Конформист
Шрифт:
Он увидел, что она заколебалась, а потом спросила потерянно:
Ты в самом деле думаешь, что твоя жена не рассердится, увидев меня завтра?.. Она не станет оскорблять меня, как сегодня в ресторане?
Уверен, что нет. Может быть, она будет немного удивлена… вот и все… но до твоего прихода я постараюсь ее убедить.
— Ты это сделаешь?
— Да.
У меня такое впечатление, что твоя жена терпеть меня не может, — сказала она вопросительным тоном, словно желая, чтобы ее разуверили.
Ты ошибаешься, — ответил он, идя навстречу этому ее столь ясному желанию. — Она, напротив,
— В самом деле?
— Да, в самом деле, она мне сегодня об этом говорила.
— А что она говорила?
О господи, ничего особенного: что ты красива, что кажешься умной… В общем, правду.
Тогда я приду, — вдруг решилась она, — приду сразу после отъезда мужа… около девяти… так, чтобы сесть на поезд в десять… приду к вам в гостиницу.
Для Марчелло эта поспешность и это облегчение были еще одним оскорблением его чувств. И внезапно зажегшись желанием любви во что бы то ни стало, даже любви притворной и двусмысленной, он сказал:
— Я так рад, что ты согласилась прийти.
Да?
Да, потому что я думаю, ты не сделала бы этого, если бы не любила меня.
Я могла бы поступить так по какой-нибудь другой причине, — зло ответила она.
— По какой?
Мы, женщины, часто поступаем назло… например, мне захотелось бы досадить твоей жене.
Итак, она думала только о Джулии. Марчелло ничего не сказал, но, танцуя, повел ее к выходу. Еще два поворота, и они очутились перед раздевалкой, в двух шагах от двери.
— Куда ты меня ведешь? — спросила она.
Послушай, — умоляющим тихим голосом заговорил Марчелло, так, чтобы гардеробщица за стойкой ничего не услышала, — выйдем на минутку на улицу.
— Зачем?
Там никого нет… я хочу, чтобы ты поцеловала меня… вот так, вдруг… чтобы показать мне, что ты действительно любишь меня.
— И не подумаю, — сказала она, сразу раздражаясь.
— Но почему же?.. На улице пустынно, темно.
— Я уже сказала тебе, что терпеть не могу публичных излияний чувств.
— Прошу тебя.
Оставь меня, — сказала она резким, громким голосом и, высвободившись, сразу удалилась в направлении зала.
Поддавшись охватившему его порыву, он шагнул за порог и оказался на улице.
Как он и сказал Лине, улица была темна и пустынна, на скудно освещенных фонарями тротуарах не было прохожих. По другую сторону улицы, вдоль стены, ограждавшей сад, стояло несколько машин. Марчелло вытащил из кармана платок и вытер потный лоб, глядя на густые деревья, выглядывавшие из-за стены. Он был оглушен, словно получил по голове резкий, сильный удар. Он не помнил, чтобы когда- нибудь так уговаривал женщину, и ему было стыдно. В то же время он понимал, что всякая надежда уговорить Лину если не полюбить его, то хотя бы понять, теперь исчезла навсегда. В этот момент он услышал за спиной шум мотора автомобиля, затем машина скользнула рядом и остановилась. Она была освещена внутри, и за рулем Марчелло увидел агента Орландо, выглядевшего прямо как семейный шофер. Приятель Орландо, с длинным, худым лицом хищной птицы, сидел с ним рядом.
— Доктор, — тихо позвал Орландо.
Марчелло машинально подошел.
Доктор, мы поедем
— Почему? — спросил Марчелло, почти не отдавая себе отчета в том, что говорит.
Долго ехать. Зачем ждать Савойи, если все можно провернуть по дороге? До свидания, доктор. Увидимся в Италии.
Орландо сделал приветственный жест, а его напарник едва кивнул головой. Машина тронулась, углубилась в улицу, свернула за угол и исчезла.
Марчелло вернулся на тротуар, перешагнул порог и вошел в зал. Тем временем музыка заиграла вновь, и за столом он обнаружил одного Квадри. Лина и Джулия снова танцевали вместе, теряясь в толпе танцующих, становившихся все многочисленнее. Марчелло сел, взял стакан, наполненный ледяным лимонадом, и медленно выпил, глядя на дно на кусочки льда. Внезапно Квадри сказал:
— Клеричи, вы знаете, что могли бы быть нам очень полезны?
— Не понимаю, — ответил Марчелло, ставя стакан на стол.
Квадри объяснил без всякого стеснения:
Кому-нибудь другому я мог бы предложить попросту остаться и Париже… Уверяю вас, это хорошо для любого, и потом, нам особенно нужны молодые люди, вроде вас… но вы могли бы быть еще полезнее, как раз оставаясь на своем нынешнем месте…
— И давая вам информацию, — закончил Марчелло, глядя ему в глаза.
— Вот именно.
При этих словах Марчелло не мог не вспомнить блестящие от волнения, почти плачущие, искренние, дружеские глаза Квадри, незадолго до этого державшего его за лацканы пиджака. Как он и думал, под бархатной перчаткой душевного волнения скрывалась железная рука холодного политического расчета. То же волнение он замечал в глазах некоторых своих начальников, хотя оно было иного свойства — патриотическое, а не гуманистическое. Но что значили эти оправдания, если в обоих случаях, во всех случаях они не предполагали ни малейшего уважения к нему, к его личности, беззастенчиво используемой всего лишь как средство для достижения определенных целей? С почти бюрократическим равнодушием он подумал, что Квадри своей просьбой как бы подписал собственный смертный приговор. Потом он поднял глаза и сказал:
— Вы говорите так, словно я разделяю ваши взгляды или близок к этому. Если бы это было так, я бы сам предложил вам мои услуги, но дело обстоит иначе, и, поскольку я не собираюсь примыкать к вам, вы попросту просите меня совершить предательство.
Предательство — никогда! — с готовностью сказал Квадри. — Для нас предателей не существует, есть только люди, замечающие свои ошибки и исправляющие их. Я был и остаюсь уверен в том, что вы один из таких людей.
— Вы ошибаетесь.
— Я ничего не говорил, пусть будет так, словно я ничего не говорил… Синьорина!
Торопливо, возможно, чтобы скрыть досаду, Квадри подозвал одну из официанток и расплатился. Они замолчали. Квадри разглядывал танцевальный зал с видом стороннего наблюдателя, а Марчелло сидел к залу спиной, опустив глаза. Наконец он почувствовал, как на его плечо опустилась рука, и медленный, спокойный голос Джулии произнес: — Ну что, пойдем? Я так устала…
Марчелло сразу же поднялся и сказал: