Константин Коровин вспоминает…
Шрифт:
– Тише, тише… постойте… - говорит мой приятель Караулов.
– Слышите - кто-то едет?…
Уже темнело. Мы остановились. Действительно, кто-то как будто ехал - шумит вдали. Мы стоим, слушаем, а тот, кто-то, все едет. Ближе, ближе - и вдруг капли дождя падают на нас…
Дождь становился сильней. Блеснула молния. Раздался сильный удар грома, раскатился по лесу. Собаки стояли около.
– Ружья отставьте дальше, - кричит Василий Сергеевич.
– А мы отойдем. Это не шутки, в лесу с ружьями!…
– Под елки надоть лезть, - говорил
– Читали Франклина?
– кричал Василий Сергеевич.
– В лесу-то что с ним было, помните?
– Нет, не читали, а что?
– Что? Убило, вот что!
Кузнецов приставил ружье к дереву, а сам, отойдя, залез под густую ель. Раздался сильный, с треском удар грома, и дождь полил, как из ведра…
– Гоните собак, - кричит Василий Сергеевич.
– Они притягивают тоже.
Мрачно темнел лес. Дождь лил, чувствую - за шею потекло по спине. Все приумолкли.
– Разожжем ли костер?
– спрашиваю я у Герасима.
– Мозжуху надо искать. А то не возьмет.
Дождь утих.
– Василий Сергеевич, жив ли?
– кричит Караулов.
Мы вылезли из-под ели. Мокрые. В сапогах - вода.
В это время где-то внизу в лесу залаяла собака.
– Неча… слышите… идем!
– сказал Герасим.
– Жительство близко. Слышь… собака.
Мы все как-то ожили. Бросились промокшие вниз.
– Вона, свет в окне вздули, - кричал Герасим.
– Сюда идите…
Мы пробирались краем обрыва. Показался свет в окне, дом лесника.
– Дом, - обрадованно говорили все.
Собака лаяла, наши ей ответили. Подошли к дому, ворота заперты. Мы стали стучать в ворота. Слышим - кто-то идет, спрашивает:
– Чего надо?
Калитка отворилась. На пороге стоял лесник, пожилой человек, с мохнатой головой.
– Чьи вы, откелева?
– Дальние. Из Букова, - сказал Герасим Дементьевич.
– Идите.
За столом, в доме лесника, в углу сидел молодой человек в форменной куртке со светлыми пуговицами. Пил чай. Мы торопились раздеться, снимали сапоги. Лесник принес кое-что переодеться: кафтан, шубу, старые валенки. Караулов достал из ягдташей бутылки, колбасу и наливал в чашки. Говорил:
– Согреться надо.
– Запоздали охотники?
– спросил молодой человек в куртке.
Пришла лесничиха. Сказала ласково:
– Ишь, охотники… знать, водило вас по лесу?
– Да, - ответил Герасим серьезно, - видать, что водило.
– Что водило?
– спросил озабоченно Василий Сергеевич.
– Это что еще?
– Тут водит… и вот, заведет - беда… Пейте чай. Я еще подогрею, - говорила лесничиха.
– Благодарю вас, - сказал Кузнецов.
– Водит… Хороши местечки у вас тут.
– Вздор, - выпив рюмку водки, сказал Павел Александрович.
– Шутки все.
– Нет, простите, это не шутки, - заметил молодой человек в куртке.
– Я не верил, думал, все ерунду говорят. А сам попал. Землю мерил - лесные участки, - две недели меня водило вот тут недалеко.
– И неужели вы, молодой
– Нет, не верю. А вот теперь ночью… ну-ка, пойдите к оврагу в лесу… Там мостик есть старый, яма на реке… Там в старину раньше мельница была. Останьтесь там ночевать одни. Какая вас хватит жуть… А что это такое, жуть?… Отчего она входит? Ну-ка, скажите.
– Я никакого такого лесового никогда не видал, - сказал Герасим, - но есть место… ох!… Когда запоздаешь, так идешь по ем… прямо волосья на голове становятся сами… и кажинный раз… И что такое, думаю, почто это?… А вот и незнамо!… Чисто за тобой кто идет, пугает, так что оглянуться боязно. А вот никого нет… А чего это?
Лесничиха принесла крынку молока и поставила на стол.
– А заводит у вас тут в лесу, тетенька?
– спросил Василий Сергеевич лесничиху.
– Тута у нас кругом лесу, лесу - все лес… и заведет… И кто знает, как кружит… Вот спросите его, - показала она на мужа.
– А ты видел лесового когда?
– спросил Василий Сергеевич лесника.
– Лесового не видал я никады. А заводило меня немало в лесу. Вот на покосе, у леса тут, недалече, у речки - покос. Пойду рано-рано. Ну возьмешь бутылку, от усталости сил набраться. Ну, взял раз и спрятал в стог. Косишь, косишь… Полудня пришло. Закусить надо. Достал из кошелки ватрушку, яйцо, грибков-груздей. У стога, думаю, отдохну, закушу. Полез, ищу бутылку глотнуть. Глотнул - чего… вода! Вот, это кто? Он, сукин сын, лесовой выпил. Да чего еще - слышу, в лесу смеется. Я туды. Думаю, постой… Да с косою, за ним. А он дале смеется. Бегу. Устал. А он дале… Ну, вернулся… И закуски нет. Вот что он делает, а? А видать - нет, не видал. И какой он - не знаю. Только жулик - это верно, лесовой-то.
– Сапожник недалеча, Серега, живет. Мастер хороший, - вступила в разговор лесничиха.
– Сапоги шил новые, для трахтирщика Треухова. В Лавцы понес ему. Ну, отдал. Ну, тот ему заплатил, да и спрыснули сапоги, выпили. А Серега разгулялся, да все деньги и пропил. Наутро раа-но домой пошел, выпивши. Идет и песни поет… Только на мостик ступил, в овраге тута… слышит, а за ним кто-то идет и говорит: «Пропил сапоги-то…» Серега оглянулся и видит, за ним сапоги-то его идут одни… Он с моста - прямо в воду и орет «караул»… Слышно нам. Вот он, - указала она на своего мужа, - и побег, да его и вытащил. Его в Петров возили, в больницу. У его горячка от страху приключилась.
– Ну, это черт знает, что такое!
– сказал, встав, Василий Сергеевич.
– Сапоги одни ходят. Как к вам ни приедешь, все чертова чепуха начинается. Места находите! Невиданно.
– Это компас привел. Я-то тут при чем.
– Да уж и компас. Я теперь по компасу этому твоему ни шагу, - сказал Тучкову Василий Сергеевич.
– Позвольте, позвольте… - обиделся Павел Александрович.
И, обратившись к землемеру, протянул ему компас.
– Вот, посмотрите, - плох компас? Прошу вас.