Константинопольский Патриархат и Россия. 1901–1914
Шрифт:
23 марта 1915 г. датируется докладная записка о патриархате и Св. Софии директора РАИК Ф. И. Успенского. Отвергая как утопические все планы слияния патриархата с Российским Св. Синодом, с Афоном, с Грецией, он призывает в отношении него «придерживаться строго канонических правил и церковной практики при царях византийских». Не исключает Успенский, впрочем, и возможности, наиболее выгодной для России: патриарх – турецкий чиновник, «и кто решится утверждать, что патриарх не признает более выгодным для себя и для интересов эллинизма разделить участь султанского правительства», – восклицает он [149] . Авторы некоторых записок настаивали на необходимости включения русского архиерея в состав константинопольского Синода; [150] другие, напротив, считали это неразумным и говорили, что отношения русского архиерея в Константинополе с патриархом могут быть только братскими [151] . Были и другие проекты, которые предусматривали полную русификацию Константинополя и превращение его в один из русских губернских городов, и низведение патриарха на уровень епархиального архиерея.
149
Герд Л. А. Еще один проект «русского Константинополя». Записка Ф. И. Успенского 1915 г. // Вспомогательные исторические дисциплины. 2007. Т. XXX. С. 424–433.
150
[Дмитриевский А. А.] «Константинопольская церковь и русская власть». Машинопись с пометами А. А. Дмитриевского // ОР РНБ. Ф. 253. On. 1. Д. 41. Л. 20–47.
151
«Вселенский
Ф. И. Успенский
Некоторое понятие о возможном отношении русской власти к Вселенскому патриарху в том случае, если бы Константинополь действительно стал русским, можно получить на примере действий русских властей в 1916–1917 гг. в занятом русскими войсками Трапезунде. Несмотря на неоднократные предупреждения Св. Синода о том, чтобы соблюдалась величайшая осторожность по отношению к Трапезундскому митрополиту и греческому духовенству, оккупационные власти встретили с их стороны настороженное и даже враждебное к себе отношение [152] . Вряд ли можно предполагать, чтобы действия находящихся под влиянием националистической эйфории русских военных начальников, по крайней мере на первых порах, были особенно деликатными. Касательно Палестины также существовало несколько проектов, бурно обсуждавшихся на заседаниях Славянского благотворительного общества: они сводились к присоединению Палестины к Англии, к России или к ее нейтрализации под надзором союзных государств (или только православных народов) [153] .
152
Шавельский Г., протопресвитер. Воспоминания последнего русского протопресвитера армии и флота. Т. 2. М., 1996. С. 187–193.
153
Пумилевский] Н. Будущая судьба Палестины // Руководство для сельских пастырей. 1915. № 23. С. 579–580; Аукинский А. Будущее Палестины // Родная жизнь. 1915. № 22. С. 2–3; Будущее Палестины // Миссионерское обозрение. 1915. № 4. С. 624–625; А. П. К судьбам Святой Земли // Русский паломник. 1915. № 15. С. 239–240.
Уже к лету 1915 г. стало ясно, что дарданельскую операцию союзников, несмотря на поддержку России, не удается осуществить так быстро, как хотелось, и разговоры о русском Константинополе начинают утихать. Они возобновляются в 1916 г., когда депутат Думы П. Н. Милюков произнес речь по поводу ставшего всем известным секретного договора марта 1915 г., за что впоследствии удостоился от большевиков прозвища «Милюкова-Дарданельского». По мере продвижения русских войск на кавказском фронте наиболее смелые из русских авторов говорят уже не только о владении проливами и Константинополем, но о присоединении к России всей Малой Азии – Анатолии, Киликии и северной Месопотамии, залива Александретты. «Приобретение нами Малой Азии не только обеспечит нам владение проливами и даст прямой сухопутный выход в Средиземное море, но и принесет нам благоприятную область, необычайно выгодную в экономическом отношении. Мы не только найдем здесь прекрасные и удобные пространства для нашей колонизации, но в естественных произведениях почвы и в ископаемых рудах мы получим источник необычайных богатств» [154] .
154
Ященко А. Русские интересы в Малой Азии. М., 1916.
Не прошло и года, как все эти фантастические мечты о почти всемирном господстве православной империи Третьего Рима разрушаются сначала февральской, а затем октябрьской революцией. В 1917 г. русские монархисты еще не понимали значения совершающихся событий. Византинист А. А. Дмитриевский после февральской революции продолжает проповедовать традиционные идеи с амвона Николо-Барградской церкви в Петрограде [155] . За несколько дней до октябрьского переворота бывший генконсул в Фессалонике А. К. Беляев заверял греческого посланника в Петрограде в верности России своей исторической миссии – защищать православные народы Востока и оказывать им всемерную поддержку, а нестроения в политической жизни страны полагал временным явлением [156] . И только события конца 1917 г. подвели окончательную черту под византийским периодом в русской общественно-политической мысли, а вместе с тем наступил конец и эпохе политического романтизма в России.
155
Герд А. А. А. А. Дмитриевский как староста Николо-Барградской церкви в Петербурге //Родное и вселенское. Сборник к 60-летию Н. Н. Лисового. М., 2006. С. 105–123; Рогозный П. Г. «Пред нашими взорами совершился суд над историей» (Проповедь профессора А. А. Дмитриевского 5 марта 1917 г.) // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 30. 2007. С. 447–455.
156
Донесение посланника в Петрограде министру иностранных дел Н. Политису от 19/2 октября 1917 г. AYE. Фак. 8956. Тр. В.
Русские дипломатические и духовные представители в Константинополе в начале XX в.
Первостепенное значение, которое имела церковная составляющая в политике России на Ближнем Востоке, требовало от сотрудников константинопольского посольства постоянно входить в сложные вопросы канонического права, изучать опыт церковной истории предшествующих столетий, без которого было невозможно разобраться в современной ситуации. Среди русских дипломатов в Турции всегда были люди, особенно близко знакомые с церковной тематикой: в 1860-70-е гг. посол Н. П. Игнатьев, в 1880-е М. К. Ону [157] , в 1900-10-е гг. М. В. Кохманский и Б. С. Серафимов [158] , и бессменно на протяжении нескольких десятилетий – П. Б. Мансуров, которого можно назвать настоящим специалистом по национально-церковным противоречиям Балкан и Ближнего Востока [159] . Пожалуй, ни одно решение по важным церковно-политическим делам не принималось без его совета; неоднократно он предпринимал поездки на Афон для переговоров с греками, русскими и другими славянами. Хорошими знатоками церковных дел на Востоке были русские генеральные консулы в Иерусалиме и Фессалонике, а также консулы в других крупных городах Османской империи – Смирне, Бейруте, Дамаске, Адрианополе. Постоянно иметь контакты с местным духовенством и знать все тонкости церковных дел неизбежно приходилось всем консулам и вице-консулам на местах: ведь каждый митрополит (греческий, болгарский, армянский) представлял ту или иную этно-конфессиональную группу в данном регионе Османской империи. Послы в Константинополе конца XIX – начала XX в. (А. Б. Лобанов-Ростовский, А. И. Нелидов, И. А. Зиновьев, Н. В. Чарыков, М. Н. Гире) также уделяли большое внимание церковной политике, регулярно вели переговоры с патриархом, членами Синода, Болгарским экзархом, по мере необходимости осуществляли посредническую функцию между церковными предстоятелями и Портой, а в сложных конфликтных ситуациях использовали авторитет России для непосредственного давления на турецкое правительство в защиту интересов Церкви, а также для избрания или устранения того или иного иерарха.
157
Михаил Константинович Ону (1835–1901), выпускник Лазаревского института восточных языков, первый драгоман, затем советник посольства в Константинополе, с 1889 г. чрезвычайный посланник и полномочный министр в Греции.
158
Борис Саввич Серафимов (1882 – после 1940 г.), выпускник арабо-персидско-турецко-татарского отдела факультета восточных языков Петербургского университета. С 1909 г. на службе по МИДу; сотрудник 1 департамента (1909); и. о. секретаря и драгомана консульства в Алеппо (1911); 3-й драгоман миссии в Константинополе (1914). После эвакуации посольства в 1914 г. остался в Константинополе и занимался делами, связанными с русскими подданными. В годы войны служил военно-морским агентом при миссии в Афинах, далее в Берне. В 1920-30-е гг. председатель Нансеновского комитета в Болгарии, занимался делами русских эмигрантов.
159
Павел Борисович Мансуров (1860–1932) – дипломат, духовный писатель. Его отец, Борис Павлович (1828–1910), был главой Палестинского Комитета, одного из важнейших русских учреждений на Ближнем Востоке середины XIX в. (см.: Лисовой Н. Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX – начале XX в. М., 2006. С. 108–119,121-126).
В 1897 г. послом в Константинополь был назначен И. А. Зиновьев [160] . Не считая возможным поддерживать в балканских национальных конфликтах ни греческую, ни болгарскую сторону, он встал на защиту сербских интересов в Македонии. Благодаря его усилиям состоялось назначение митрополита-серба в Ускюб (Скопие). В целом, ввиду избранного русским правительством курса на сохранение status quo в Македонии, действия посла были направлены на смягчение противостояния и поддержку османских властей: так, после Илинденского восстания 1903 г. он настаивал на применении к повстанцам всех мер строгости. В переговорах с болгарским экзархом одним из главных требований было ограничение деятельности болгарских комитетов. Преемник Зиновьева Н. В. Чарыков (1909–1912) [161] сыграл большую роль в налаживании переговоров при создании балканской лиги; в церковных делах его важнейшей заботой было, как и прежде, смягчение греко-болгарских противоречий и создание условий для снятия схизмы. Последний посол царского правительства в Константинополе М. Н. Гире (1912–1914) [162] , уже имевший опыт дипломатической службы на Балканах, непосредственно связывал защиту интересов православия в Турции с русскими интересами: оказание помощи Вселенскому патриархату в 1913–1914 гг. ставилось им в прямую зависимость от уступок политического характера (в вопросах снятия болгарской схизмы, преобразования Халкинской школы). В деле русского монашества на Афоне Гире присоединился к точке зрения российского Св. Синода и был одним из организаторов изгнания имяславцев в 1913 г. Церковная жизнь на Востоке в начале XX в. характеризуется крайней политизированностью и исключительным накалом противоречий на Балканах, потому в это время мы не встретим тех доверительных отношений между русскими представителями и греческим духовенством, которые еще возникали иногда во второй половине XIX в. Русская имперская политика для греков теперь все больше отождествлялась с враждебным эллинизму «панславизмом»; простора для духовных и гуманитарных контактов оставалось все меньше и меньше. Положительные инициативы все более уступали место давлению с позиции силы.
160
Иван Алексеевич Зиновьев (1835–1917), выпускник Лазаревского института восточных языков, в 1851 г. поступил на службу в московский главный архив МИДа. В 1871 г. назначен дипломатическим агентом при румынском князе; в 1876 г. аккредитован в качестве чрезвычайного посланника при персидском шахе. С 1883 г. директор Азиатского департамента МИДа. В 1891 г. назначен посланником при короле шведском и норвежском. В 1897–1909 гг. посол в Константинополе. С 1909 г. член Государственного совета.
161
Николай Валерьевич Чарыков (1855–1930), выпускник Александровского лицея. С 1883 г. дипломатический чиновник при туркестанском генерал-губернаторе; с 1886 г. политический агент в Бухаре. В 1896–1897 гг. дипломатический агент в Болгарии; с 1897 г. министр-резидент при святейшем престоле папы Римского; с 1900 г. чрезвычайный посланник и полномочный министр в Сербии; с 1905 г. посол в Голландии. В 1908–1909 гг. товарищ министра иностранных дел. В 1909–1912 гг. посол в Константинополе.
162
Михаил Николаевич Гире (1856–1932), сын министра иностранных дел Н. К. Гирса. Выпускник пажеского корпуса, участник войны 1877–1878 гг. На службе в МИДа с 1878 г. Был посланником в Бразилии, Китае, Баварии, Румынии, послом в Константинополе (1912–1914) и в Риме (с 1915).
Защита интересов православия на Ближнем Востоке и опора на христианское население Турции требовали от русского правительства наличия большого числа специально подготовленных сотрудников, которые бы занимались исключительно церковными делами. Единственной структурой, которая в некоторой степени отвечала этим требованиям, была Русская Духовная миссия в Иерусалиме, существовавшая с 1847 г. С 1882 г. к ней присоединилось Императорское Православное Палестинское Общество. Однако эти две организации, в задачи которых входило поддержание православия в Палестине и Сирии, не распространяли свою деятельность на другие регионы Османской империи. Кроме того, масштабы их деятельности не могли сравниться с развернутой сетью агентов католической и протестантской пропаганды, осуществлявшей свою работу через церкви, монастыри, школы и благотворительные заведения во всех уголках Турции. На протяжении нескольких десятилетий в российском МИДе и Св. Синоде неоднократно ставился вопрос об учреждении в османской столице русской духовной миссии. В задачи такой миссии должны были входить непосредственные контакты с Константинопольским патриархом и налаживание более тесных связей между церквами. Миссия могла взять на себя функцию распределения материальной помощи бедным церквам и монастырям балканского и малоазийского районов Турции, а также доставлять в Св. Синод сведения о положении Церкви. Наличие в столице русского представителя – духовного лица в качестве настоятеля миссии могло бы смягчить отношения греческого и болгарского духовенства с русскими дипломатами и усилить церковную сторону этих контактов. Однако этот проект так и не был осуществлен из-за сложности международной ситуации и необходимости для российского правительства соблюдать крайнюю осторожность и не нарушать хрупкое равновесие. Не в последнюю очередь здесь сыграло роль нежелание МИДа и константинопольского посольства создавать ситуацию «двоевластия» и провоцировать конфликты между русскими учреждениями, пример чему уже был в Иерусалиме. Нереализованным остался и другой проект – назначение русского консула на Афон для защиты интересов нескольких тысяч русских насельников Св. Горы и осуществления контроля над ними.
Н. В. Чарыков
В некоторой степени помощь посольству в церковных делах оказывало духовенство русской посольской церкви в Константинополе, настоятелями которой были как личности вовсе бесцветные и не проявлявшие собственной инициативы, так и фигуры достаточно яркие и самостоятельные.
В 1913 г. по случаю ухода на покой многолетнего настоятеля о. Ионы (Вуколова) посол М. Н. Гире пишет о значении духовного лица при посольстве:
«По своему положению, представитель Св. Синода в Константинополе должен бы быть моим ближайшим естественным помощником в сношениях с Вселенской патриархией, и при обладании им высокими нравственными качествами, широким духовным образованием и тактом, мог бы приобрести огромное влияние среди местного православного духовенства и оказывать неоценимые услуги вверенному мне посольству при обсуждении с патриархией многих сложных вопросов, касающихся существенных интересов православной церкви на Востоке» [163] .
163
М. Н. Гире – В. К. Саблеру. 24 января 1913 г. // РГИА. Ф. 797. Оп. 83. 2 отд. 3 ст. Д. 79. А. 1–2.
Всего в Константинополе в конце XIX – начале XX в. было четыре русских церкви, подведомственных российскому Св. Синоду. Две из них находились при посольстве (Св. Николая Чудотворца в Пере, устроена в 1845 г. при посланнике В. П. Титове; Свв. Константина и Елены в летней резиденции посольства в Буюк-Дере, была устроена в 1818 г. при посланнике Строганове и возобновлена в 1867 г., при перестройке здания послом Н. П. Игнатьевым). Церковь при русской Николаевской больнице в Пангальди, каменная пятиглавая в византийском стиле с колокольней, была построена в 1875–1876 гг. и освящена Дерконским митрополитом Иоакимом. Богослужения в ней совершал помощник настоятеля посольской церкви. Трое певчих из Пантелеймонова монастыря на Афоне с 1876 г. служили псаломщиками. Церковь-усыпальница Св. Георгия в Сан-Стефано состояла из двух этажей (церковь и склеп). Построена она была в 1892–1898 гг., освящена в присутствии вел. кн. Николая Николаевича при после И. А. Зиновьеве. Богослужение в ней совершал причт посольской церкви в храмовые праздники и дни поминовения усопших [164] . Храм был взорван вскоре после вступления Турции в Первую мировую войну, 14 ноября 1914 г. Кроме этих церквей, в Константинополе, в Галате, находились подворья русских обителей на Афоне со своими церквами – Пантелеймонова монастыря, Ильинского и Андреевского скитов, а также некоторых наиболее крупных келлий. Братство русских келлий на Афоне содержало в Сан-Стефано школу. Настоятели афонских константинопольских подворий также находились в тесном контакте с русскими дипломатическими представителями.
164
Ведомость о русских православных церквах в Константинополе за 1900 год // РГИА. Ф. 797. Оп. 71. 2 отд. 3 ст. Д. 13. Л. 51-52об.