Копья летящего тень. Антология
Шрифт:
— Что ж, это аргумент, — снисходительно согласилась она, — но прогулка все равно остается за вами, обещаете?
— Обещаю, — подставил я локоть под протянутую ею руку.
Публика, взбудораженная вальсами, находилась в том приятном состоянии возбуждения, когда эмоции еще не истощились и их хватает на каждую новую встречу: то в одном, то в другом месте слышались радостные возгласы, и в целом фойе напоминало огромную чашу с искрящимся, пенящимся шампанским.
Довольно часто приходилось раскланиваться и мне, ловя то удивленные, то восхищенные, но всегда заинтригованные взгляды, которыми знакомцы сопровождали
— Теперь я понимаю ваше желание остаться, — прокомментировала один из таких откровенных взглядов Ника. — Но не совсем понимаю, в чем же заключается моя роль? Я ведь ничего не знаю о вас.
— Не женат, но и не бабник, в женском обществе появляюсь редко — поэтому все и смотрят: вдруг — невеста? Я ведь предупреждал, что вы привлечете внимание, а мне, как любому мужчине, это лестно.
— Смотрины для обманутых друзей?
— Пока Борис здесь, они не будут обмануты, — решил я отомстить за явную иронию.
— А его уже нет, — как о само собой разумеющемся известила Ника, — он предупредил, что до закрытия метро должен уехать, мы договорились с Натальей и Сергеем, что я остаюсь на их попечении.
Вот так новость! Признаться, к этому я был готов менее всего, и, вероятно, удивление мое не осталось незамеченным, потому что Ника спросила:
— Вы огорчены? Получилось, что меня навязали вам.
— Что вы, наоборот! — запротестовал я. — Просто не могу поверить…
— Пойдемте лучше искать Белозерцевых, — пришла она на выручку, — все–таки они, а не вы, обещали Борису Андреевичу быть сегодня моими покровителями. Я ведь действительно никого тут не знаю, кроме вас и их, — как–то беспомощно развела она руками.
— А Борис с чего вдруг ударился в психологию? — преодолевая неловкость, снова заговорил я об Академике: очень уж хотелось понять, на чем строились их отношения; конечно, Ника мне нравилась, но уводить девушку у приятеля представлялось вероломным и непорядочным.
— Ну, об этом лучше спросить у него. Думаю, ничего из этой затеи не выйдет. Борис Андреевич решил выяснить, насколько отличается сила биополя, когда я работаю и когда в обычном состоянии. Ну и что–то там еще: электричество, давление — я в этом не очень понимаю.
— Так вы действительно гадалка?
— А что, не похожа? Вам непременно представлялась громкоголосая цыганка, пристающая на улице?
— Это и есть нетрадиционная психология? — продолжал я удивляться, пропустив мимо ушей ее вопрос.
— Если хотите — да, я ведь не столько гадаю, сколько предугадываю, если угодно — прорицаю: по лицу, по руке, по глазам. Но это все давно известно, со времен Египта и Самофракии. А основное, что меня занимает, — наложение биополей, совместный прорыв из настоящего…
— Совместный — с кем?
— С теми, кто приходит ко мне. Я ведь далеко не всех принимаю — только тех, с кем чувствую контакт. Обмануть легко, но — зачем, мне это неинтересно. Надо добиться, чтобы мы оба видели то, за чем человек ко мне пришел. По отдельности и его, и моих сил для этого мало. Ну, как бы это вам объяснить… Вот есть бомба — большая, и к ней — маленький детонатор. Так вот без детонатора бомба не взорвется; я, в сущности, и есть такой детонатор, который должен взорвать привычные штампы психики, высвободить вольный дух человека из веками создававшихся оков; а там уж он сам, этот дух, найдет,
— Это гипноз?
— Не совсем. Внешне — похоже, но механизм другой, это долго объяснять, а мы ведь на балу.
— А мне вы можете погадать? — протянул я свободную ладонь.
Впервые за целый час она сделала резкое движение головой; глаза ее стали еще темнее, в них промелькнула не то обида, не то досада.
— А заплакать вы сейчас можете, Глеб? — спросила она, не отводя взгляда.
— Как это? — я почувствовал, как непроизвольно поползли вверх мои брови. — Без причин, здесь?
— Значит, вы думаете, что проникать в судьбу еще легче, чем плакать?
— Простите, не хотел вас обидеть, — пробормотал я, ругая себя за нелепую выходку, которая могла поставить точку на наших и без того зыбких отношениях.
— Ничего, не смущайтесь, вы–то как раз тут вовсе не при чем, просто в нашем деле на одного мастера — тысяча цыганствующих вульгарных шарлатанов. Отсюда — и мнение. Досужие разглагольствования в трамвае — еще не философия, а каждый мнит себя философом. Так и здесь. Доисторические греки были не глупее нас, а им вполне хватало Додонского оракула, за которым стояла целая коллегия жрецов. И египетские жрецы, терпеливо перенося идолопоклонство своего народа, сами веровали в Единого Бога, ибо знали то, чего не объяснишь всем. Знающих много, да посвященных мало. Цыганка на площади повторяет зазубренный плоский текст, а мастер каждый раз создает новое произведение, из души — как «Илиаду» или «Фауста».
Я уж и сам был не рад, что затеял этот разговор, хотя интересно было слушать то, за чем, безусловно, стояли долгие и серьезные размышления. Поэтому облегченно вздохнул, увидев у колонны беспечно обнимающихся Жениха и Невесту. Наташа, как и подобает женщине, тут же заметила приближающуюся Нику, и лишь потом — меня.
— Ой, а мы вас почти потеряли! — улыбаясь во весь рот, радостно пропела она. — Правда, Сереж?
Ника улыбнулась ей в ответ, отходя от нашего разговора… Что ни говори, но эта пара просто создана для того, чтобы вызвать у окружающих умиление. Их вечные счастливые улыбки, будто навсегда сцепленные руки, наивно–влюбленные взгляды иногда раздражали меня, замотанного, загнанного, измочаленного то кафедральными склоками, то лекциями, то семинарами, зачетами, экзаменами, лабораторными. Но раздражение тут же проходило, как только я понимал, что причина не в них, а во мне самом, что я просто по–человечески завидую им. И сейчас, глядя на нас с Никой, они улыбались так же счастливо, как будут улыбаться и завтра, позабыв о нашем существовании. Но каждый уверен, что улыбаются они только ему, и губы встречных сами собою растягиваются, а глаза начинают светиться.
— Ника, а ты про Изиду не дорассказала, — продолжала распевать слова Наташа, — так интересно было, да, Сереж?
Ее обращения к мужу в конце почти каждой фразы носили скорее ритуальный, чем смысловой характер, ибо дождаться от Сергея самостоятельной фразы было чрезвычайно трудно. Он ждал, когда в конце фразы жена повернет к нему голову, задавая привычный вопрос, после чего, показывая ослепительно белые зубы, радостно кивал головой.
— Про Изиду… — медленно, словно вспоминая, повторила Ника. — Еще будет время. Лучше я скажу гимн ей, в нем все есть.