Константинополь. Последняя осада. 1453
Шрифт:
Единственным утешением для Константина в то время стало прибытие разрозненной группы итальянских кораблей, чьи команды он смог убедить — или принудить силой — принять участие в защите Города. 2 декабря большая транспортная галера из порта Каффа на Черном море под командованием Джакомо Коко сумела благодаря хитрости миновать пушки «Перерезанного горла»: моряки притворились, будто уже уплатили таможенную пошлину, когда корабль находился выше по течению. При приближении судна к замку люди на борту начали салютовать османским пушкарям, «как друзьям, приветствуя их, трубя в трубы и издавая радостные возгласы. И когда наши люди отсалютовали в третий раз, они уже были далеко от замка, и течение понесло их к Константинополю». Тем временем новости об истинном положении вещей достигли венецианцев и генуэзцев (они узнали их от своих представителей в Городе), и республики, хотя и с запозданием, начали проявлять активность. После того как был потоплен корабль Риццо, венецианский сенат отправил своего вице-капитана в заливе Габриэля Тревизано в Константинополь для усиления конвоя, охранявшего купеческие суда на обратном пути из Черного моря. Среди венецианцев, прибывших тогда, находился некто Николо Барбаро, судовой врач, ставший автором дневника, наиболее внятно описавшего события следующих месяцев.
Большая венецианская
В венецианской колонии в Константинополе нарастало беспокойство. Ее правитель Минотто, человек предприимчивый и решительный, отчаянно пытался сохранить три большие купеческие галеры и две легкие галеры Тревизано, дабы защищать Город. 14 декабря во время встречи с императором, Тревизано и другими капитанами он умолял их об этом, «во-первых, ради любви к Господу, во-вторых, ради славы Константинополя и, наконец, ради славы Синьории нашей Венеции». После длительных переговоров хозяева кораблей, к их чести, согласились остаться, хотя и не обошлось без спора о том, можно ли им будет сохранить свой груз на борту или же они должны будут перенести его в Город в знак своей доброй воли. Константин подозревал, что как только груз будет помещен на борт, хозяева покинут Город и корабли уплывут. Только после того как они поклялись лично императору в том, что этого не сделают, им разрешили погрузить на суда товар — шелк, медь, воск и прочее. Опасения Константина оказались небеспочвенны: ночью 16 февраля один из венецианских кораблей, а также шесть судов из города Кандия на Крите подняли якоря и уплыли, подгоняемые крепким северо-восточным ветром. «На этих кораблях бежало немало состоятельных людей, всего числом около семисот, и эти корабли благополучно достигли Тенедоса, не будучи захвачены турецким флотом».
Столь обескураживающее событие явилось контрастом по отношению к другому, позитивному факту. В ответ на просьбы генуэзского подеста в Галате была предложена конкретная помощь. Примерно 26 января прибыли два больших галеона, груженые «множеством великолепных приспособлений и устройств для ведения войны и отличными солдатами, столь же храбрыми, сколь и верными». Когда корабли вошли в гавань империи, причем на борту у них находилось «четыреста человек в полном вооружении», то это зрелище произвело сильное впечатление и на население, и на императора. Их предводителем был профессиональный военный, принадлежащий к одной из самых знатных и влиятельных фамилий республики, — Джованни Джустиниани Лонго, весьма опытный командир, организовавший эту экспедицию по собственной инициативе и на свои деньги. В общей сложности он привел семьсот хорошо вооруженных воинов, четыреста из которых были набраны в Генуе, а остальные триста — на Родосе и принадлежащем Генуе острове Хиос, на который в основном опиралась семья Джустиниани. Константин быстро понял, какую ценность представляет собой этот человек, и предложил ему во владение остров Лемнос (в том случае если османской угрозе удастся дать отпор). В последующие недели Джустиниани предстояло сыграть роковую роль в защите Города. Явилось и несколько других военных. Три брата-генуэзца — Антонио, Паоло и Трайло Боккьярди привели с собой небольшой отряд. Каталонцы также выслали некоторое количество людей. На призыв откликнулся и дон Франсиско де Толедо, знатный кастильский дворянин. Все остальные воззвания во имя веры Христовой не привели ни к чему, кроме раздоров. Горожанами овладело ощущение, будто их предали. «Мы получили от Рима такую же помощь, как от султана из Каира», — с горечью вспоминал Георгий Сфрандзи.
Глава 6
Стена и пушка
Январь — февраль 1453 года
От воспламенения и взрывов неких горючих смесей, а также от ужаса, который вселяет сопутствующий этому шум, происходят удивительные последствия, с которыми никто не может бороться и которые никто не способен выдержать… если количество этого порошка — не большее по величине, нежели человеческий палец — завернуть в пергамент и поджечь, он взрывается с ослепительной вспышкой и оглушительным шумом. Если использовать большее количество порошка или сделать оболочку из более прочного материала, взрыв будет куда более сильным, причем вспышка и грохот станут невыносимыми.
Надпись на стенах: Башня Святого Николая, разрушенная до основания, восстановлена при Романе, христолюбивом правителе.
С прибытием генуэзских сил приготовления к осаде начали осуществляться куда более интенсивно. Джустиниани, бывший «знатоком в искусстве боя с использованием стен», трезвым глазом оценил оборонительные сооружения Города и принял соответствующие меры. Под его руководством в феврале и марте горожане «углубили ров, починили и надстроили стены: восстановили зубцы, дополнительно укрепили внутренние и внешние башни, а также всю стену — со стороны как суши, так и моря».
Несмотря на полуразрушенное состояние городских укреплений, Город по-прежнему оставался превосходно защищенным. Среди многих причин того, что Византия существовала столько лет, неприступные укрепления столицы оставались фактором кардинальной важности. Ни один город в мире не располагался столь выгодно, как Константинополь. Его периметр насчитывал двенадцать миль — и на протяжении восьми из них его омывало море. С южной стороны его окаймляло Мраморное море. Быстрые течения и неожиданные штормы делали любую высадку здесь рискованным предприятием. Тысячу лет ни один агрессор не предпринимал в этом месте серьезной атаки. Побережье находилось под защитой единственной неразрушенной стены, чья наименьшая высота составляла пятьдесят футов над береговой линией. Она имела цепь из ста восьмидесяти восьми башен и некоторого количества небольших защищенных гаваней. Этой стене угрожали не корабли, а волны, неустанно подтачивающие ее основание. Временами природа проявляла себя еще более жестоко: суровой зимой 764 года стены у моря были разрушены льдинами, которые море бросало на парапеты. По всей длине стены вдоль Мраморного моря были усеяны надписями на мраморе в память о починке, которую один за другим предпринимали императоры. Стремительное морское течение бежало вдоль этого берега до самой оконечности мыса Акрополис, где сворачивало к северу в более спокойные воды Золотого Рога. Сама бухта представляла собой отличную безопасную стоянку для имперского флота; сто десять башен господствовало над одиночной стеной, протянувшейся вдоль этого участка. Здесь имелись многочисленные ворота и две большие гавани, и все же, несмотря на это, расположенные тут оборонительные укрепления всегда считались уязвимыми. Именно здесь венецианцы во время Четвертого крестового похода выскочили на своих кораблях на берег, преодолели крепостной вал и взяли город штурмом. Стремясь перекрыть устье Золотого Рога в военное время, защитники по обыкновению, заведенному еще со времен осады арабами в 717 году, натягивали бон — плавучее заграждение — поперек входа в бухту. Выглядело оно как цепь длиной в 300 ярдов, состоящая из массивных чугунных звеньев в двадцать дюймов каждое, поддерживаемая прочными деревянными буями. По соглашению с генуэзцами цепь на дальней стороне бухты следовало прикрепить к башне стены, ограждавшей Галату со стороны моря. Зимой и цепь, и буи должны были предупреждать возможность нападения кораблей.
Город представлял собой в плане треугольник, и основание этого треугольника с западной стороны защищала с суши стена
Стена в разрезе. Показаны три уровня обороны: внутренняя и внешняя стены и ров.
Создателем стены, ограждавшей Константинополь с суши — она очерчивала Город в тех пределах, которые он достиг во времена своего расцвета, — являлся не Феодосий, император-мальчик, чьим именем она названа, а ведущий государственный деятель начала V века — Анфемий, «один из мудрейших людей своего времени». Впоследствии Город оказался бесконечно обязан его дальновидности. Первая линия стен, построенная в 413 году, удержала гунна Атиллу, «бич Божий», от нападения на Город в 447 году. Когда она разрушилась в результате мощного землетрясения в том же году — тогда Атилла находился неподалеку, опустошая Фракию, — все население всколыхнулось. Шестнадцать тысяч горожан полностью отстроили стену заново с невероятной быстротой — за два месяца. Они не только восстановили постройку Анфемия в исходном виде, но и создали внешнюю стену с дополнительным рядом башен, бруствер для защиты и укрепленную кирпичами траншею — ров, дабы создать преграду, которую было бы почти невозможно преодолеть. Теперь с этой стороны Город защищала цепь из ста девяноста двух башен. Оборонительная система включала в себя пять отдельных поясов шириной в двести футов и высотой в сто футов, если считать от дна рва до верхушек башен. Завершение строительства увековечили подходящей к случаю хвастливой надписью: «Менее чем за два года Константин выстроил эти крепкие стены, совершив величайший подвиг. Сама Паллада вряд ли могла бы создать столь мощную цитадель столь быстро».
Будучи законченной, стена Феодосия стала плодом собранных воедино достижений греко-византийского военно-инженерного искусства в части, касавшейся обороны городов (дело было до изобретения пороха). Сердцевиной всей системы оставалась внутренняя стена, построенная Анфемием: внутренняя часть ее была сделана из бетона и с двух сторон облицована известняковыми блоками, пригнанными близко друг к другу. В конструкцию также включили горизонтальные ряды кирпичной кладки, дабы прочнее скрепить стену. Бастионы защищались зубцами; к ним вели лестницы в несколько пролетов. В соответствии с практикой ромеев башни не примыкали к стенам, в результате чего каждая постройка существовала автономно и разрушение одной не повлекло бы разрушение другой. Сами башни вздымались на высоту шестьдесят футов и состояли из двух помещений с плоской крышей, где можно было разместить орудия для метания камней и «греческого огня». Отсюда часовые неустанно озирали горизонт, и каждый окликал соседа по линии, чтобы не уснуть. Внутренняя стена имела в высоту сорок футов. Внешняя была ниже, примерно двадцать семь футов в высоту, и ее башни, помещавшиеся в промежутках, оставленных башнями внутренней стены, соответственно, были меньше. Две стены разделялись террасой шириной в шестьдесят футов, где сосредотачивались воины, готовые войти в соприкосновение с противником. Под внешней стеной находилась другая шестидесятифутовая терраса; она должна была стать зоной смерти для любого агрессора, который достигнет ее, перебравшись через ров. Сам ров, выложенный кирпичом, представлял собой еще одно препятствие шестидесяти футов шириной. С внутренней стороны он завершался стеной. Остается неясным, был ли он в 1453 году частично затоплен или просто представлял собой сухую канаву. Глубина и сложность данной системы, прочность стен, а также их высота, обеспечивавшая их господство над зоной обстрела, — благодаря всему этому стена Феодосия считалась практически несокрушимым препятствием для любой армии, располагавшей обычными для Средневековья средствами ведения осады.
В стене, ограждавшей Город с суши, имелось несколько ворот. Через некоторые можно было войти с пригородной территории по мостам, проложенным надо рвом. При подготовке к осаде мосты следовало уничтожить. В стене также находилось несколько боковых калиток — небольших дополнительных входов, — однако византийцы всегда помнили о том, какую угрозу эти ворота для вылазок представляли для безопасности Города, и пользовались ими с величайшей осмотрительностью. Вообще два типа ворот чередовались по всей длине стены, причем военные ворота имели номера, а ворота, использовавшиеся в невоенных целях, — названия. Тут были и врата Источника, получившие свое название в честь святого источника за пределами Города, и ворота Деревянного цирка, и ворота Сапожников, и ворота Серебряного Озера. У некоторых появлялись различные названия по мере того, как одни ассоциации забывались, а другие возникали вновь. Третьи Военные ворота также именовались воротами «Красных» по названию цирковой партии в ранний период существования Города, тогда как ворота Харисия (предводителя партии «синих») получили и другое название — Кладбищенские. Внутри оборонительной системы были выстроены некоторые примечательные памятники, отразившие свойственные Византии противоречия. Неподалеку от Золотого Рога за стеной примостился императорский дворец Влахерны — столь прекрасный, что иностранцы (так говорили о нем) не находили слов для его описания. А по соседству с ним — мрачная сырая тюрьма Анемы, темница со зловещей репутацией, где произошло несколько самых ужасных эпизодов византийской истории. Здесь Иоанн V ослепил своего сына и трехлетнего внука. Отсюда же вывели одного из самых печально известных византийских императоров, Андроника Ужасного, уже зверски изувеченного, посадили на шелудивого верблюда и повезли через издевавшуюся над ним толпу. На Ипподроме его привязали вверх ногами между двумя колоннами и, надругавшись над ним, убили.