Корея. 1950

Калинин Даниил Сергеевич

К сожалению, сухарями и вяленым мясом нам разжиться не удалось: хлеб в деревне особо не пекут, птицу едят сразу, свинину по большей части продают в город. Но два увесистых кулька с просом хозяева с поклоном передали Юонгу — и то хлеб! Вполне можно наварить кулеша на весь отряд, да на два приёма пищи, бросив в кашу всего пару банок тушёнки для сытости и вкуса… Всё одно выходит экономия оставшихся консервов.

И все бы хорошо. Но когда до отвала накормленные, осоловелые от сытости бойцы стали подниматься из-за стола, в дом вбежал испуганно вытаращивший глаза Бао:

— Враг!!!

Мне не портебовался перевод

Юонга чтобы понять смысл сказанного; первым вскочил на ноги Гольтяев, зло рыкнув на артиллериста:

— Проспал?!

Судя по испуганно-виноватому взгляду Бао, тот действительно зевнул, то ли разговорившись с кем из знакомых, то ли просто отвлекшись от дороги — все же таки родные места, воспоминания… Стоило оставить на часах кого из осназовцев, стоило! Но сам я счёл, что вполне могу положиться на крепкого, расторопного и смышленного артиллериста, ни разу не подводившего в бою… Ну так то бой — а здесь дом родной, и война слишком быстро отошла на второй план; досадная ошибка, что можно обернуться большой кровью!

Я покинул дом Со Ён следом за Гольтяевым, перехватил родной ППШ с уже вставленным в приёмник «бубном». Один из двух автоматов мы забрали из схрона, справедливо полагая, что в грядущих схватках нам потребуется все имеющееся автоматическое оружие. А там уже вновь разживемся трофнями… Пистолетных патронов осталось на два полных диска — не густо, конечно, но отбиться должно хватить.

Я перевёл целик прицела на сто метров (для боя в населённом пункте самое оно) и опустил ползун предохранителя, освободив вырез в ствольной коробке. После чего отвёл рукоять затвора назад… Переводчика огня, как и у большинства уцелевших с войны автоматов, у моего ППШ нет. Их ставили только не первые образцы, изготовленные до 22 июня 1941-го…

Звук моторов раздаётся уже в деревне. Недолго думая, мы с Гольтяевым падаем на землю у невысокой ограды, жестами призывая бойцов молча занять какую-никакую позицию. Хотя за полноценный бруствер тонкая, сложенная из камней ограда не тянет — и в тоже время придётся подняться хотя бы на колено, чтобы стрелять из-за неё… Бао задержался, призывая родных залечь дома и не пытаться выходить на улицу — но в целом, ситуация донельзя поганая. Если придётся принять бой, подставим семью бойца, приютившую нас, пострадает дом и хозяйство.

И это ещё не самое худшее, что может случиться…

— Надо уходить.

Гольтяев коротко кивнул, посматривая в сторону околицы. До неё метров сто по петляющей застройке деревни, разрастающейся неравномерно, хаотично. Про линейную планировку здесь явно не слышали — и это нам на руку. Легче будей уйти…

Но за околицей до ближайшего укрытия полторы сотни метров открытого пространства. Если враг нас заметит, и у него найдётся хоть какая-то броня, пусть даже и британский универсал, нам придётся ой как туго…

Паша чуть промедлил, напряжённо вслушиваясь, но моторы один за одним заглохли; кажется, у противника всего две машины. Значит, не кадровая мотопехотная часть, скорее мобильный патруль… Но патруль однозначно не на грузовиках рассекает. Хотя, быть может, интенданты или какие тыловики решили чем разжиться в относительно «безопасном» тылу?

Так или иначе, медлить больше нельзя. Паша это понимает не хуже моего; поднявшись с колена, майор сделал знак бойцам следовать за собой — всем, кроме Чимина

с его снайперской винтовкой. Этот пока прикрывает… Тройка осназовцев короткой перебежкой пересекла открытый участок «улицы» (петляющей промеж домов и хозяйских построек тропинки), укрывшись за добротой, каменной хозяйкой постройкой. Наверное, амбар… Я также жестом призвал артиллеристов следовать за собой; чёрный с лица Бао (явно чует свою вину) уже покинул дом тёти и теперь неотрывно держится за моей спиной.

Последним двор столь радушно встретившей нас корейской семьи покинул Чимин. Обошлось; все же таки принимать бой у родни нашего батарейца мне очень не хотелось… А между тем, весёлые, задорные голоса бриттов (или янки — кто же их разберёт, если и те, и другие говорят на английском?!) раздаются совсем недалеко. Паша прижал указательный палец к губам, призывая сохранять молчание, после чего жестом руки призвал следовать за собой. Две группы бойцов тотчас снялись с места, следуя за командиром — в настоящих условиях специфический опыт Гольтяева даёт ему неоспоримое преимущество. Впрочем, умному и опытному офицеру подчиниться не зазорно, даже если он в одном со мной звании…

Мы смещаемся к околице короткими перебежками, от укрытия к укрытию. В деревне кричат — но это явно не крик обнаруживших врага англо-саксов, призывающих вступить в бой! Нет, судя по приказному тону врагов и жалобным ответам корейцев, это как раз мародеры, решившие поживиться за счёт крестьян…

Осознание последнего накрывает волной чёрной ненависти. Я невольно замер, прижавшись спиной к стенке очередного сарая… Ведь мы же и есть защитники этих самых крестьян! Для чего ещё нужна армия, если не защищать людей и землю, на которой живёт народ?! А от мысли о том, что наглы сейчас придут в дом Со Ён и заберут у тётушки Бао весь запас провизии, заготовленной на зиму, обрекая крестьян на голодную смерть… От этой мысли аж в глазах потемнело.

Я замер ненадолго, всего на пару-тройку секунд. Эмоции быстро уступили здравому смыслу — встречный бой в населённом пункте с неизвестным числом противником, даже если нам удастся победить… Каким-то чудом! Все одно этот бой будет иметь непредсказуемые последствия. От раненых и убитых гражданских, задетых случайной пулей, до карательной операции врага, возгоревшегося отомстить. Немцы наверняка бы так и поступили… Так что я потерял совсем немного времени, и хвост отряда успел удалиться всего на десяток метров.

Но, когда я уже продолжил движение, из-за угла хозяйской пристройки навстречу мне вдруг вышел британский солдат с закинутой за спину винтовкой «Ли-Энфилд».

Мы замерли друг напротив друга — ошарашенные, обескураженные внезапной встречей. Я успел разглядеть веснушки у явно сломанного в прошлом носа бритта и изумленный, несколько испуганный взгляд в голубых глазах врага… Рот противника скривился; он сорвал с плеча ремень скорострельной, надёжной британской винтовки, готовясь закричать, предупредив товарищей! Но я рванулся к англичанину секундой раньше — и коротко, практически без замаха обрушил приклад ППШ на челюсть противника, вложившись в удар всем телом за счёт скрутки корпуса… В сторону полетел сгусток крови и, как кажется, выбитый зуб; крик так и не сорвался с губ британца — а сам он, замерев на долю секунды, рухнул вперёд на прямых ногах, словно подкошенное дерево.