Конец таежной банды
Шрифт:
У дома схимонахини Алексей спешился, отдал коня Трефилову, подошел к двери и постучал. С другой стороны словно ждали этого, так как дверь немедленно распахнулась. Алексей даже вздрогнул от неожиданности. На пороге стояла девочка лет десяти, с вздернутым носом, толстой русой косой и лицом, покрытым веснушками.
– Как тебя зовут? – поинтересовался он у ребенка, для вида сурово сдвинув брови.
– Дарьей Семеновой, я сирота и живу у матушки, – пролепетала испуганная девочка. – Вы меня арестуете?
– Позови Ефросинью, у нас
Тут же за спиной девочки появилась высокая худая старуха с крючковатым носом и мутными глазами навыкате, строго смотревшими из-под густых седых бровей. Кожа темная, точно выдубленная ветром и солнцем. Из-под платка у старухи выбивались длинные седые волосы. Жестом она отослала Дарью и посмотрела на гостей.
– Здравствуйте, – поздоровался Алексей, соображая, как бы правильней завязать разговор. С первого взгляда было ясно, что предводительница старообрядцев не просто старая грымза. В ней чувствовалась большая уверенность в себе, упрямство и хитрость. Он умел разбираться в людях, пришлось научиться этому, чтобы выжить.
– Здравствуйте, люди добрые. С чем пожаловали? – спросила Ефросинья.
Алексею показалось, что в вопросе звучит издевка. Она сделала ударение на слово «добрые».
– Проезжали мимо и решили заехать, посмотреть, как тут люди живут, – вежливо ответил Алексей.
– Люди здесь живут в мире и согласии с Богом и с собой, – с фальшивой любезностью разъяснила схимонахиня. – У нас нет преступлений, даже слова худого никто не скажет. Милиции здесь делать нечего.
– А позвольте нам самим решить, что делать, – так же любезно ответил Алексей и добавил, махнув Трефилову: – Войдем в хату и поговорим. Есть тема.
– А здесь что, нельзя поговорить? – спросила Ефросинья дрогнувшим голосом.
Алексей почувствовал, что старуха испугалась, и продолжал выбранную линию:
– Вообще-то мы можем прямо сейчас отвезти вас в управление и там получить необходимые сведения. Знаете про управление ОГПУ в Меднинске? Люди так боятся этого здания, что иногда от испуга оговаривают себя и признаются даже в том, чего не совершали…
– Хорошо, давайте зайдем и поговорим, – сдалась схимонахиня, отошла, пропуская его и Трефилова, закрыла за ними дверь и проводила к столу в небольшой комнате, соседствующей с молельной. – Вы, наверное, проголодались с дороги?
– Нет, это потом. Сначала разговор, – отрезал Алексей. – Мы получили сведения из достоверных источников, что вы сотрудничаете с бандой, грабящей поезда.
Старуха как стояла, так и села на лавку, едва не промахнувшись. В лице отразилось неподдельное изумление, челюсть отвисла. Кое-как собравшись, она пролепетала:
– Ничего такого не было. Вас ввели в заблуждение.
Трефилов посмотрел на него, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, но в глазах читался вопрос. Подмигнув ему, Алексей продолжал:
– Вы можете не отпираться. Бандиты
– Нет, кто вам все это сообщил, – в сильном волнении старуха вновь вскочила на ноги. Ее трясло словно от лихорадки. Глаза сверкали, ноздри раздувались. В лице неестественная бледность. Казалось, еще чуть-чуть и монахиню хватит удар. – Это Панкрат, верно, это он меня предал, – предположила она, срываясь на крик, – он давно целит на мое место. Не верьте ему! Он оболгал меня. Все это неправда!
– Да что с ней разговаривать, – буркнул, подыгрывая ему, Трефилов, – выведем да расстреляем, а остальные сами все расскажут и покажут.
– Может, оно и верно, – пожал плечами Алексей и нарочито грубо схватил старуху за плечо. – Пошли, хватит ломать комедию, контра. Мы знаем, что ты благородного происхождения. Простым людям церковь схиму не давала.
– Нет, я все расскажу, – шарахнулась от него к стене Ефросинья.
– Ладно, – кивнул Алексей и сел на лавку перед столом, – рассказывайте, я внимательно слушаю.
Трефилов тоже сел и для острастки положил на стол перед собой револьвер. Старуха рассказывала, стоя у стены и косясь на оружие. Алексей грубо оборвал ее, когда схимонахиня стала лепетать что-то о том, что она всегда была против связей общины с внешним миром, и о том, сколько снаружи зла.
– Ближе к делу, – рявкнул он, ударив по столу ладонью.
– Это все из-за Афанасия Порфирьевича. Он знакомый атаманши или ее какой-то дальний родственник. Она к нему заезжает иногда. Но ни я, ни мои люди не помогают им. Они все грешники и творят зло.
– Поподробнее об этом Афанасии Порфирьевиче, а то я не совсем понял, – попросил Алексей, – он что, не из ваших?
– Да, мы его приютили. Много лет назад, году в девятнадцатом он вышел к нашему поселению из тайги весь израненный. Кто-то ослепил его, и он много дней бродил по лесу, пока не вышел на скит. Мы не могли отказать ему в помощи, приютили, вылечили, и он стал здесь жить, даже научился сам себя обеспечивать.
– А как атаманша узнала о том, что он здесь находится? – поинтересовался Трефилов, по привычке выискивая в рассказе подозреваемой нестыковки.
– Это было несколько лет назад. К нашему селенью вышла раненая девушка, – не смутившись, продолжала Ефросинья. – Она даже не помнила, кто она и как попала в лес. Мы приняли ее, выходили, к девушке вернулась память, и оказалось, что зовут ее Анисьей, что она дочь атамана банды, которую разгромили у Зеленой речки. Здесь у нас она и увидела Афанасия Порфирьевича и очень обрадовалась. Потом вернулась назад в лес и сама стала атаманшей. Вот теперь время от времени заезжает, проведывает.
– Как часто это бывает? – поинтересовался Алексей.