Корея. 1950
Шрифт:
Вот так вот, неисповедимы пути Господни! Случайно брошенные слова в нужный момент времени — и у меня уже есть пища для размышлений…
Как я и обещал Сьюзи, вечером я посетил знакомый бар; и стоило мне лишь переступить его порог, как благодатная вечерняя свежеть, несущая в себе запахи моря, сменилась тяжелым облаком душного воздуха, пропитанного алкогольными парами! Солнце уже скрылось за линией горизонта, и теперь лишь желтые электрические огоньки мерцают за цветными стеклами, бросая переливчатые тени на бильярдный стол. Я бы сказал, что освящение чересчур «мягкое» и даже блеклое — но заявдлые игроки как ни в чем ни бывало щелкают киями по разноцветным шарам. Профи…
Заметив мою скромную персону, Сьюзи тотчас подскочила ко мне, прижавшись мягкими, горячими губами к моей щеке. Какое все-таки приятное ощущение…
— Я уже и не думала, что ты придешь.
— Ну, я же пообещал.
Невольно я приобнял девушку, заглянув в беспечные, лучистые глаза, кажущиеся колдовски темными в полумраке бара… Подарив мне улыбку, спутница тотчас потянула меня за собой, танцевать. Сколько же в ней беспечной, счастливой энергии…
Душный воздух бара донес до меня запас щедро льющегося по бокалам, не шибко дорогого рома и джина — и я на мгновение сорвался в штопор тоски о краях, где зима укрывает мир белым покровом… Но это был краткий миг накатившей вдруг тоски — танцующая рядом спутница не успела ничего заметить. И я принялся двигаться, вторя ей, инстинктивно отзываясь на звучащую со сцену мелодию…
Все вокруг кружится — люди здесь умеют отдыхать. Как в калейдоскопе сменяются смеющиеся, расслабленные алкоголем, увлеченные жизнью лица. Но как бы я сам ни старался погрузиться в окружающую нас атмосферу веселья, мысли мои вновь возвращаются к агентам ЦРУ, внезапно прибывшим на аэродром, к грузу, что изначально примут на пятый склад (самая весомая зацепка!), к профессору…
Постепенно танец унес меня в собственный ритм; в какой-то момент я почувствовал, как музыка наполняет мои вены. И в тоже время она как будто ведет меня к клавишам старого пиано, стоявшего в углу… Старый трубач завел тихую, печальную и знакомую мне мелодию; в конце концов, я не смог противится внезапному порыву — и засел за обшарпанное пианино, начав подыгрывать. Пальцы сами собой скользили по клавишам — и пусть пианино расстроено, на краткий миг оно помогло мне вернуться в безоблачное детство, незнакомое ни с войной, ни с потерями…
— Ты прекрасно играешь, Айван. Просто прекрасно! — уже изрядно подвыпившая Сьюзи обняла меня, дохнув «ароматом» недорого алкоголя. — А то все классика, да классика. Зачем играть Баха, если ты умеешь такое?
— Где была бы музыка без Баха? — ответил я риторическим вопросом на вопрос девушки, но рядом добродушно расхохотался кто-то из посетителей:
— На Гавайях она была бы точно!
…Я не скажу, что посиделки в баре мне совсем уж в тягость: музыка танцы и немного алкоголя (только чтобы не заострять на себя внимание, трезвенники на Гавайях не в чести), позволяют немного забыться, снять напряжение. И пусть я привычен к другой музыке и другим танцам… С другой стороны, строить из себя белую ворону, игнорирующую одно из немногих доступных (а главное, привычных всем!) развлечений, с моей стороны было бы по меньшей мере глупо.
И все же, когда джаз перестал играть, а посетители принялись неспешно расходиться, и сам я переступил порог бара, всей грудью вдохнув свежего, прохладного воздуха… Я совершенно точно почувствовал облегчение.
Уставшая и практически пьяная Сьюзи прислонилась к моему плечу.
— Может, продолжим этот вечер? — её голос легок, словно слабый порыв морского бриза.
— Эй, Сьюзан! Ты едешь? — махнул рукой
— Обязательно продолжим, дорогая. — я поцеловал девушку в макушку, одновременно с тем мягко отстраняясь. — Когда будет меньше рома в твоей крови.
— Ты подлец, Сандерс. Но завтра я об этом забуду. — зевнула девушка.
— Не гони, Джон! — крикнул знакомому я.
— А ты куда? — потянулась ко мне Сьюзи.
— Домой, конечно. У меня завтра смена…
Форд Джона резко рванул вперед и в сторону, заставив меня не на шутку напрячься — но после опытный водитель выровнял руль и поехал с небольшой скоростью… Когда же шум мотора стих, я вернулся к велосипеду — ощущая при этом, что внутри словно стальная струна натягивается.
Домой я поехал не сразу, несмотря на глубокую ночь — а упорно закрутил педали, следуя по направлению к Гонолулу… А после резко свернул в заросли, заприметив знакомый ориентир — раздвоенный валун чуть в стороне от дороге.
От валуна пятьдесят шагов на восток. Затем еще семьдесят на юг.
Под жухлой травой и землей замаскирован тайник-обманка, набитый всяким барахлом. А вот от него еще в пятидесяти шагах на запад уже настоящий схрон… Там, где заросли становятся практически непроходимыми.
Достав из приваленного камнем тайника увесистый холщовый мешок, я извлек из него резиновый чехол — в котором и покоится радиостанция. Покрутил ручку небольшой динамо-машины, я убедился, что средство связи заработало — после чего отбил морзянкой всего одно слово: «сатурн». Пока этого достаточно… Не то, чтобы янки так уж тщательно пеленгуют остров, пытаясь засечь выход в эфир советской радиостанции — в этом плане немцы были куда как более старательны, нередко засекая наши разведгруппы или партизан через пеленг передач.
Но, как говорится, береженого Бог бережет… Докладывать-то пока все равно не о чем. Хотя чуйка едва ли не в голос орет о том, что повод доложиться мне еще представится! Пятый склад… Груз, профессор.
Может, именно этого момента я ждал все последние годы?!
…Стараясь не шуметь, я вернулся в съемную квартиру, где в тишине можно все тщательно, спокойно обдумать. Не включая света, вошел в ванную комнату, где зажег небольшую лампочку, плотно прикрыв изнутри дверь — не хочу, чтобы соседи что-то знали о моем позднем прибытии домой. Вроде бы и не их дело, но от момента закрытия бара до возвращения домой прошло куда больше «положенного» времени. И пусть это также легко объяснить… Проще не давать соседям пищу для ненужных размышлений.
Наскоро ополоснувшись, я встретил свое отражение в зеркале над умывальником, на мгновение показавшееся мне совершенно незнакомым — и невольно задумался о том, что мир порой становится ареной, театром, где каждый из нас играет свою роль. А порой и несколько ролей… И вот, для меня только-только начинается очередная Игра!
И может быть, по завершению ее я наконец-то вернусь домой…
Н-да, я очень опрометчиво поступил, дав согласие на перевод в агентурную разведку. Но сложившаяся пять лет назад обстановка, усугубляющаяся с каждым днем растущего напряжения между СССР и США, диктовала свои условия. Более подходящих кандидатур у командования не нашлось — и, пусть я и мог отказаться, но подвести в столь ответственный момент командование и Родину уже не смог… Однако, чем дольше я пребывал в роли спящего агента, тем сильнее была тоска по дому, и сомнения в своей пользе, и иррациональный страх, что обо мне просто забыли.