Конструктор живых систем
Шрифт:
Тонкий стан, грациозная осанка, белая нежная кожа и чудные голубые глаза, больше ничего я не запомнил и, собственно, не узрел. Почувствовав на себе любопытные взгляды, она повернулась в нашу сторону и так холодно посмотрела, что мигом отбила у нас обоих желание дальше рассматривать её тайком.
— Эх, чудо как хороша! — тихо вздохнул Пётр.
— Да, — согласился я с другом, — не то слово! И фигура, и душа, и…
— Откуда ты её душу знаешь, Фёдор?
— Да это я так, к слову, — смутился я, — само что-то вырвалось.
Мы находились довольно далеко от семейства графа, вокруг стоял
— Вечно ты к слову что-то говоришь, а получается всё не к месту. Видел, как она на нас посмотрела?
— Видел, и что?
— Как на врагов!
— На каких врагов? Скорее, как на людей, абсолютно для неё не интересных, просто холодно посмотрела, как… — я замялся, подбирая подходящие слова, — ну, как на пустое место.
— Не могла она посмотреть на меня, как на пустое место, я барон!
— Да, ты дворянин, поэтому она дала понять, что тебе ничего не светит, одним взглядом. А мне и так всё ясно, я-то не дворянин. А ты враги, враги, ну какой ты ей враг?! Ещё классовым врагом себя назови, как любят некоторые из соседних государств кричать. Смотри, сколько народу пришло, и девушки тоже есть, найди себе по статусу подругу, и всё на том, — я махнул рукой в сторону. И действительно, народу вокруг изрядно прибавилось, в том числе и представительниц прекрасного пола.
— Скажешь тоже, — нехотя пробормотал Пётр и принялся рассматривать толпу, собравшуюся прямо напротив нас.
Откровенно холодный взгляд девушки изрядно расстроил и меня, но унывать из-за этого я не собирался. В конце концов, я уже взрослый и всё понимаю, слишком далеко друг от друга мы находимся на сословной лестнице: она наверху, а я почти у самого подножия. Если уж знакомиться, то с девушками своего круга, но на наш факультет поступила только она одна.
А вот в других группах девушки имелись, и мы начали с любопытством посматривать на них. Судя по их одежде и манерам, они принадлежали либо к нашему сословию, либо к купеческому, из простых не оказалось никого. Да оно и понятно, откуда инженерный дар у крестьянской девушки или у девицы из семьи рабочих.
Между тем, ещё перед началом церемонии Женевьеву, так, оказалось, звали молодую графиню, отправили в общую женскую группу, собранную со всех факультетов, и мы её, что называется, потеряли. Вокруг остались только парни, что ж, может, это окажется к лучшему. Скорее всего, мы вместе станем посещать какие-то лекции и участвовать в лабораторных работах, где не так выпячивается специфика каждого факультета.
На нашем факультете первокурсников оказалось больше сотни человек, я старался запомнить всех сразу, но пока не получалось. Да и зачем вообще их запоминать? Вот появился Пётр, уже хорошо, а если бы и графиня с нами вместе на лекциях сидела, так и вовсе восторг! А с остальными я и потом познакомлюсь, а вообще, я решил всё для себя: год отучусь и уйду на бомбардирский факультет в Михайловскую академию.
В это время все приготовления закончились. На краю площади, прямо напротив главного входа, установили кафедру, и человек, явно обладающий даром усиления своего голоса, возвестил всех о начале торжественной церемонии. Его громовой
— Дамы и господа! Достопочтимые сударыни и милостивые государи! Почётные граждане и граждане всех сословий, а также гости нашего празднества из других стран и весей! Я имею честь сообщить вам о начале торжественной церемонии посвящения в первокурсники! Аплодисменты, господа!
Толпа тут же разразилась бурными овациями, а оратор, сделав короткую паузу, вновь продолжил.
— В нашем уважаемом учебном заведении высшего образования для людей-носителей божественной сущности самого Создателя готовят людей на благо всего общества. С целью подчеркнуть его значимость, к нам сегодня прибыли почётные гости из разных стран и городов. А ещё, нам оказана великая честь — принимать сегодня в стенах нашей древней духовной академии Великого князя Михаила Павловича, нашего куратора и шефа. Попрошу уважить сей факт, господа!
Глашатай сделал паузу, и собранная толпа тут же разразилась приветственными криками. Со своего места я хорошо видел члена императорской фамилии. Великий князь Михаил Павлович оказался мужчиной высокого роста, с гладковыбритым лицом, на его плотном теле как влитой сидел официальный мундир. Он приветственно поднял руку и, шагнув к трибуне, произнес небольшую речь. По её окончании все опять разразились приветственными криками.
Дальше слово взял ректор, за ним посланник от мэрии Павлограда и ещё целый ряд должностных и присланных специально по такому случаю официальных лиц. Все они выражали счастливые пожелания и восторгались первому большому набору на профильные факультеты. Упомянули и недавно построенное общежитие для иногородних, судя по всему, то, в которое я и заселился. Речь Великого князя я внимательно слушал, и также с интересом его разглядывал, речь ректора тоже, но с каждым новым оратором мой интерес постепенно угасал, и взгляд переключался на другие лица.
Смотрел я опять на дочь графини, что притягивала к себе мой взгляд словно магнитом. Не знаю, что со мною творилось, но с каждым разом я находил в ней всё больше достоинств, хоть она уже и стояла сейчас весьма далеко от нас. Смотрел я иногда и на саму графиню, а также, судя по всему, и отца девушки, который стоял ближе всех к трибуне, но речи почему-то не произносил, хоть и имел явно высокий государственный пост.
Впрочем, его дочь всё равно поступила в академию, и сильно афишировать данный факт ему действительно не стоило, чтобы не привлекать к ней ненужного внимания. Это я понимал.
Переведя взгляд с ораторов и людей, окруживших трибуну, я посмотрел на здание, украшенное флагами империи и штандартами академии. Над главным входом трепетала на ветру разноцветная лента в цветах академии, с написанным на ней лозунгом на латыни: «Ex nihilo nihil fit»
«Из ничего выйдет ничего» — перевёл я это широко известное в империи изречение. Лента трепыхалась, то и дело надувая или выпячивая разные буквы, в результате чего чаще всего виднелось слово «ничего». Взгляд постоянно выхватывал его, и вскоре в моей голове стала постоянно биться одна мысль — ничего, ничего, ничего.