Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Следуйте в машину.
— Успеется. Сначала предъявите ваше служебное удостоверение.
— Спохватился, — усмехнулся Шулишов. — Вот, пожалуйста. Капитан госбезопасности Шулишов — начальник УНКВД по Краснодарскому краю.
Часть вторая
Схватка
1
За двадцать лет большевистского правления разношерстный кубанский люд повидал и натерпелся всякого. Грабили его и убивали, расказачивали и раскулачивали, морили голодом и гноили в подвалах НКВД, сначала семьями, а затем целыми станицами выселяли на погибель в необжитые северные области СССР.
Говорить и писать об ужасах новой цивилизации запрещалось. Всякое слово, выражающее недовольство действиями вождей, жалобы на тяготы жизни, всякое противодействие беззаконию, захлестнувшему страну, рассматривались как контрреволюционная вылазка, как сползание с большевистских позиций, и сурово карались.
На страже этих, социалистических, завоеваний стоял вооруженный отряд коммунистической партии — НКВД, наделенный ею неограниченной властью над людьми и использовавший эту власть с разрушительной большевистской лихостью.
Дирижеры зверств, они же — «слуги народа», так, по крайней мере, они себя именовали, цепко держали «хозяина» в «ежовых рукавицах», пулями вбивая в него покорность и раболепие, принуждая к соучастию в совершении злодеяний против самого себя. Разобщенный, запуганный репрессиями, одураченный лживой партийной пропагандой, использующей для наглядной агитации массовые спектакли-процессы над так называемыми «врагами народа», народ приспосабливался, учился лицемерить, постигал большевистский опыт «политического надувательства» и «мошеннических компромиссов». Появилась масса людей, промышляющих клеветой, стукачеством, готовых на любую подлость ради собственного эфемерного благополучия. Но были и такие, кто искренне верил в партию, в справедливость ее «борьбы», кто готов был выдержать любые издевательства ради светлого будущего, воспринимая их как временные трудности, как болезнь роста, как естественные ошибки идущих непроторенным путем… Вызывали благоговение, удивление, недоумение, злобу те, кто, пренебрегая опасностью, обличал беззаконие. Эти необыкновенные люди рано или поздно становились жертвами специалистов по фальсификации уголовных дел. И это естественно, поскольку ВКП(б) не признавала иных точек зрения, кроме собственной. Не признавала и приучала подневольную паству, а через нее и остальную массу «человеческого материала», к единомыслию, позволяя высказывать вслух лишь те оценки событий, которые полностью совпадали с ее «коллективными» оценками.
Арест Малкина крайком расценил как величайшую победу партии над бандой убийц и шпионов, окопавшейся в органах НКВД, и спешно развернул в крае широкую антималкинскую кампанию. Митинги, собрания, сходы граждан, партийно-хозяйственные активы, пленумы, заседания бюро, призывы и проклятия. И славословия в адрес «руководящего штаба рабочего класса», и слащаво-приторное восхваление гениального Вождя, и благодарственные оды товарищу Берия, — который «с большевистской принципиальностью» разрубил, наконец, гордиев узел беззакония и приступил к очищению органов НКВД от пробравшихся в их ряды врагов партии и народа. И тошнотворное «дежурное» самобичевание.
— «Надо покончить с оппортунистическим благодушием, исходящим из ошибочного предположения о том, что по мере роста наших сил враг становится будто бы все более ручным и безобидным, — цитировал Газов письмо ЦК партийным организациям в связи с убийством Кирова, выступая на партийно-хозяйственном активе в Краснодаре. — Такое предположение в корне неправильно. Оно является отрыжкой правого уклона, уверявшего всех и вся, что враги будут потихоньку вползать в социализм, что они станут в конце концов настоящими социалистами. Не дело большевиков почивать на лаврах и ротозействовать. Не благодушие нужно нам, а бдительность, настоящая большевистская революционная бдительность!» Мы забыли об этом пламенном призыве партии, товарищи! У нас под носом орудовал враг, а мы были столь слепы и беспечны, что вовремя не смогли
— Правильно, — крикнул участник актива и ринулся к трибуне. — Правильно товарищ Газов говорит, первый секретарь горкома. Разрешите мне пару слов? — обратился он к председательствующему. — Я представлюсь, представлюсь… Так я почему здесь? Потому, что хочу спросить у товарища Газова глаза в глаза: а всех ли он рассмотрел врагов, которые орудуют у него под носом? Вот у меня в руках газета «Большевик» за пятнадцатое декабря тридцать седьмого года. О чем она пишет? Зачитываю: «В Туапсе у Дворца моряка пятнадцатого декабря… — прошу прощения, газета — от шестнадцатого. Да. Так вот: «В Туапсе у Дворца моряка 15 декабря в пять часов вечера состоялся грандиозный митинг трудящихся города по случаю приезда депутата в Совет Союза от Туапсинского избирательного округа Ивана Павловича Малкина. На митинге присутствовало свыше двадцати тысяч избирателей. Со знаменами, горящими факелами пришли на площадь рабочие, служащие, инженерно-технические работники предприятий, транспорта и флота.
Председатель Туапсинской окружной избирательной комиссии товарищ Давыдов… Ныне второй секретарь Краснодарского горкома ВКП(б), назначенный вместо Осипова, арестованного Малкиным, — уточнил оратор, на мгновение оторвавшись от текста, — так вот, значит, Давыдов под бурные аплодисменты вручил товарищу Малкину документ об избрании его в депутаты Верховного Совета СССР.
В ответной речи, неоднократно прерывавшейся аплодисментами и приветственными возгласами, товарищ Малкин заверил избирателей Туапсинского избирательного округа, что он и впредь так же беспощадно будет разоблачать всех врагов народа и не щадить своей жизни за дело трудящихся, за дело партии Ленина-Сталина. «Насколько мне известно, Малкин, назначенный начальником УНКВД, притащил с собой из Сочи большой хвост преданных ему людей, в том числе и Давыдова, устроившего ему в Туапсе грандиозную встречу. А ведь они старые дружки, я знаю. Вот и посмотрите, товарищ Газов, кто у вас в заместителях. Вы-то, занятые краем, городскую парторганизацию отдали на откуп ему — Давыдову, а он, как мы убедились, для этой должности совсем не подходит. У меня все, — оратор важно сошел с трибуны и медленно, с чувством исполненного долга, прошел к своему месту.
В зале возникла напряженная тишина, и Газов решился разрядить обстановку. Он встал со стула и, не выходя к трибуне, сказал:
— Информация, безусловно, заслуживает самого пристального внимания. Будем проверять. Перешерстим все связи Малкина, за это будьте спокойны. И хвост обрубим, если потребуется. Но невиновных обижать не будем. На это пусть никто не рассчитывает. Достаточно натерпелись от беззакония. Пришло время расправлять крылья. Что касается Осипова — я лично свяжусь с товарищем Берия Лаврентием Павловичем и попрошу тщательно с этим делом разобраться. Откровенно говоря, у меня тоже есть сомнения, хотя и Малкин, и Сербинов, который здесь присутствует, уверяли меня, что Осипов и все другие, проходящие по делу, признались в антисоветской деятельности и дали по этому поводу собственноручные письменные показания. Впрочем, если хотите, можете задать вопросы товарищу Сербинову.
— Нет смысла, — крикнул с места один из участников актива, — скажет «дали», вот и весь спрос. Надо проверять через Москву!
— Так и порешим, — согласился Газов и сел.
Председательствовавший на собрании Давыдов тяжело встал и, с трудом ворочая одеревеневшим языком, предоставил слово Ершову. В свою защиту не сказал ни слова. Не смог.
Ершов говорил в обычной своей манере — остро и наступательно. Его слушали молча, воспринимая обвинения в ротозействе, беспечности, политической слепоте и прочих тяжких грехах как должное. Знали: ему возражать бесполезно.
— Хочу предупредить вас, — сказал Ершов в заключение и, выдержав паузу, четко произнес: — Арест Малкина — это лишь начало большой очистительной работы. Придет час, и мы все его кодло вывернем наизнанку!
— С тобой вывернешь, — грубо засомневались в зале, — водку ведрами вместе лакали!
— Это грязная контрреволюционная клевета, — попунцовел Ершов.
— Разберемся! — крикнули из другого конца зала.
Ершов опешил, но быстро взял себя в руки. Обострять отношения с активом не решился.