Конгрегация. Гексалогия

Попова Надежда Александровна

С этим он был согласен целиком и полностью. В том, что фон Аусхазен явится в Друденхаус тут же, не было никаких сомнений. Не сомневался Курт и в том, что от намеков тот быстро перейдет к угрозам; кельнский князь-епископ является не только духовником Маргарет, но и родственником герцога, а стало быть, кроме общественного положения и связей светских, фон Аусхазен обладает и связями церковными, что существенно усложняет положение. Если герцог вздумает жаловаться наверх, Керну придется поступить так же, привлекая высокие чины Конгрегации, и простая с виду история о любовных похождениях следователя четвертого ранга рискует в этом случае превратиться в полномасштабную войну между светскими властями, Конгрегацией

и, с третьей стороны, Церковью, с которой у Инквизиции Германии отношения и без того вымученные. Собственно, была и четвертая сторона – Его Императорское Величество, благоволящий к новой Конгрегации и продолжающий дело своего трижды благословенного отца, благодаря коему упомянутая Конгрегация и получила возможность существования в нынешнем своем виде. Кроме того, что престолодержец трепетно относится к доставшемуся ему детищу и не позволит вот так просто разрушить все построенное, он столь же трепетно и даже, можно сказать, ревниво поглядывает на всевозможных самовластных правителей вроде князь-епископов, герцогов и прочих бесчисленных желающих независимости и, в конце концов, неподчинения. Посему впереди маячила вероятность, вполне немалая, столкновения как на почве церковной иерархии, так и на основе политической подвластности, где одно плавно перетекает в другое. И, как апофеоз всего этого, над Германской Инквизицией нависла тень на этот раз внушительного и грозного порицанияРимом, чьи претензии обычно выражаются в буллах об отлучении, анафемах и призывах к крестовым походам против еретиков, от которых новую Конгрегацию отделяют два крохотных, опасных шага.

Сейчас Друденхаус уже находился фактически в состоянии военного положения. Навряд ли герцог дерзнет с ходу ввязаться в откровенно силовое противостояние, однако же (тут Керн впервые пожалел о чрезмерно малом штате) десяток арбалетчиков несли стражу, держа в поле досягаемости и подъезды к двум башням, и двор; входные двери впервые были заперты изнутри, приемный зал охранялся двумя вооруженными бойцами – тоже едва ли не впервые за всю историю кельнского Друденхауса, а с этажа под самой кровлей смотрела в мир единственная, но оттого не менее грозная, пушка, уже заряженная и готовая рявкнуть в любой момент. Керн от души надеялся, что магистрат, чьи отношения с епископом были немногим лучше отношений Конгрегации с Папой, окажет столь необходимую сейчас помощь людьми.

Один из курьеров пребывал в готовности, не занятый никакими иными поручениями, а в конюшне, уже полуоседланный, топтался нервный жеребец, возмущенный тем, что из всех своих сородичей единственный остался не у дел – в случае осложнений оба должны сорваться в течение минуты, дабы доставить вышестоящим оповещение о вершащемся в Кельне, дублируя почтового голубя.

У ворот города, на подходах к городскому дому фон Шёнборн и университету уже были выставлены люди из горожан, не состоящих в постоянном штате Друденхауса, но по различным причинам обязанных (или же обязавшихся по доброй воле) выполнить любое распоряжение Конгрегации по первому требованию (как рассказал Ланц, четверо даже явились в Друденхаус с предложением содействия в охране этого Оплота Порядка и Благочестия). Сейчас требование было одно – незамедлительно сообщить о любом происшествии, связанном с делом, а именно: явление герцога с охраной, нехорошие скопления горожан у дома арестованной или не в меру активное оживление студентов, грозящее перейти в соответственные действия…

Миновав ворота с косящейся на них стражей, следователи сорвались в галоп, домчав до замка менее чем за час. Бруно, на которого ценных курьерских было тратить не с руки, должен был подоспеть минимум через еще полчаса – на него сегодня приходились обязанности «трех „g“» – «gehen, geben, gebracht»,[186] но не как прежде, «im Laufschritt»,[187] а верхом на муле, не поспевающем за галопом жеребцов Друденхауса.

– Это безнадежно, – вздохнул Ланц, когда они остановились

посреди зала первого этажа, оглядывая стены. – О полноценном обыске можно забыть. Скоро нас отсюда вежливо попросят, посему обыскать первым делом надо помещения самые подозрительные.

– Спальни, – предположил Курт. – Комната горничной. Гардеробная, подвал, чердак, библиотека… Часовня. Что еще?

– Это бы успеть, – кисло отозвался сослуживец. – Идем. И, слушай сюда, абориген, – добавил он, за локоть развернув Курта к себе лицом, – Керн не дал разрешения оставить тебя одного в ее доме, однако же кое на что я его уговорил – в интересах дела. Здесь мы разделимся.

– Я польщен доверием.

– Прекрати, – покривился Ланц. – И поставь себя на его место. Поставь себя хотя бы на мое место и не смей на мне вымещаться.

Курт отвернулся, высвободив руку.

– Понимаю; приказ сверху… Это святое.

– Не время для ссор, абориген; давай начнем работать, ибо против нас уже работает время. Драгоценные мгновения уходят, а в нашем положении и это – много.

– Извини, – сбавил тон Курт, и тот вздохнул.

– Понимаю, за эти полдня на тебя свалилось многое, может быть – даже слишком многое, однако возьми себя в руки и приступай. Или серьезно подумай о том, чтобы отказаться от участия в деле.

– Не могу, если б и хотел, – уже спокойно отозвался он. – На счету не только каждая секунда, но и каждый человек. Я в порядке. Хоть ты поверь – я в полном порядке. Просто раздражен.

– Ну, вот что, – решил Ланц, потянув его за собой к лестнице, – начнем вместе, а там я на тебя посмотрю; если втянешься – разделимся. И на сей раз без пререканий. Начнем с библиотеки – все равно одному там не управиться.

Ланц оказался прав. Библиотечный зал замка фон Шёнборн был не особенно большим, однако книги и свитки пребывали в полнейшем беспорядке, громоздясь горками, валами и грудами, а на рабочем столе вздымался настоящий архипелаг. Со стола и было решено начать; прочтя название и перетряхнув страницы, тома и томики складывали прямо на пол у стола стопками, отчего Курт, всегда относящийся к книгам с трепетом и бережностью, болезненно морщился, по временам даже забывая обо всем прочем.

– Смотри-ка, – спустя несколько минут молчаливой работы усмехнулся Ланц, развернув книгу обложкой к нему. – «Koloss auf t"onernen F"ussen»;[188] судя по пометкам – приобретена мужем… Стало быть, политическими памфлетами развлекались господин граф; кто бы мог подумать.

– «Ein Mann namens Johannes der T"aufer»,[189] – добавил Курт мрачно, осматривая потрепанный труд. – Тысяча триста восьмой год; кем приобретена – неясно.

– Вообще, иоанниты – не самые жуткие ересиархи, и о склонности к колдовству эта книга не говорит… Но все равно отложи. Хм, «Eine reine Quelle»…[190] Вполне благочестиво.

Он не ответил, и в библиотеке повисла тишина, нарушаемая шелестом перетряхиваемых страниц, звоном пергамента и шлепками тяжелых обложек и окладов книг. Когда пухлых томов осталось около десятка, Ланц оставил их Курту, перейдя к крайней из полок, откуда вскоре донеслось:

– А вот это в самом деле важно.

Он выпрямился, на миг замерев и не говоря ни слова, потом наклонился, уложив в стопку последнюю книгу, и, не оборачиваясь, ровно уточнил:

– Да?

– План замка, – пояснил Ланц, пристраивая на стол старый, толстый пергамент, закрепленный двумя кромками в валиках. – Дабы не тыкаться по этажам вслепую.

– Ценно, – кивнул Курт, развернувшись на скрип осторожно приоткрывшейся двери, и, увидя недовольную физиономию Бруно, кивнул ему: – Наконец-то. Иди сюда.

– «Наконец-то»? – выдавил тот. – А ты пытался пускать мула галопом? Могли бы конфисковать летающую свинью у какой-нибудь ведьмы…

– Сюда, я сказал, – оборвал он, за рукав притащив подопечного к полке, и развернул лицом к ней. – Слушать меня внимательно, Бруно. Начинаешь сверху. Берешь книгу за обложку, переворачиваешь и встряхиваешь страницы…