Коридоры кончаются стенкой

Кухтин Валентин Иванович

— Странно, — сказал спокойно, с добродушной ухмылкой, приглашавшей к примирению. — Почему-то крикуны всегда садятся в конце зала. Нет бы сесть поближе или выйти к трибуне.

— А оттуда переместиться в камеру с удобствами?

В зале понимающе хохотнули, явно поддерживая «крикуна». Ершов «недоуменно» передернул плечами и, улыбнувшись на прощанье активу, покинул трибуну. «Нельзя, — нельзя заострять внимание на собственной персоне, — убеждал он себя мысленно, занимая место за столом президиума, — разнесут…» Да, понимание ситуации посетило его своевременно. Правильно говорят: «Хороший нос за версту кулак чует». У Ершова был хороший нос. С приходом Берия из Москвы дохнуло ветром перемен. Люди, так долго жившие страхом, почувствовали это и сразу поверили: необузданным репрессиям пришел конец. В новых условиях грубый нажим, а тем более окрик, воспринимались как оскорбление. И прав был Ершов: не сдержись он, не смири гордыню, поддайся эмоциям — «разнесли» бы. Как пить дать…

Осторожничали и Газов с Давыдовым.

— Что делать, Леонид Петрович? — зашептал Давыдов Газову на ухо перед самым закрытием

собрания. — Я ж должен отреагировать на выпад.

— Отреагируй. Только не залупляйся. Мягко оправдайся. Так, знаешь, по принципу — ни нашим, ни вашим.

— Хорошо, — быстро согласился Давыдов и встал. — Товарищи! Повестка дня исчерпана. Но прежде чем объявить о закрытии собрания, разрешите мне коротко отреагировать на критику в мой адрес. Не в порядке самооправдания, а чтоб были в курсе. Хорошо? Так вот, о грандиозном митинге с факельным шествием: я не знаю, как повел бы себя сегодня, окажись в подобной ситуации, но предполагаю, что так же добросовестно выполнял бы установку крайкома. А тогда была установка оказывать депутатам Верховного Совета СССР самые высокие почести, и мы их оказывали. Не сами по себе оказывали, а опять же по согласованию с крайкомом, по его сценарию. Кто знал, что Малкин враг? И был ли он тогда таковым? Может, скурвился за последний год, прошу прощения… В Краснодаре я не в качестве его хвоста, а по приглашению крайкома. Мне предложили — я согласился, потому что чувствовал в себе силы и знания. Вот и вся механика… Справляюсь ли я? Стараюсь. А вы судите. Говорят: я груб. Ну, что мне сказать по этому поводу? У меня есть физический недостаток: я не могу говорить негромко. Тихо не могу говорить. Это ж все знают! Кроме того, я тринадцать лет находился в Красной Армии и у меня есть некоторые элементы командования. Кому-то это не по душе, но нет же фактов, чтобы я кого обругал? Нет. Впрочем, судите сами. Не нравлюсь, не справляюсь — я готов на рядовую работу. Извините, — Давыдов замолчал, постоял потупясь, затем встрепенулся и резко поворотил лицо к Газову. — Все.

— Я думаю, — заторопился Газов, — что объяснение Давыдова шло от души и на сегодня оно вполне может нас удовлетворить. Правильно? А дальше посмотрим. Проверим и решим. Так?

— Та-а-ак! — дружно отозвался актив.

— Тогда разрешите собрание объявить закрытым. Спасибо за дружную работу!

Раздались частые хлопки, но резко оборвались, все вскочили с мест и двинулись к выходу, толкаясь и наступая друг другу на пятки.

2

Ноябрьское 1938 года Постановление ЦК и СНК об арестах и ведении следствия давало крайкому возможность усилить свое влияние на органы госбезопасности, и Газов вознамерился немедленно приступить к реализации этой возможности, воспользовавшись паническим состоянием личного состава УНКВД и его подразделений, вызванным неожиданным «изъятием» Малкина и ожиданием новых арестов. Естественно, он рассчитывал на активную помощь прокуратуры, которая, будучи задавленной Малкиным с первых дней образования края, околачивалась на задворках, правоохранительной деятельности. Но для этого придется расстаться с Востоковым, человеком беспринципным и бездеятельным, и выдвинуть вместо него своего человечка, властного и в меру честолюбивого, способного зажать Шулишова своей надзорной деятельностью до такой степени, чтобы тот сам, инициативно, бегал в крайком с докладами и просьбами. Убрать придется и Ершова, запятнавшего себя не до конца еще выясненными связями с Малкиным. Человек он, безусловно, грамотный, дело знающий, но тип аморальный, и доверять ему в дальнейшем чистую работу небезопасно. А начать, видимо, надо будет с совещания руководителей краевых и периферийных органов НКВД, прокуратуры, суда и секретарей городских и районных комитетов партии, чтобы, продемонстрировав неделимость партийной власти, расставить всех по своим местам.

Задумано — сделано. Ответственность за проведение совещания Газов возложил на Ершова.

Оглушенный неожиданным поворотом событий, чувствуя свой великий грех перед Газовым и страдая от неизвестности, Ершов жался к шефу, стараясь покорностью смягчить и загладить вину, не дать вскипеть неприязни именно сейчас, когда все так зыбко и так неясно. Даже грубые окрики и откровенные издевки первого секретаря он воспринимал как гарантию его терпимости.

Совещание Газов вел сам, усадив за стол президиума лишь Ершова, Шулишова да исполняющего обязанности прокурора края Востокова. О председателе краевого суда забыл и вспомнил о нем лишь когда совещание подходило к концу. О падении Малкина сообщил как бы походя, полагая, что это ни для кого уже не новость, но от краткого комментария не удержался.

— Смею вас заверить, что Малкин не сразу стал тем, кем он стал. Если б не его чрезвычайная амбициозность, не безудержная тяга к власти, не политическая близорукость и профессиональная безграмотность — он мог бы, я так думаю, и сейчас находиться где-то радом с нами, пусть даже не в передовых радах. Но в жизни его было слишком много дурных примеров, ничтожных авторитетов вроде Шеболдаева, Белобородова, Евдокимова, Попашенко, Жемчужникова и так далее, и так далее, список можно продолжать еще и еще, за которые он цеплялся, которым подражал, пока не скатился в стан врага. Трудно оценить вред, который он нанес партии. Полностью игнорируя краевой комитет ВКП(б), он жестоко избивал партийные кадры.

Он возжелал стать над партией, и вот что из этого получилось. Всем следует извлечь из этого урок.

Судя по той информации, которой я располагаю, товарищ Шулишов — полная противоположность Малкину. Он окончил Ростовский институт народного хозяйства и Центральную школу Главного управления государственной безопасности,

зарекомендовал себя как чекист высшей пробы и большевик до мозга костей, человек без вредных привычек, не карьерист и не сутяжник, и крайком надеется, что он приложит свои усилия, знания и опыт для восстановления в крае революционной законности, положит конец кровавым оргиям и средневековым пыткам, а мы всячески будем ему помогать в этом. В связи со сказанным обращаюсь к руководителям периферийных органов НКВД и прокуратуры, а также к партийным секретарям различных уровней: прекратите междоусобицы! Они есть, я знаю, особенно между начальниками ГО и РО НКВД и прокурорами. Прекратите и направьте освободившуюся энергию на созидательную работу. На борьбу с истинными врагами Советского государства! Во главе с партийными органами. Да! Потому что партия руководит обществом и ей, ее органам принимать окончательные решения по любым вопросам, требующим ее вмешательства. С теми, кто в ущерб нашему общему делу будет служить собственным амбициям, мы расправимся жестоко и беспощадно как с врагами партии и народа!

Думаю, что сейчас самое время предоставить слово товарищу Шулишову. Пожалуйста, Федор Иванович… Кстати, для тех, кто не в курсе… Федор Иванович по поручению товарища Берия лично произвел арест и надел наручники на товарища Малкина!

Сначала приглушенный, затем громкий и неудержимый покатился по залу смех. Газов непонимающе уставился на развеселившуюся публику, а когда понял оплошность, — смущенно и виновато улыбнулся.

— Замечание правильное, товарищи! Оговорился. Действительно. Гусь свинье не товарищ.

Новый взрыв хохота. Вместе со всеми смеялся Газов.

Шулишов уверенной поступью взошел на трибуну. Смех оборвался. Сотни глаз уставились на маленькую, ежовского типа фигурку чекиста «высшей пробы».

— О себе говорить не буду. Газов сказал предостаточно, даже немного лишнего. За несколько дней пребывания в крае успел ознакомиться с обстановкой. Скажу так: впечатление жуткое. Оно и понятно: в самом сердце УНКВД орудовал враг. Непонятно другое: еще до ареста Малкина — в середине ноября текущего года — вышло постановление ЦК и СНК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», а прокуратура пальцем не пошевелила, чтобы навести элементарный порядок хотя бы в тюрьмах края. Как это понимать? Ваши права, товарищ Востоков, расширяют, а вы отказываетесь от них? — Понравилось жить за широкой спиной НКВД? Получать зарплату и ни за что не отвечать? По году и больше околачиваются в тюрьмах арестованные, на которых нет ни санкций на арест, ни возбужденных уголовных дел! Беритесь, товарищ Востоков, за дело, иначе мы с вами не сработаемся.

По залу прокатился шумок. Зашептались чекисты, застыли в недоумении прокуроры.

— Я знаю, что говорю неприятные вещи, но товарищ Берия настроен покончить с беззаконием в стране в ближайшее время и всем нам нужно шевелиться, да поживее, потому что дел невпроворот. Выяснилось, что бывшие «двойки» и «тройки» наворотили столько неправедных дел, столько невинных загнали в лагеря, что придется трудиться день и ночь, чтобы вернуть их невинных к счастливой советской жизни. А это во многом будет зависеть от разворотливости прокуратуры. Что я, вновь назначенный начальник УНКВД капитан госбезопасности Шулишов, намерен предпринять для улучшения работы вверенной мне службы? Прежде всего освободить оперативных работников Управления и периферии от несвойственной им следственной работы. В этом гвоздь проблемы борьбы с нарушениями ревзаконности, и мы его выдернем и вышвырнем на помойку истории. В Краснодарском крае, как нигде, часто приходится сталкиваться с изощренными методами деятельности разведок империалистических стран. Вот здесь пусть и показывают оперативники свое чекистское мастерство вместе со своим негласным аппаратом. Далее. Москва уже приняла решение о создании у нас следственной части. Вот ей и придется взять на себя всю массу арестованных, и прежде всего тех, кто давно и без видимых оснований содержится под стражей. Попутно будем вести работу по разоблачению врагов и фальсификаторов среди сотрудников органов НКВД Я получил принципиальное согласие товарища Газова о создании в УНКВД единой партийной организации, чтобы на основе большевистской критики и самокритики более уверенно идти по пути улучшения нашей работы. Для исполнения руководителям горрайорганов НКВД и для сведения других участников совещания: впредь проводить массовые операции по национальным признакам категорически запрещаю. С арестованными в ходе подобных кампаний приказываю в недельный срок разобраться и невиновных освободить. В отношении применения к арестованным мер физического воздействия: за-пре-щаю! Вы можете сослаться на известное письмо ЦК ВКП(б) и возмутиться. Как, мол, так, ЦК разрешает, а Шулишов запрещает? Не слишком ли много на себя берет? Не слишком. Потому что ЦК рассматривает физмеры как допустимый и правильный метод лишь по отношению к известным и отъявленным врагам народа и Лишь как исключение. У нас же эти методы стали носить огульный и массовый характер…

Совещание закончилось неожиданно, словно оборвалось на полуслове. Выслушав мнение ряда представителей с мест, Газов вдруг почувствовал, что совещание идет по руслу, прокладываемому Шулишовым, что задумка связать его по рукам и ногам медленно, но уверенно проваливается, и он решил прервать спектакль, чтобы избежать окончательного провала.

В кабинет вернулся уставший и неудовлетворенный. Присел на диван, свесил отяжелевшую голову. «А он не так прост, этот шибздик, — с неприязнью подумал о Шулишове. — На Востокова навалился, как на подчиненного… «Не сработаемся» — видал? — Газов саркастически усмехнулся. — А тот сидит телок телком. Никак после Малкина не очухается. Не-ет! Надо всех менять. Менять надо всех, Шулишова в том числе. Надо связаться с Берия», — навалилась дрема, но взбеленилась ВЧ, и Газов вскочил, позабыв об усталости.