Контракт

Храмова Светлана

— …и бросать в воздух чепчики, — неожиданно закончила фразу Илона.

— При чем тут чепчики?

— Ни при чем, конечно, это цитата из Александра Грибоедова, великого русского поэта, в России любой школьник знает. Крылатая фраза.

— А какая его вещь?

— «Горе от ума». Пьеса в стихах. В учебной программе навечно.

— Прекрасное название для пьесы. Я запомню. Грибо-едов, вы говорите? Но вернемся к нашим бескрылым баранам… что у нас в остатке? А в остатке у нас то, что имен, отвечающих перечисленным условиям, далеко не всем, кстати, —

всего два-три-четыре в год появляется, после первого года активного концертирования остается — увы — чаще всего одно.

Оправдает Дмитрий предполагаемые затраты или нет — я и попробую понять. Репетиция мне понравилась. Завтра послушаю выступление. К концу конкурса мнение сформируется — и будет безошибочным, поверьте. Конкурсы, возможно, впрямь суета и бессмыслица, как часто пишут, но они дают музыкантам возможность быть замеченными. Замеченными, услышанными, «оконтрактованными», если повезет, конечно. И тогда — добро пожаловать в ад!

Мобильник Питера зазвонил протяжными гудками. Илона заметила: никто из музыкантов песенки в телефонах не любит. Как встарь: ровные гудки, никакой мелодии. Логично.

Питер тем временем говорил довольно нервно, повторял даты выступлений, распекая кого-то, видимо, секретаршу, что та не в состоянии найти подготовленную для нее инфу самостоятельно, в конце концов, разгорячился и, не выслушав объяснений, отсоединился.

Суров. Илона даже испугалась, слегка не по себе стало. Она вдруг поняла, что только его заинтересованность будет причиной их общения, и сейчас, и в будущем. В один прекрасный момент он почувствует, что видеться с ней не хочет, — и?..

Питер пристально на нее посмотрел, пытаясь разгадать причины внезапной грусти:

— Илона, я выговаривал секретарше за невнимательность, не более того. Она обязана быть собранной, наша работа рассчитана на людей с хорошей памятью. И поверьте, такие выговоры никогда не будут адресованы вам.

— Почему вы так считаете?

— Правда ваша: вы интересуетесь, прямо заявляете, что ничего не смыслите и хотите учиться. Никогда не снимайте эту маску заинтересованного дилетанта, в этом ваша первая сила, учитывая природную сообразительность, вы поймете мой совет правильно.

Вы превосходно умеете договариваться с людьми, это вторая сила.

И, наконец, вы прекрасно выглядите — это третья и, поверьте, главная сила, обезоруживающая любого упрямца, даже такого твердолобого, как я.

Питер легко поднялся, на прощание коснувшись ее руки, и скороговоркой подытожил, будто совещание завершил:

— Сейчас я вас оставлю. Увидимся во время завтрака. Мы поняли друг друга, это главное. — К концу фразы его голос смягчился, Илону это очень приободрило:

— Да, мы поняли друг друга, — ее фраза отозвалась эхом, она уже знала, что в полифонии это называется двухголосный канон.

Она чуть задержалась, стряхивая состояние оцепенелого восхищения, словно судьба свела ее с проводником по Стране чудес. Домучила, наконец, свой давно остывший капучино, рассеянно

вглядываясь в замерзшие и будто замершие деревья за окном, потом резко встала, накинула пальто и вышла из кафе. Сейчас она еще раз (в который раз уже!) измерит шагами асфальтированную дорожку в административный комплекс, но задержится там ненадолго, только расписание перепишет завтрашнее. А потом в гостиницу — писать, подытоживать, настраивать Митю по телефону, потом отдыхать и спать, спать. Она ужасно устала. Возможно, чистейший горный воздух для нее чрезмерно чист и свеж.

В тот день Илона обрела спокойствие. На смену неуверенности пришла ясность. Прежде ей постоянно виделся авиалайнер, давно потерявший управление, зависший на бреющем полете, подобие движения без руля и ветрил тянется, длится, а точка прибытия не то что не видна, попросту неизвестна. Но вдруг завертелись лопасти у воображаемого авиалайнера, моторы заурчали ровнее, вот уже совсем здоровый и бесперебойный гул, машина вырулила из тупика, полет проходит в ситуации, близкой к норме.

Питер Уэйль сиял по утрам, ее завидя, посвящал в азы профессии, контуры происходящего постепенно обозначались точней и точней. А главное, ушла депрессия от мыслей про неподъемность новых задач.

Вначале — план действий. Илона вспомнила, что нет задач «вообще», есть маленькие шаги и ежедневные действия.

Питер говорил серьезно, будто и впрямь готовил ее к совместной работе. Одна из причин — заполнить информацией первые встречи, когда невольный вопрос: а почему мы так часто видимся? — неотвечен, висит в сознании, но еще рано сказать — нам это приятно и нравится; причина вторая — не придется повторять азы профессии позже; и третья, главная, — ему было решительно все равно, о чем с ней говорить, ему хотелось ее видеть.

По утрам, по вечерам, неважно, главное — встречаться взглядами, ощущать прилив сил и желание жить и работать, что для него одно и то же.

Илоне на данный момент интересно говорить о работе. И только. Он чувствовал в ней скрытый потенциал огромной силы: ее умение тупо зациклиться на новой идее ему нравилось.

Он сам из таких. Беседы на отвлеченные темы считал потерянным временем. Десятилетиями выстраивал успех, но в угаре успеха, в разгаре — остался пожинать плоды в полном одиночестве.

С Тильдой — двадцать лет в браке, не шутка! — он развелся лет пять назад, дети уже не особенно в нем нуждались, а возможно, он в них не нуждался — выросли они отчужденными, отца не понимали, Питер вначале страдал, потом понемногу забыл об их существовании. Они не стали его деловыми партнерами, не рвались в преемники, а значит — посторонние люди.

Питер Уэйль, как человек занятой, от скуки не маялся и уже успел полюбить эту вначале невольную, потом сознательную обособленность от окружающих, но встреча с Илоной разбередила рану, позабытые надежды воскресли. Каждое утро он рассказывал ей байки «из жизни продюсеров», она все норовила записать, он не позволял: