Константин Коровин вспоминает…
Шрифт:
– Нет. Ну… допустим - любовь.
– Нет, я еще не видал никого, кто бы любил во мне мои создания. Они как-то отдельно от меня… Есть такие, которые мои картины любят. Ну, а меня самого за мои работы никто никогда не любил. Напротив, я чувствую, что я какой-то не такой, как надо… Я художник, так сказать, немного отверженный… Я всегда не то, что бы хотелось окружающим. Я даже привык быть как-то всегда в чем-то виноватым. Странно. Вот хотя бы то, что я пишу картины. И при встрече мне всегда говорят: «Отчего вы не напишете, я вам расскажу…» И я слушаю,
Она ответила недовольно:
– У вас есть какая-то душевная сложность… Отчего не смотреть на жизнь просто и брать от нее то, что она дает…
«Верно. Отчего?» - подумал я.
В это время тарантас подъехал к подъезду дома. Двое вылезли у крыльца. Она побежала встречать мужа.
В комнату вошли блондин и жгучий брюнет; один худой и бледный, ее муж, другой плотный, толстенький, как кубарь, его знакомый. Оба были с ружьями, в высоких сапогах. Люди были возвышенных чувств и мыслей и говорили громко, уверенно:
– Какой восторг здесь… Леса… Какая прекрасная местность.
– Феноменально.
Мы расположились за чаем. Пасха, кулич, ветчина. Моя собака пойнтер Польтрон - ласковая - тоже была рада гостям. Она положила одному лапы на колени. Тот оттолкнул Польтрона и сказал, отряхивая колени:
– А вы его плохо учите арапником…
– Я не могу бить собаку.
Оба гостя с удивлением посмотрели на меня, даже весело засмеялись.
– Вы никогда не били собаку?
– спросил гость-блондин.
– Это странно…
– По-моему, собаку бить нельзя, - ответил я.
– Почему?
– Потому что собака самое тактичное и верное, благороднейшее существо на земле.
– Да-а? Вот как! Ну, я без арапника на охоту не иду… Ваш пес, наверно, гоняет, как хочет, за ним и не уследишь. Он кладет лапы и портит брюки…
– Петя у меня, - сказала жена, - так любит платье, что однажды, когда разорвал брюки на лестнице, даже заплакал…
– Ну, знаете ли, - сказал гость-брюнет, смеясь.
– Для чего же существуют плетки, арапники? Для собак же…
– Да, - соглашаюсь я, - это верно.
– А сам думаю: «Какие они другие люди».
К вечеру мы собрались на тягу, и когда солнце опускалось над лесом, мы шли краем мохового болота около опушки леса, который поднимался на холме, где была, по вырубке, заросль мелколесья. Кой-где высоко поднимались отдельные тонкие ели; на их верхушках сидели кукушки и куковали, перекликаясь. Далеко расстилалось мелколесье.
– А сегодня другое настроение, - сказала моя гостья.
– Какие отрадные дали.
– Раздольные места, - отвечаю я.
И говорю гостям:
– Вот
– Я пойду с вами, - сказала моя гостья.
– Как хорошо здесь. Какой мягкий мох. Садитесь.
Она села на землю. Я сел рядом с ней. Польтрон подошел ко мне близко и смотрел пристально на меня желтыми глазами.
– Зачем вы взяли собаку?
– сказала гостья.
– Как же?
– ответил я.
– Он же, Польтрон, охотник. Убьешь вальдшнепа, не найдешь без него.
Она сидит на мху прямо и неподвижно смотрит на меня.
– Вы таинственный человек.
Слышу: кра… кра… ци…ци - тянет вальдшнеп.
Вскочив, я выстрелил. Вальдшнеп упал прямо к ногам моей гостьи. Она вскрикнула.
Вдруг внизу, в лесу, раздался невероятный, чудовищный крик…
– Что это, медведь?… - вскрикивает она и в ужасе хватает меня за руку.
– Не знаю, - говорю я, - не знаю… Что-то странное…
Слышу - к нам бегут мои гости.
– Что это такое?
– напуганно говорят они.
– Смотрите, собака не лает…
Возвратясь домой, мои знакомые долго говорили потом о страшном и непонятном зверином крике.
Да я и сам до сих пор не знаю, что это был за крик. Говорили, что это орал лось, другие, что барсук - тоже кричит весной… А охотник Герасим, крестьянин - мой приятель, хитро улыбаясь, сказал:
– Это тебя волк стращал… Не будешь больше с чужой барынькой на тягу-то ходить…
Васина супруга
Приехал ко мне в деревню приятель с женой. Пара была статная. Вася - великан, сажень в плечах, здоровенный. Она - тоже большого роста, красивая, румяная. Темные глаза, ровные жемчужные зубы и большой, какой-то положительный рот. Говорила немного нараспев и вкрадчиво. Была у нее дочь от первого брака, тоже большая и тоже положительная, хорошо училась и занималась живописью.
За обедом супруга спросила, что стуят в деревне яйца и творог. Я не знал.
– Ну вы все такой же, в облаках живете. А куры почем?
– Три рубля, - ответил я.
– Три рубля курица! Ну вот. А ты говоришь - деревня. В деревне все дороже.
– Да ведь это он нарочно, - вмешалась моя сестра, - разве это можно, чтобы три рубля? Зря болтает.
– Нет, не нарочно. Сама помню. Жили мы в Листвянах на даче, Вася курицу захотел к обеду. Я послала. Так тоже говорили - два или три рубля.
– Что же, - поинтересовался я, - купили?
– Нет… Вы подумайте. Принесла баба курицу - худющую. «Сколько?» - спрашиваю. «Два рубля». Я и говорю: «Ты в бога веруешь?» А она в ответ: «Я, - говорит, - вам не бога продаю, а курицу». Повернулась и ушла. Подумайте! Нет, жить в деревне нипочем не стану.