Конформист. Мемуары провинциального журналиста о времени, профессии и о себе
Шрифт:
Он приучал меня к компромиссам и довершил воспитание циника и конформиста. Научил ничему не удивляться, не возмущаться. Всё принимать как должное. Любое, даже граничащее со здравым смыслом, постановление власти или партийное решение, спущенное вышестоящей идеологической организацией, приучил принимать как каприз погоды, который не отменишь, но всегда можно уменьшить влияние - взять зонт, надеть плащ и галоши.
Во второй половине второго десятилетия ХХ века, к моральному оправданию приспособленчества Игоря Петровича полувековой давности, я прибавил бы, что с приходом к власти силовиков, традиция конформизма, двоемыслия и подобострастия
К своим печатным материалам, Игорь Петрович относился всегда критически, хотя писал великолепно. На благожелательные или критические отзывы коллег, пожимал плечами, показывал всем своим видом, а кому-то, как мне, и открытым текстом отвечал: пишу, как им надо. Не то, что требует душа.
Свою работу называл поденщиной, вынужденной отрабатывать до пенсии. Мечтал позже взяться за "нетленку", написать правду о себе и окружающем мире. К сожалению, не успел. Через два года, как я уехал в Куйбышев на телевидение, умер от сердечного приступа.
Как-то цинизм Игоря Петровича, меня достал, и мы серьезно поспорили об уважении к бумажному номеру газеты. Я рассказал о своем первом редакторе и учителе Серафиме Петровиче Баранове, воспитавшим трепетно относиться к своей газете. В память врезался эпизод, когда редакционная машинистка, как-то принесла из магазина сосиски, завернутые в "Огни Енисея". В этот момент в комнату, зачем-то зашел Серафим Петрович. Увидел, на что она использовала газету, вспылил и заорал.
– Ты во что завернула свою покупку? Понимаешь, что сделала? Труд наш не уважаешь! Свой труд! День и ночь корпим над каждой строчкой, здоровье оставляем, а ты...
Поколение 60-х помнит, что в продовольственных магазинах все покупки заворачивали в грубую оберточную бумагу, о пластиковых пакетах читали лишь в иностранных романах. Часто с бумагой случались перебои и тогда пользовались газетами.
– Это не я, Серафим Петрович, - оправдывалась машинистка, но шеф не дал ей и слова вставить.
– В далекой молодости я собрался как-то в одно понятное место, отрываю кусок газеты, а редактор заметил. Не сказав ни слова влепил затрещину, из газеты едва не выгнал. Вот как уважал свою газету!
– Газетой владел какой-нибудь нэпман, - перебил меня Игорь Петрович.
– В магазине нет бумаги, и все заворачивают в нашу газету, у них на прилавке целая подшивка за прошлый год, - объяснила Валя. А редактор продолжал возмущаться.
– Ты куда смотрела?
– и повернулся ко мне.
– Борис, немедленно отправляйся в магазин. Узнай, почему нет оберточной бумаги, в завтрашнем номере пропесочь торгашей, а нашу газету изыми. А ты, Валентина, запомни: в другие газеты селедку или старые ботики можешь заворачивать, но свою уважай.
– В следующий раз увижу - уволю!
Старомоден старик, - подумал я тогда, но прав, к своему труду следует относиться с уважением. Баранов работал еще во времена, когда за разорванную газету с портретом Сталина, можно было угодить в тюрьму. Тогда же он научился не только уважать свою газету, но и умению постоять за её честь.
Новым сотрудником "Жигулевского рабочего", стала пришедшая почти одновременно с Агишевым и, сыгравшей позже решающую роль в моей судьбе, бывшая редактор студии телевидения из Джезказгана, Тамара Павловна Иванова. Она много рассказывала о веселой жизни на телевидении, что никогда не перешла бы в газету, не болезнь, вызванная близостью к местам космических испытаний.
В те времена, даже имея деньги на кооперативную квартиру, купить её,
Несколько месяцев Тамара сидела дома без работы, а когда увеличили штаты в газете, ее охотно взяли. Писала она короткими информационными фразами, к которым привыкла в редакции новостей на телевидении, быстро научилась рассчитать и нарисовать макет очередного номера, где её и стали больше использовать. До неё макетированием номера занимался редактор или получал Агишеву, а Игорь Петрович привлекал и меня.
В Жигулевске мне довелось написать детективную повесть "Пожарник и Ко", работая над которой, не знал ни финала, ни что напишу завтра, как будут развиваться события дальше
– Прямо Дюма! Алексей Толстой, - шутила жена.
– Ввязался в авантюру. Решил последовать примеру великих? Вдруг, завтра, твои информаторы откажутся держать в курсе расследования, что-то еще случится, в следующем номере, что сообщишь читателям, ждущим продолжения?
– Надеюсь, ничего неожиданного не произойдет. В худшем случае придется самому срочно придумать окончание истории.
Началось все с телефонного звонка в уголовный розыск жигулевской милиции, в поисках интересной информации. Ребята там молодые, вполне современные, знаком с ними давно. В этот раз информация мне не обломилась, зато получил замечательный аванс на целую повесть. Группа заканчивала дело с участием разыскиваемого беглого рецидивиста и группы подростков из неблагополучных жигулевских семей, помогавших ему скрываться. До полного распутывания дела и ареста преступников требовалось еще некоторое время. Я напросился участвовать вместе с ними в расследовании и освещать в газете ход розысков. Сами сыщики разрешить не могли и отправили к начальнику. Он идею одобрил, но посоветовал дождаться окончания расследования и потом уже писать. Я долго убеждал, гораздо интереснее освещать ход расследования, как в ХХ стали называть on live. Газету будут рвать из рук. В итоге мне разрешили. Познакомившись с делом, которым занимались сыщики, со следующего номера я начал писать о ходе расследования. Пока не задержали всех, газетный текст приходилось согласовывать с участниками операции, чтобы не помешать поимке преступников. Познакомил горожан с работой молодых сотрудников уголовного розыска, рассказал, как по крупицам собираются доказательства, как часто милиционеры рискуют жизнью, участвуя в операции. В итоге получилось увлекательное повествование на двадцать с чем-то газетных номеров. Повесть перепечатала газета Областного управления УВД, а герои вскоре были переведены на работу в Куйбышев.
***
Четыре года отдал я "Жигулевскому рабочему". Поработал на всех ступеньках профессиональной лестницы: фотокорреспондент, литературный сотрудник, завотделом писем, завотделом промышленности и строительства, ответственный секретарь, зам редактора, редактор газеты. Если сложить все случаи исполнения обязанностей редактора, когда подписывал номер в печать, получится не менее десятка раз. Случалось, это, когда редактор Когтев и зам. Молчанов, ответственный секретарь Ибатуллин (фамилию, возможно, называю не совсем правильно), болели или уходили в запой, а позже и Агишев, работая зам редактора, ссылаясь на самочувствие, уговаривал шефа оставить газету на меня.