Конечная остановка
Шрифт:
Слушал её мало кто. Алиса продолжала попытки отнять шоколад у Ульянки, Электроник и Женя ворковали в самом конце строя, Мику с Шуриком любовались природой. Одна лишь Славя была во внимании и полной собранности с мыслями. Лена стояла в полусне, покачивалась из стороны в сторону и едва ли слушала инструктаж. Похоже, ночью она действительно не спала, но болтливость Мику не являлась тому причиной — это что-то другое, что-то, что сильно волнует девочку.
— …И самое главное… — Ольга Дмитриевна заканчивала монолог. — Никакого алкоголя, никакого
— Чего сразу я?! — Алиса запротестовала. — Будто я таскаю водку в походы!
— Допустим, и не таскаешь, — грозно ответила ей вожатая. — Но вот пить её горазда у нас только ты!
— Да, конечно! Чуть что, так сразу Алиса, — фыркнула девочка.
Будто из воздуха, появился Коршаков. Он долго молчал, всматривался в лица пионеров, сверлил каждого взглядом, оценивал коэффициент опасности. В конце он изрёк своим хриплым басом:
— С сегодняшнего дня… — начал мужчина. — Я буду внимательно следить за каждым из вас, проверять ваши вещи, контролировать каждый шаг. Знаю, такое вам не по нраву — вы взрослые и самостоятельные. Но после прошлого инцидента я не могу позволить себе халатности по отношению к вам. Надеюсь на понимание.
Все внимательно наблюдали за его движениями, за каждым взмахом руки, сгибанием пальцев. На самом деле, когда Коршаков был серьёзен и входил в профессиональный образ, он становился по-настоящему пугающим, взгляд его карих глубоко посаженных глаз сковывал и перечить ему не хотелось.
— Спасибо вам, Александр Евгеньевич, — радостно подскочила к нему Ольга Дмитриевна. — Вы нам очень помогаете, и мы все вам благодарны.
— Это мы ещё поглядим, — он поправил свою фуражку и устремил свой взгляд к воротам.
Отряд засуетился, и уже совсем скоро мы не спеша двинулись к выходу из лагеря. Во второй раз я покидаю его, но если раньше я только и ждал момента, когда мне удастся сбежать отсюда, то сейчас, сейчас мне совершенно не хотелось выходить за его ворота.
Радости у ребят не было предела: они перешёптывались, смеялись, ликовали. Из общей картины веселья выбивалась лишь Алиса. Она не прыгала от радости, не шутила, а лениво перебирала ногами и скучающим взглядом осматривала окрестности. В точности, как и в прошлый раз.
Ульянка носилась вокруг подруги и пыталась вернуть отобранную сладость, но попытки её оказались тщетны. Двачевская была в разы выше и потому ей даже не нужно как-то ухищряться, чтобы спрятать шоколад.
— Отдай! — Кричала Ульяна. — Моё! Я его нашла!
— Не нашла, а украла, — злорадствовала Алиса. — Я вершу правосудие.
— Если ты не отдашь, — девчонка хитро прищурила глаза. — Я всем расскажу, что у тебя под подушкой лежит!
Такая угроза подействовала на Алису. Она опасливо оглянулась на меня и всучила Ульянке обкусанную шоколадку.
— Только попробуй, — прорычала Двачевская. — Проболтаешься — до конца смены сесть не сможешь.
— Ой-ой, — набив рот, покривлялась Ульяна. — Страшно-то как.
Лена шла молча,
«Возможно, она всё ещё беспокоится из-за этих дневников, — я нащупал вторую книгу под рубашкой. — Но я не могу всё бросить — это мой единственный шанс».
Вспомнив о дневниках, я бросил взгляд в сторону Коршакова. Мужчина шёл на расстоянии от отряда. То и дело пропадал из поля зрения, теряясь между крон деревьев и листьев кустарников. Он был напряжён, внимателен и осторожен, оценивал взглядом каждого члена похода. Кажется, он готов ко всему. В такие моменты понимаешь, почему в СССР так боялись КГБ. Это не толстопузые милиционеры, которые и пары метров пробежать не могут, а натренированные бойцы, способные скрываться от чужих глаз, буквально читающие мысли других людей.
Чекист в очередной раз направил на меня свой взор: неодобрительный, недоверчивый и прожигающий. Он догадывался, что я что-то скрываю, но не мог знать этого наверняка, да и Лену он любил сильнее всего в жизни, потому не мог действовать против меня открыто.
Солнце уже стояло в зените. Мы медленно, но верно приближались к месту нашей прошлой стоянки, слишком уж хорошо я запомнил эти места.
***
Вот мы и тут. Как же всё-таки странна вся эта ситуация. Вновь вернуться сюда после произошедшего. Река, поляна, тёмный непроглядный лес, где-то там тот судьбоносный овраг. Интересно, должен ли я что-то чувствовать?
Лена стояла рядом и тяжёлым печальным взглядом осматривала поляну. Она старалась скрыть свою тревогу, но у нее ничего не выходило. Трясущиеся руки, побледневшая кожа выдавали её страхи.
Отряд разбрёлся по поляне и начал разбивать лагерь: ставить палатки, разводить огонь, кто-то уже принёс хворост. Коршаков сидел на берегу реки и что-то писал в небольшом блокноте, тревожить его никто не смел.
Совсем скоро лагерь был готов. В небольшом котелке над костром грелась тушёнка. Пионеры весело гудели, травили анекдоты, рассказывали какие-то истории. Мы с Леной сидели поодаль от основной массы и говорили. Говорили о будущем:
— Какой у нас будет дом? — Мечтательно спросила она.
— А какой ты хочешь?
— Красивый, — слегка улыбнулась. — Двухэтажный, и комнат чтобы много было.
— Зачем нам много комнат? — Меня всегда забавляло её умиротворение.
— Как зачем? — Она удивилась. — Чтобы ты меня в прятки научил играть.
— Я не буду тебя учить, — я притворно надулся. — Ты спрячешься от меня, и как мне потом тебя искать?
— Ты меня найдёшь, — она легла мне на колени. — Я знаю.
Ночь шла, но ничего сверхъестественного не происходило. Кто-то уже заснул, кто-то ещё сидел у костра. Ольга Дмитриевна крутилась вокруг Коршакова, задавала ему глупые вопросы, а он лишь сухо отвечал на них, продолжая писать что-то в своём блокноте.