Корень нации. Записки русофила

Осипов Владимир

Редакция.

Январь 1971 г.».

* * *

Куском отнятой жизни обошлась мне путеводная линия славянофилов и Достоевского. Плюс – потоком инсинуаций и клеветы. Например, я совсем не ждал удара от представителя Русской Православной Церкви. Между тем, пока я сидел под следствием во Владимирской тюрьме, священник-экуменист Александр Мень дал интервью западным корреспондентам, в котором обозвал «Вече» шовинистическим и антисемитским журналом (в унисон Якиру). Игорь Ростиславович Шафаревич поправил Александра Меня, но поправку известного академика-патриота никто на Западе не пожелал печатать. Не хотели обижать батюшку. Чекисты, конечно, радовались: каждый плевок из несоветской среды как бы подкреплял и усиливал позицию карателей. Радовала чекистов и другая писулька за подписью Репникова и других прогрессистов, «преодолевших» христианство.

Журнал выходил три года, по три номера в год. На каждой книжке (а это был толстый «кирпич» страниц на триста) я ставил свою фамилию и адрес. Категорически отвергал всякое поползновение на «подполье». Вот он я, не нравится – берите, сажайте. Хотя сажать – если подходить строго, согласно УК РСФСР с комментариями – было не за что: никаких «выпадов» против «советского социалистического строя» не было. «Выпадов»-то не было, но была другая идеология – национально-православная. Такое не вязалось с обычаями советской жизни. Первый год власти довольствовались угрозами через моих знакомых: «Его песенка спета,

мы его вот-вот посадим» или «Сидеть будет до седых волос» (они не лгали: так и случилось). Я жил в ожидании ареста в любой день и час. Отдежурив смену в пожарке города Александрова Владимирской области, еду на электричке в Москву (с заездом в Заветы Ильича), где, собственно, и готовил очередной номер. Чекистский «хвост» часто сопровождал меня уже от александровского вокзала. Однажды, не заметив «топтуна», привез его за собой к одной из машинисток, печатавших «Вече», Н. Н. Орловой. Гебисты потом явились к ней с угрозой: «Как можете Вы, комсомолка, печатать такое мракобесие?» Журнал изъяли. Орлова, естественно, от дальнейшей работы отказалась. Вдруг чекисты пустили слух, что я арестован. Якир посылает Аду Найденович проверить это. Та, взволнованная, прилетает в Заветы Ильича (по Ярославской дороге), где я тогда обитал после дежурства. Я мирно печатаю на машинке. – «Слава Богу – не арестован». Вообще политическая тематика в журнале отсутствовала. Печатались материалы о Православии, Церкви, о взглядах славянофилов, Достоевского, К.Леонтьева, других русских мыслителей, об охране окружающей среды, об охране памятников, о демографических проблемах русского народа… Обо всем, только не о КПСС и советской власти. Исключение составила одна статья – «Русское решение национального вопроса» (к 50-летию СССР) в шестом номере от 19 октября 1972 года. Писалась она коллективно, хотя наибольший вклад, пожалуй, внесла С.А.Мельникова, едва ли не самый усердный из моих помощников. Чекисты приписали статью мне и за нее я тоже получил срок, но я никаких показаний на следствии не давал, ничего не «уточнял», и версия гебистов вошла в текст приговора. Позже, когда я глухо сидел в Мордовии, издательство «Посев» по собственной инициативе включило редакционную статью в мой сборник, а в период перестройки «Наш современник» опубликовал ее среди моих материалов. И вдруг мой бывший друг А.М. Иванов, за которого я бросился на амбразуру 9 февраля 1959 г., публикует в газете «Русский вестник» (№ 6 за 1993 г.) заметку «Вношу уточнения!», что эту статью сочинил он, а не Осипов, и затем дает реестр своих публикаций во избежание «краж» (!) в будущем. Далее следует заведомая выдумка: «Странно также, что В.Н. Осипов включил ее в изданный НЕДАВНО сборник своих статей». Где и когда издан этот фантастический сборник и кто издатель, естественно, «без уточнений». Действительно странно, зачем лгать? (М.Ю.Лермонтов: «Или друзей клевета ядовитая…») Между тем он присутствовал на зачтении приговора по моему делу, в котором «его» якобы статья приписывалась и инкриминировалась мне, и мог бы заявить протест: дескать, это моя статья, судите за нее меня, а не Осипова. Однако протеста не последовало. Еще раз уточняю: статья редакционная, больше всех над ней работала Светлана Александровна (именно она, к примеру, сделала вставку о составе советской делегации в Лиге Наций – там не было ни одного русского!), а Анатолий Михайлович принимал лишь частичное участие. Я же не только не автор статьи, посвященной 50-летию СССР, но, будучи монархистом и антикоммунистом, заведомо не мог ни написать ее, ни поставить под ней свою подпись. Ни тогда, ни теперь я не мог утверждать, что якобы не может быть «никакого противоречия между русским и советским патриотизмом», как, видимо, и по сей день убежден в этом Анатолий Михайлович. После бурного обсуждения на редколлегии я, хотя и не согласный в чем-то, все же дал добро на публикацию статьи в качестве редакционной. Ибо главная мысль сводилась к тому, что, несмотря на торжество нерусской стихии в Октябре и в Феврале, «можно твердо верить в одно: новая федерация народов создана была по-русски». То есть, в отличие от Америки, уничтожившей национальные отличия «в огромном котле стандартизованного образа жизни», и Китая, покончившего со всяким некитайским началом вообще, в Союзе ССР – во всяком случае, это было провозглашено – реализовалось равенство наций, равенство их прав на развитие своей самобытности. Здесь, конечно, много спорного, были 20-е годы, когда иудео-большевики пестовали любую народность, кроме русской, были 60-е годы, когда масонствующий Хрущев стирал различия у всех народов. Но важна сама по себе обнаженная идея о том, что русский народ никого не давил и не поглощал иные этносы.

Видимо, эта статья вызвала критику А. И.Солженицына, который счел, что «группа В. Осипова, самиздатский журнал «Вече», дескать, потянулись «прислониться для опоры и защиты к чему-то крепкому, уже реально существующему», «поддалась тому мифу о якобы начавшемся национальном перерождении коммунизма…» [39] . Неужели пятнадцать лет в два захода я отсидел в лагерях за «прислонение» к советской власти? Причем в зоне принадлежал к самым «неисправимым», к зачинщикам всяких голодовок и забастовок. Но в данном случае признаю: среди широкого круга вечевцев действительно теплилась надежда на эволюцию советского режима в лучшую сторону, в перспективе – в национально-православную. Было немало живых людей в партийном и советском активе 70-х годов, мысливших патриотично. Считали даже покровителем русофильства члена Политбюро Д.С.Полянского. Русофоб Андропов, конечно, пресек эти иллюзии. И государство затем – при Горбачеве и Яковлеве – действительно переродилось, только в худшую, русоненавистническую сторону.

39

Солженицын А. И. Россия в обвале. М., 1998. С. 147.

Характерно, что другой русский патриот – С.Ю. Куняев упрекает нас в прямо противоположном – в «борьбе» с Советским государством. Он пишет: «Разрушать же государство по рецептам Бородина, Солженицына, Осипова, Вагина с розовой надеждой, что власть после разрушения перейдет в руки благородных русских националистов? Нет, на это мы не могли делать ставку» [40] (…). Я и по сей день не думаю, что своим лишенным политики православно-славянофильским журналом «разрушал государство». «Мы не могли», – пишет

40

«Наш современник», 1999, № 3, с. 176.

Станиспав Юрьевич. Но кто эти «мы»? Член редколлегии «Нашего современника» С.Н.Семанов чудом не сел через несколько лет после меня. В конце срока ко мне в зону прибыл чекист из Москвы и часов пять пытал (конечно, не щипцами), силясь хоть что-то вытянуть о Семанове. Я упорно лгал, заявляя, что лично не знаком с Сергеем Николаевичем и что свидетель А.М. И., давший показания о его, Семанова, сотрудничестве с «Вече», возводит напраслину. «Мы вас посадим в третий раз – теперь за дачу ложных показаний!» – рассвирепел следователь. «Сочту за честь сесть по такой благородной статье!» – парировал я.

Когда с 28 ноября 1974 г. по июнь 1975 г. меня трясли во Владимирской тюрьме по делу № 38 – об издании «антисоветского» журнала «Вече», – я не дал показаний ни о ком, изо дня в день твердил одно: «Не скажу. Не скажу. Не скажу». А если бы сказал? Как знать, быть может, не один и не двое из тех, кого Станислав Юрьевич зачисляет в «мы», были бы на грани ареста, то есть – в теперешнем контексте – на грани упрека в… «разрушении государства». Известный публицист М.Ф.Антонов, постоянный автор Куняева, в те же годы томился за свои «антисоветские»

взгляды. А ведь, в отличие от меня, он – убежденный коммунист, хотя, правда, и называющий себя при этом христианином. Целился ли он в государство, подобно А.Зиновьеву? Не уверен. Все относительно. Где та грань, которая четко отделяет одних патриотов от других? Александр Байгушев в своей книге «Русская партия внутри КПСС» свидетельствует: 28 марта 1981 г. Файнштейн-Андропов разослал членам Политбюро провокационную «закрытую записку» – «про ужасных, подрывающих, мол, все устои советской власти заядлых «русистов» [41] . Андропов предложил «русистов» незамедлительно репрессировать. Байгушев пишет, что Сталин после такой зловещей докладной «сразу бы всех расстрелял». Тем более что Андропов нагло лгал соратникам по Политбюро, сочиняя сказки о том, что лидер «русской контрреволюции» С.Н.Семанов якобы шастает в иностранные посольства и произносит там антисоветские речи! Спасибо Брежневу, что он не клюнул на гнусную мякину Файнштейна, иначе бы в мордовские политлагеря попали бы десятки «молодогвардейцев». Андропов включил бы туда и Куняева. Проеврейское ЧК не успокаивалось: андроповский прихвостень В.Федорчук 4 августа 1982 г. накатал записку КГБ СССР в Политбюро «об антисоветской деятельности Семанова»!

41

Байгушев А. Указ. соч. С. 369.

Большая работа Антонова «Учение славянофилов – высший взлет народного самосознания в России в доленинский (!) период» была опубликована мной с согласия друзей Михаила Федоровича в первых трех номерах «Веча». В ней обстоятельно излагалось мировоззрение наших первопроходцев послепетровского времени А.С.Хомякова и И. В. Киреевского. И к этой работе придрались. Сотрудники Владимирского УКГБ нашли экзотический «криминал». В порядке лирического отступления Антонов расхваливает Октябрьскую революцию, которая, «несмотря на свои эксцессы», по его мнению, спасла Россию от буржуазного маразма. Так вот, словечко «эксцессы» поставили мне в вину и в обвинительном заключении витийствовали: Осипов «основным содержанием своей деятельности сделал клевету на политику КПСС, органы советской власти, Великую Октябрьскую социалистическую революцию». Так-то вот мы «целились в коммунизм, а попали в Россию» (слова А.Зиновьева)… Скорее и в свой коммунизм, и в Россию целились те, кто жирует сегодня на нищете обездоленных. Не я и не мои солагерники сегодня на плаву, а все та же номенклатура, члены ЦК, райкомовские и горкомовские товарищи. Автор книги «Русская партия» (Москва, 2003 г.) Николай Митрохин посмеивается над тем, что русские националисты, включая меня, «так и не смогли стать признанными публичными политиками». Но ведь и его любимые либералы (из тех, кто за идею) довольно быстро уступили места чекистам и секретарям обкомов. Кто из сидевших демократов оказался на вершине пирамиды? На руинах коммунизма возник жуткий социально-экономический монстр, которому еще нет названия. И оказаться в «элите» этого монстра, говоря по-лагерному, «западло».

В те советские годы мне рассказывал один из «национал-большевиков» о своем разговоре с сотрудником КГБ какого-то краевого управления. «Мы поражены, – говорил тот. – Сионисты вывесили свой флаг на здании, и им слова не сказали. А группу православных ребят, изучавших Евангелие, упекли в лагерь».

В 1971 году вышло три номера «Вече», и уже при подготовке 4-го номера 14 января 1972 года в поселке Заветы Ильича был произведен обыск с санкции заместителя Генерального прокурора СССР Малярова. В тот же день обыски были произведены и у демократов: Петра Якира, Александра Гинзбурга, Р.Мухамедьярова и др. До этого на протяжении нескольких месяцев, как подтверждала «Хроника текущих событий» (неподцензурный правозащитный бюллетень), сотрудники 24-го отделения милиции г. Москвы неоднократно вторгались в квартиру к Адели Осиповой (Найденович) и вызывали ее в милицию, угрожая арестом за тунеядство. Однажды у нее был даже отобран паспорт на 20 дней. 1 ноября 1971 г. два милиционера и мужчина в штатском, окружив постель полупарализованной матери А. Осиповой, стали угрожать Аде и отсутствующему мужу (т. е. мне) арестом за издание журнала «Вече», что привело к повторному инсульту и смерти матери. Фактически это была первая жертва в поединке «Вече» с Левиафаном. 10 января 1972 г. Адель Петровна направила Председателю КГБ Андропову письмо с протестом против гонений: «Аморальность вышибания женщины из дома на производство порождает большее количество общественных пороков, чем ваши успехи по борьбе с ними» [42] .

42

Газета «Русская мысль» от 11 мая 1972 г.

Через несколько месяцев происходит мое первое задержание в качестве редактора «Веча». 23 мая 1972 г. в 17 часов я шел по Старомонетному переулку. Ко мне подошел милиционер и потребовал документы. Затем приказал влезать в воронок, оказавшийся за моей спиной. Меня отвезли в ближайшее, 2-е отделение УВД. Там без всяких объяснений и без санкции прокурора меня подвергли личному обыску, сняли отпечатки пальцев, несмотря на мой протест и составили протокол о нарушении паспортного режима. Как писала «Хроника»: «Не готовят ли власти В. Осипову, как некогда А.Марченко, уголовное преследование за нарушение секретного «Положения о паспортах», а также статьи 198 УК РСФСР?» Меня продержали в отделении несколько часов. Милиция изъяла все, что было в моем толстом портфеле, оставив только одну книжку, изданную советским издательством. При этом они составили протокол о «незаконном проживании в Москве» и предупредили, что при третьем подобном задержании в Москве я буду посажен на один год в лагерь за нарушение паспортного режима. Не имеет права бывший политзек проживать в коммунистической столице. «Проживать», по милицейским правилам, означает быть обнаруженным утром в московской квартире. Меня застигли не утром и не в квартире, а на улице. Т. е. были попраны даже внутриведомственные милицейские правила, не говоря уже о законе и Конституции. Я написал о случившемся министру внутренних дел Н.А.Щелокову с требованием возвращения отнятого имущества и наказания виновных. Получил, как водится, формальную отписку. Кстати, при этом обыске была изъята моя записка корреспонденту Юнайтед Пресс Интернейшнл Броунингу с кратким протестом против ареста тогда же в мае 1972 г. Дзюбы и других инакомыслящих на Украине. Там еще была такая фраза: «Украина – жемчужина России». Я запомнил реакцию милиционера-украинца на записку. И вдруг спустя почти год ЭТА САМАЯ ЗАПИСКА оказалась в портфеле у Броунинга при пересечении советско-финляндской границы 1 апреля 1973 г.! Т. е. кто-то неизвестный в конце марта 1973 г. подкинул эту записку (находившуюся с 23 мая 1972 г. в руках МВД-КГБ) ему в портфель. Записка-то все равно адресовалась ему, только опоздала на 10 месяцев. Это как в фильме «Место встречи изменить нельзя» Жеглов – Высоцкий подкидывает вору им же украденный кошелек. Кто и при каких обстоятельствах мог подсунуть бумажку корреспонденту в канун его поездки в Финляндию?

После задержания в мае 1972 г. стало сложнее выпускать журнал. Приходилось встречаться со своими помощниками где-нибудь в Абрамцеве или Загорске. 6 июля того же 1972 г. я был схвачен милицией в Москве вторично. Снова обыск. Плюс – двухчасовое содержание в камере (чтоб освежил память). Протокол. Милиция нависла так плотно, что я понял: посадят. Год по уголовной статье оформят, не моргнув глазом. Пришлось совсем воздержаться на время от поездок в Белокаменную. И только когда отпевали в московском храме моего соратника по «площади Маяковского» поэта Юрия Галанскова, погибшего после операции в зоне 4 ноября 1972 года, решил пренебречь угрозами. В следующем, 1973 году снова зачастил в столицу, как и прежде (счет «нарушений» начинается вновь, с нуля). Как жужжание ос, чувствовал постоянное мельтешение ЧК.