Корень нации. Записки русофила
Шрифт:
Однажды был такой случай. Наш караул (9 человек) был недоволен, что премию за предыдущий квартал получили не мы, а другая смена, хотя у нас, как мы считали, показатели были лучше. Утром в 8 часов при сдаче смены (один караул сдает дежурство другому) я громко заявил протест против несправедливости. Босс ответил: «Зайдите ко мне в кабинет после сдачи смены, я все объясню». Я поднялся к нему на второй этаж. В кабинете уже сидели, помимо начальника, парторг и профорг. Я сел у дверей. «Что ж, вы правы, Владимир Николаевич, мы действительно иногда поступаем не по справедливости. Вот вы в прошлом месяце опоздали на час, а мы вас не наказали». Я пытался оправдаться: «Но не ходили электрички.
Я опоздал из-за аварии по Ярославской дороге». – «А это нас не касается. Вы обязаны в 8.00 быть на дежурстве. У вас есть койка в общежитии, могли бы приехать накануне. А если бы случился пожар и караул выехал бы без вас?» Потом Мамыхин обратился к своим сподвижникам: «Ну, как будем наказывать Осипова за опоздание? Будем увольнять?» И тогда я капитулировал: «Виноват, больше не буду, никогда». Хозяин понимал, что речь идет не об опозданиях, а о критике начальства. Поистине, не рисковать же изданием первого в советской истории православно-национального журнала из-за трений в Александровской пожарке? Зато потом
Промыслительной оказалась и моя «база отдыха» в поселке Заветы Ильича возле Пушкино, как раз по моей Ярославской дороге. Наш боевой соратник Адель Петровна Найденович, с которой на пересылке в Потьме познакомился еще Кузнецов, отсидев 2 года за «хранение» романа Пастернака «Доктор Живаго», жила с мамой, крупным специалистом на медицинском поприще, и активно включилась в только что зародившееся правозащитное движение. За эту активность она, будучи инженером, была уволена с работы и лишена возможности (по указанию КГБ) трудоустроиться на другом месте. Ей светила ссылка в Сибирь за «тунеядство». Поскольку я в это время был одинок (первая жена ушла к другому) и невеста у бездомного пожарника с зарплатой в 65 рублей не намечалась, я решил помочь бывшей политзечке и оформил с ней фиктивный брак. Но зато тогда я действительно выручил Адель. Она поведала потом, как в квартиру победоносно явился милиционер и объявил о скором судилище за «тунеядство»: «Ваша песенка спета!» – «А я замужем!» – отпарировала обвиняемая. – «Как так, покажите свидетельство и паспорт». – «Пожалуйста!» Страж порядка изучил документы и ретировался. Правда, позже докучали ее вопросами, как она с мужем живет вдвоем на 65 рублей. – «Платите ему больше. А вы считаете, что государство платит заведомо нищенскую зарплату?» Так считать они не имели права и в общем отстали. Как раз в это время мать Ады купила дачу в Заветах Ильича, на которую они ездили только летом, а в остальное время года я отапливал дом углем (после дежурства в Александрове), чтобы не замерзли трубы, и работал над журналом. От поселка до Москвы добирался на электричке минут за 40. В Москве встречался с авторами и соратниками.
Шульгин
В августе 1970 года иеромонах Варсонофий Хайбулин зашел ко мне в пожарную охрану и предложил вместе с ним посетить город Владимир по одному делу. Мы вылетели туда из Александрова на маршрутном вертолете. Дело – делом. Но попутно, поскольку нашлось свободное время, мы посетили с ним бывшего «прогрессивного националиста», депутата Государственной Думы Василия Витальевича Шульгина. К тому времени Шульгин после освобождения из заключения жил в самом областном центре, на улице Осипенко. Был довольно популярен в глазах нашей интеллигенции, видевшей в нем живой осколок старого режима, своего рода представителя Российской Империи (против которой, увы, он яростно боролся). Помнится, еще в конце 50-х годов к нему ездил друг А.М. Иванова поэт Головатенко («Эх, романтика, синий дым, / В Будапеште советские танки…»). Мне и о. Варсонофию Шульгин рассказывал о жутком красном терроре «снизу» в первом десятилетии XX века. По его словам, Пуришкевич однажды протянул через весь огромный зал Государственной Думы бечевку с нанизанными на ней вплотную многочисленными портретами жертв революционного кровопускания. Это обилие фотографий убитых потрясало. Шульгин поведал также о странной смерти генерала П.Н. Врангеля (1878–1928), внезапно умершего в момент подъема антибольшевистских сил. Как раз в это время к денщику Врангеля приехал из СССР его брат и вскоре после этого вождь Белого движения скончался. Мы с о. Варсонофием не стали задавать неприятные для старика вопросы о его участии в заговоре против Императора Николая Второго. Тем более, что ранее такие вопросы уже были заданы одним из друзей Хайбулина. Меня поразило отсутствие какого бы то ни было раскаяния и за бунт в рядах антимонархического «прогрессивного блока», и за лживые провокационные речи в Думе, и за требование (совместно с Гучковым) отречения Государя от престола в пользу трепачей и преступников, разваливших Армию и Империю мгновенно после 2 марта 1917 г. Больше того, Шульгин еще продолжал мечтать на склоне лет о важной роли в… объединении Германии. Эту роль ему предрекла гадалка в эмиграции, и, как человек, подверженный внецерковному мистицизму, он даже в 1970 году, в 92 года, верил в эту сказку. У человека, предавшего Царя и толкавшего Россию к пропасти, болела голова о Германии… Гадалка просто перепутала его с Горбачевым, который действительно помог объединению Германии, подложив одновременно бомбу под СССР— Россию. Автор исследования «Император Николай II и генерал-адъютант М. В.Алексеев» Виктор Кобылин, досконально изучив поведение Шульгина в дофевральский и февральский период, писал: «Но такого брезгливого чувства, какое вызывает во мне этот «монархист», никто не вызывает». И ведь сам же Василий Витальевич признался: «В минуты сомнений мне иногда начинает казаться, что из пожарных, задавшихся целью тушить революцию, мы невольно становимся ее поджигателями». Сионист Агурский был сердечно благодарен Шульгину и за его позицию в еврейском вопросе: «В 1913 г. именно Шульгин СПАС БЕЙЛИСА. Будучи издателем газеты «Киевлянин», которая сильно влияла на присяжных, Шульгин неожиданно для всех резко осудил процесс Бейлиса, чем вызвал бурю негодования в правых кругах» [36] . Я покинул 92-летнего свидетеля роковых дней России с чувством невыразимой горечи.
36
Агурский М. Пепел Клааса. С. 327.
Я не видел другого важного дела в то время, помимо издания патриотического журнала. Чаял восстановить традиционное течение русской жизни, прерванное февральской катастрофой 1917 года. Но сие, так сказать, в тумане будущего, а пока – «сеять разумное, доброе, вечное», то есть просвещать современников в обратном нигилизму направлении. В эти годы я познакомился с массой новых людей, конечно, патриотического склада. Посещал иногда «Русский клуб» – регулярные собрания русофильски настроенной интеллигенции. Тот поворот в сознании целого слоя русской элиты, который, на мой взгляд, произошел в середине 60-х годов (пока я «пахал» в Мордовии), претворялся и в докладах названного клуба, и в деятельности по охране памятников культуры, и в оживлении умственной жизни вокруг тогдашнего журнала «Молодая гвардия». Как зов трубы, прозвучали «Письма из Русского музея» Владимира Солоухина. Как он сам
37
Байгушев А. Указ. соч. С. 444.
38
Викулов С. На русском направлении. М., 2002. С. 225–226.
Мои друзья приуныли. Особенно горячо мы обсуждали ситуацию с Михаилом Кудрявцевым, замечательным человеком и архитектором. В кругу его соратников я предложил взять на себя издание независимого машинописного журнала православно-патриотического направления. Название родилось в беседах с другим подвижником русского дела – священником Дмитрием Дудко.
19 января 1971 года вышел первый номер журнала «Вече». Позже я узнал, что именно в этот день трагически погиб поэт Николай Рубцов. «Гвоздем» первого номера стала работа М.П. Кудрявцева (1938–1993) «Судьба русской столицы» – о погромной вакханалии Кагановича и его шайки, разрушивших 426 только наиболее известных архитектурных шедевров Первопрестольной.
Макет номера я передал на хранение известному правозащитнику Владимиру Буковскому, ибо я допускал мысль, что могу быть арестован сразу после выхода первого номера и «для истории ничего не останется». Буковский держал его в чемодане, доступ к коему имел и Петр Якир, тогдашний лидер либерал-коммунистов, издатель «Хроники текущих событий». Якир обнаружил в схроне макет «Вече» и прочел один из вариантов предисловия, где шла речь о необходимости искоренения троцкизма в широком духовном смысле. Т. е. в оценке, скажем, даваемой этому явлению С.Н.Семановым. А Петр Ионович страстно почитал Троцкого. Он немедленно передал «антитроцкистский» вариант предисловия иностранным корреспондентам, и 27 февраля 1971 г. радиостанция «Свобода» уже вещала о появлении в СССР «шовинистического» и «антисемитского» журнала. Пришлось разъяснить всем, включая «Свободу», что к чему, и обнародовать подлинное предисловие к изданию. Прошу прочесть его с учетом того, что оно мне инкриминируется Владимирским областным судом как «антисоветское». Наряду с другими материалами, в этом предисловии, по мнению подчиненных Андропова, «в искаженном виде изображена советская действительность, коммунистическая идеология, быт советского народа, делаются попытки доказать необходимость изменения существующего в СССР строя». Совокупность таких текстов тянет на 8 лет.
«На Вече!
Двадцатый век – век прогресса науки и техники, и в то же время век небывалого развития корыстолюбия и преступности. В погоне за личным материальным благополучием люди стали равнодушными к духовным сокровищам прошлых столетий. Это наблюдается в равной степени и у нас, и на Западе. Но нас, естественно, прежде всего заботит Россия – наша мать, боль и надежда.
Наше нравственное состояние оставляет желать много лучшего. Эпидемия пьянства. Распад семьи. Поразительный рост хамства и пошлости. Потеря элементарных представлений о красоте. Разгул матерщины – символа братства и равенства во хлеву. Зависть и доносительство. Наплевательское отношение к работе. Воровство. Культ взятки. Двурушничество как метод социального поведения. Неужели это все мы? Неужели это – великая нация, давшая безмерное обилие святых, подвижников и героев?
Да имеем ли мы право именоваться русскими? Словно зараженные бешенством, мы отреклись от своих прадедов, своей великой культуры, героической истории и славного имени. Мы отреклись от национальности. А когда мы пытаемся теперешнюю пустоту и убожество назвать тысячелетним словом, мы только оскорбляем святое имя.
И все же еще есть русские! Еще не поздно повернуться лицом к Родине. Обратиться к материнской земле, к наследию праотцов.
Нравственное всегда национально. Аморализм не имеет нации. Возродить, сберечь национальную культуру, моральный и умственный капитал предков. Продолжить путеводную линию славянофилов и Достоевского.
Предстоит большая и тяжкая работа. Мы изолированы друг от друга. Мы выварили мысли в своем соку, не обмениваясь, не споря. Вынесем их теперь на русское вече. Пусть мнения противоречат, пусть один опровергает другого. Все наши споры должны иметь одну цель – благо России.
С этой целью мы приступаем после длительного молчания к изданию РУССКОГО ПАТРИОТИЧЕСКОГО журнала. Мы приглашаем всех патриотов к участию в нашем журнале.
Да благословит нас чистый, немеркнущий лик России!
На Вече!