Корень нации. Записки русофила
Шрифт:
6 марта. Свидание с мамой и братом. Свидание всегда расслабляет.
9 марта. Прибыл полувагон угля. Уголь оказался насквозь мерзлый, и, когда мы открыли люки, он совершенно не сыпался. Пришлось лезть наверх и долбить ломами. Дул резкий ветер, залепляя лицо угольной пылью. Вернулся в барак черный, как занзибарец.
16 марта. Разгружаю уголь, смолу, лес. Новая встреча с Лермонтовым. Семь-восемь лет назад он был чрезвычайно близок мне своим неверием в жизнь. В концлагере от моей былой тоски и разочарования не осталось и следа. Другие строки пленяют душу.
Но, потеряв отчизну и свободу,Я вдруг нашел себя, в себе одномНашел спасенье целому народу…27 марта. Заработал за февраль 16 рублей с копейками. Это – после вычетов (за
3 апреля. Ночью разгружали стекло. Скверная это штука. Ящики тяжелые, да еще боишься разбить. Вернулся в барак в 6 утра и вдруг услышал по радио о переходе частей в Рио-Гран-деду-Сул на сторону правых и бегстве Гуларта. Я так и застыл над тумбочкой с пайкой хлеба в одной руке, с ложкой и растительным маслом – в другой. Гуларт пал! Потом, с 9 утра до 2-х дня слушал постановление и доклад Суслова об отношениях с Китаем. В 2 часа все же не выдержал – уснул, как убитый.
4 апреля. У всех политзеков на лицах радость. Рады за Бразилию. (Примечание 2006 г.: теперь, пожалуй, я бы не радовался так по поводу свержения бразильского президента, пытавшегося противостоять диктату США. Но тогда мы все события оценивали исключительно с позиций непримиримого антикоммунизма.)
5 апреля. С 12 ночи до 6 утра разгружали щебень. Проклятье, а не щебень. К тому же мне (да еще одному эстонцу) досталось два люка – на одну сторону (а у всех остальных – люки были раскрыты в обе стороны вагона), потому что наша часть вагона зашла за эстакаду и разгружать там было некуда. Моя лопата треснула и прыгала как лягушка. Швыряешь, швыряешь этот камень, и кажется, конца ему нет. Неужели все это всерьез? «Люди глубоко ошибаются, принимая всерьез всю эту комедию», – говорит нечистый Карамазову. И вот этой постылой ночью, под моросящим дождем, проклиная гору битого камня, я подумал: а что, если царствует во вселенной абсурд? Абсурд, о котором вещал Камю, сам идиотски погибший при автомобильной катастрофе под новый 1960 год. Самое дикое, самое страшное, если действительно ничего нет, кроме абсурда. (Примечание 2006 г.: может быть, эти строки следовало бы подвергнуть самоцензуре, но оставляю их, как метку о сомнениях 25-летнего прозелита.)
7 апреля. Вчера сидел в читалке, усваивал двойственность в итальянской политике Наполеона. В 9 вечера, за час до отбоя, читалка закрывается, мы (т. е. я и мои друзья) пошли было есть селедку, купленную сегодня в ларьке, но обложились свежими газетами на койке и не заметили, как пролетел час. А в 10 – ударили в рельсу. Так Бразилия помешала нам полакомиться селедкой.
10 апреля. Вчера меня перевели из аварийной бригады в обычную. Сегодня вышел на работу в раскройный цех. Дело в том, что из 17-й бригады списали всех, у кого 70-я статья Уголовного кодекса, т. е. всю молодежь, и перевели «антисоветчиков» в бригады, секции которой расположены в одном, теперь «молодежном» бараке. В аварийной же бригаде остались мужики с 64-й статьей («Измена Родине»): партизаны-националисты и легионеры Адольфа Гитлера.
15 апреля. Попробовал работать на станке. Пила, приводимая в движение мотором. Распиливаю толстые доски на тонкие досочки для тарных ящиков.
21 апреля. На 11-й прибыла ленинградская группа: Устин Гаврилович Зайцев (50 лет) и два наших ровесника, в т. ч. слесарь Николай Иванович Баранов. Зайцев поинтересовался у зеков, кто здесь «киты». Ему указали, в частности, на Авдеева и меня. Зайцев отыскал нас и сказал, что готов изложить свою политическую программу. Мы отправились на баскетбольную площадку. С нами увязался Илья Бокштейн. Когда Устин Гаврилович дошел до «еврейского вопроса», он спросил Бокштейна: «Вы, кажется, приняли православие?» Илья ответил: «Да, да, конечно, я сам готов выселить евреев в Израиль!» Чекисты умышленно пристегнули Илью к нашему делу («Антисоветские сборища на площади Маяковского»), чтобы не судить еврея-инвалида, с искривленным позвоночником, в одиночку. Фактически он витийствовал на площади сам по себе, в отличие от нас, тогда – анархо-синдикалистов, был 100 %-ным сторонником капитализма. На 7-й зоне принял православие. Так что Зайцев, поверив в илюшино христианство, стал свободно излагать свою программу решения еврейского вопроса: сионистов – выселить, евреям-космополитам разрешить проживание в трех портовых городах – Санкт-Петербурге, Одессе и Владивостоке, остальным предложить ассимилироваться с русской нацией. Бокштейн поддакивал, мы с Игорем молчали.
Потом, после отбоя, Илья разыскал Анатолия Рубина (довольно темпераментный
9 мая. Мы, русские националисты, отпраздновали День Победы над Германией. Пили кофе, поднимали тосты за единую и неделимую Россию. Случайно в секцию заглянул знакомый власовец и вытаращил глаза: «Отмечают советский праздник!» Для них 9 мая – самый черный день. (Примечание 2006 г.: мне трудно понять тех молодых русских, кто сегодня воодушевлен личностью знаменитого австрийца, тем более германским правым радикализмом. Наши дворяне восхищались богоотступником Вольтером, наши интеллигенты – сатанистом Марксом. Иных пленял Дарвин, Фейербах, французский социализм, американские монетаристы… Не пора ли остановиться в низкопоклонстве перед Западом? За нами – более чем 1000-летняя Византия, Московское царство, Николай Первый и Александр Третий, Союз русского народа, фундаментализм Православия. Зачем нам немецкое варево? И еще. Да, Гитлер был безупречно предан своей Германии, беззаветно служил своей идее, но для нас, русских, это был лютый враг, враг более страшный, чем Карл XII, Наполеон и Вильгельм II, вместе взятые. Никто из перечисленных не имел цели ЛИШЕНИЯ нас ЖИЗНЕННОГО ПРОСТРАНСТВА, а он эту цель имел. Заселив немцами все земли по Волге и Днепру, он имел цель ликвидировать Россию как великую державу, навечно определив нас в разряд полый и румыний. Поэтому русский национализм изначально враждебен всякому пангерманизму, равно как пантюркизму и т. д., и т. п. Мы одни на белом свете. У нас, кроме православных сербов, никого нет. Нам следует полагаться только на себя. На Бога и на себя.)
12 мая. Пришел мастер и позвал выслушать правила техники безопасности. Солнце и ветер. Шум станков, электропил и шелест бревен, движущихся по транспортеру в бассейн, откуда их баграми подталкивают на пилораму. Кое-где зеленеют крошечные клочки травы. Остальное – щебень, древесина, мусор, шлак и земля. В курилке – разговоры о поселении. (Примечание: эти разговоры часто будирует опер: чтобы зеки думали не о побеге, а о скором этапе на облегченное положение). Неизменное лагерное состояние – ожидание перемен. Лично мне уже снился во сне Таймыр.
13 мая. Я благодарен спецу за то, что он вытравил из меня следы декаданса как лейтмотива жизни. Я благодарен лагерю вообще. Тюрьма воспитывает вкус к жизни, любовь к людям и мужество.
15 мая. Приснился кошмарный сон: меня предали. Надо признать, что кошмары в лагере снятся значительно чаще, чем на воле. (Примечание: позади было предательство Сенчагова, впереди маячили новые предательства…).
28 мая. В барак вошел начальник лагеря Пивкин: «Ширяев, почему спишь? У тебя есть совесть?» Ширяев не успел вскочить ровно в 6, теперь на него смотрит вся секция, и он не хочет выглядеть малодушным: «Совесть, где совесть?» И начал шарить по подушке и матрасу. «15 суток!» – объявил Пивкин и вышел. Это еще мягко: прежний «хозяин» Баронин наказал бы хуже, например, водворил бы в ПКТ (помещение камерного типа) на 2–3 или 6 месяцев. А Пивкин у нас недавно. Любит подчеркивать, что к «органам» никогда прежде отношения не имел, работал по партийной линии. Поэтому и пытается больше «воспитывать», брать на мораль. А была совесть у Советской власти, когда у Ширяева отняли кусок жизни за пару «антисоветских» фраз?
10 июня. Только и говорят, что молодых переведут в другой лагерь. Начальство уже махнуло на нас рукой, и мы почувствовали себя чуть-чуть вольготнее.
18 июня. Мама жалуется в письме, что ее бандероль с майкой вернули назад. Никакая штатская одежда здесь не положена. Запрещены даже тапочки.
2 июля 1964 г. Прибыли на третий лагпункт, в поселок Барашево: ехать с Потьмы дальше, минуя Явас. Третьих здесь два: просто третий и третий-больница. Мы на просто третьем. Свезли в основном молодежь, хотя есть и старики-инвалиды. Нас отделили от «военных преступников» и решили окончательно перевоспитать. Строгости начались со шмона (обыска): у меня, например, отобрали зимнюю шапку, тельняшку и валенки.