Конгрегация. Гексалогия

Попова Надежда Александровна

Тот дернул плечами, вырываясь, и отступил назад, отгородившись от него ладонями:

– Эй-эй! Я в обысках крамольных библиотек не смыслю.

– Вот и будет тебе practicum, – оборвал Курт хмуро, рывком вернув его к полке; Бруно сбавил тон до почти просительного, озираясь на Ланца то ли в поисках поддержки, то ли с опаской.

– Я не знаю, что искать. Я не хочу, чтобы меня после обвинили в том, что я что-то упустил, и из-за этого рассыпалось дело. Я не знаю, какие книги вам нужны, я…

– Все просто. Сначала прочитываешь мне наименование и автора, если есть. После перетряхиваешь книгу;

если в нее вложено что-то – говоришь мне. Если название на обложке или окладе не соответствует содержанию – говоришь мне. Если книга без обложки – говоришь мне. Если найдешь переписанный текст…

– … говорю тебе, – кисло докончил тот, и Курт улыбнулся – так, что подопечного перекосило.

– А сказал – не смыслишь. Приступай.

– Чтоб вас всех черти взяли вместе с вашими малефиками, – пробормотал Бруно под нос, неохотно придвигая к полке табурет от стола; он ткнул подопечного кулаком под ребро.

– Выбирай слова.

– «Lingua latina», «Sermo latinus»,[191] – вклинился Ланц, складывая две сшитые вместе стопки листов на стол. – Почерк университетского переписчика. Однако, – встретив окаменевший взгляд Курта, осадил он, – нам ведь сообщали, и это не тайна, что она переписывала у студентов лекции и временами просила списать некоторые книги по наукам. Об этом все знают. Это ни о чем не говорит.

– Все так, – резко развернувшись к Курту и едва не слетев с табурета, согласился Бруно. – А о чем это могло бы говорить?

Он не ответил, неторопливо прошагав к столу и опершись о него ладонями, и замер, глядя в стену; Ланц молчал.

– Стало быть, так, – собственный голос показался мертвым, когда Курт заговорил – медленно, тихо, точно боясь разбудить спящего рядом человека или спугнуть присевшую на плечо птицу. – Переписчик Отто Рицлер был связан с Филиппом Шлагом. Филипп Шлаг умер странно, за полгода до этого порвав всяческие отношения с женщинами, от коих прежде не бегал. Кто-то настроил его на поиск книг теософского содержания. Conclusio.[192] В данный момент в поле нашего зрения есть единственныйчеловек, склонный к мистике, знакомый с обоими покойными и, судя по случившемуся со мною, способный на сверхобычные действия.

– Ты что – всерьез?.. – проронил Бруно тихо; он продолжал, словно не слыша, сквозь болезненную улыбку:

– Осматривая комнату Шлага, я подумал, что он неаккуратен, и совершенно не подумал о том, что неряху не изберут секретарем ректора. Теперь можно взглянуть на это иначе. Одежда, разбросанная как попало, светильник, стоящий на подоконнике, беспорядок в шкафу… Когда весь дом уснул, этим светильником был подан сигнал. «Подойди к двери»; там, на окне, Шлаг его и оставил – ему в тот вечер было просто не до того, чтобы думать о порядке. Спуститься и снять засов так, чтобы этого никто не услышал – пустяки. Свет более не зажигался. Одежда бросалась куда придется…

– А беспорядок в шкафу, – тихо докончил Ланц, – появился оттого, что она искала переписи?

– Вероятно, Шлаг стал вести себя слишком опасно, – продолжил Курт тяжело. – Слишком многие стали обращать внимание на его странности. Возможно, он не выдержал и проболтался ей о том, что приготовил подарок – «Трактат о любви» Симона Грека в украшенном окладе. Вот для

чего это бессмысленное затратное дело. Подношение женщине. Это часто бывает бессмысленным и затратным. Возможно, именно его она и искала. Возможно, прочие переписи она унесла тоже; и наверняка уничтожила. Или же он изначально заказывал их не для себя, и сегодня мы найдем их. Или же не найдем – если списки книг и делались для нее, она могла уничтожить их, когда началось наше расследование…

– За уши притянуто, – не слишком убежденно возразил во всеобщей тишине Бруно, опасливо спускаясь на пол. – Что за инквизиторская манера – cuncta in deterius trahere?[193] Из-за пары словарей такие выводы?

– Вот и он, – не слушая его, тихо проронил Курт, распрямляясь. – Мой третий. В этом не моя заслуга, но я его нашел… Мынашли.

– Она никогда в этом не сознается, – заметил Ланц осторожно. – И даже в случае ее признания мы останемся ни с чем. Доказательств в самом деле нет – только наши выводы (прав твой подопечный), весьма шаткие.

– Но верные.

– Это недоказуемо.

– Вы ведь не знаете, когда были переписаны эти словари, – снова вмешался Бруно. – Может, года два назад. Может быть, она лично заказала их переписчику – и в этом нет ничего преступного.

– Соседи говорили, что примерно за неделю до своей смерти, – продолжил Курт тихо, – Шлаг переменился. Они сказали «он засветился» и «словно ангела встретил в переулке».

– И что?

– За неделю до его гибели в Кельн перебралась Маргарет фон Шёнборн. Не повод ли для счастья: предмет воздыханий оказался рядом… В трактире студентов, как говорили, он к ней не подходил, почти с нею не разговаривал, он вообще от нее «почти шарахался». Вполне типичное поведение человека, желающего, весьма неумело, скрыть свое истинное отношение к ней, скрыть свою связь с ней. Все то, что для прочих привычно, нормально, обыденно – от вопроса, вскользь заданного, до долгой беседы, до того, чтобы подсесть к столу – все это ему казалось слишком подозрительным, привлекающим внимание, отчего и такое поведение.

– Измышления, – снова возразил Бруно. – Все это ни о чем не говорит.

Мгновение он молчал, собираясь с духом, и, наконец, с усилием разомкнул словно склеенные губы.

– Она интересовалась ходом дознания, – выговорил Курт тихо. – И не просто «как дела на службе», а в подробностях.

– Ты рассказывал?

К Ланцу он не обернулся, отозвался все так же едва слышно и тяжело, не поднимая головы:

– Да.

– Вот это уже плохо, – вздохнул тот мрачно, и Курт кивнул – медленно, с напряжением.

– Я это осознаю, Дитрих. Ты меня знаешь, я не оправдываюсь, когда в самом деле виноват, однако без ложной скромности отмечу, что каждый раз я упирался до последнего; и здесь у меня есть titulus, qui videtur excusare…[194] Я просто не мог возразить. Ничему, никакой просьбе, начиная от самой мелкой и кончая разглашением служебных секретов. При любой попытке не подчиниться – все та же боль, муть в голове, неспособность думать ни о чем, кроме высказанного желания.

– Сильна малышка, – пробормотал Ланц, вынимая с полки следующую книгу, но пролистывать не спешил, глядя мимо нее в стену. – Кто б мог подумать.