Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Ну что ж, Бироста, пеняйте на себя.
К нему применили «извращенные методы следствия». В течение недели били изощренно и беспощадно, не задавая вопросов и не требуя ответов.
— Господи! — взмолился он наконец. — Если ты есть — помоги! Если ты слышишь мои ужасающие крики — заступись! Избавь от нечеловеческих пыток, спаси или дай умереть! Господи! Если ты есть — прости меня, грешного, избавь от мук. Я не выдержу! Не выдержу! О-ой! Сердце разрывается от боли! О-о-ой!
Господь ли пошел ему навстречу, или земные боги, только бить его перестали. Пару дней позволили отлежаться, постонать, подумать. Затем принесли бумагу, карандаш и вопросник. Сто
«Невыносимо больно, мучительно тяжело мне сидеть в советской тюрьме с клеймом «враг народа», которое я, безусловно, не заслужил, — начал Бироста свое послание следствию. — Не преступления мои против советского народа, которых я не совершал, привели меня в тюрьму, а гнусный оговор врагов народа Шалавина и Захарченко, а также беспринципные и тенденциозные выступления клеветников и перестраховщиков, пытающихся за моей спиной спрятать свои грязные дела».
Остановился, перечитал написанное, попытался понять, что хотел сказать, и махнул рукой: ладно, мол, пишу сердцем, уму пока не понять. Потом разберусь. Подумал и продолжил:
«Я не намерен абсолютно ни в чем обманывать следствие, путать следы, сваливать свои ошибки и промахи на других. Каждое мое слово будет легко проверить и я прошу следствие верить в мою искренность и подойти к разбору моего дела со всей объективностью, исходя исключительно из того, что в моем лице вы увидите не врага, а человека, всей душой преданного партии и советской власти, и могущего еще принести немалую пользу социалистической Родине…»
Написал, и вдруг поплыли перед глазами образы:
Галанов — измученный и непреклонный. Сколько стоек выдержал, сколько побоев! Явственно слышится его голос на очной ставке: «…Бироста мне заявил: «С тобой, Галанов, долго миндальничают. У меня ты дашь показания в три дня…»
«…Бироста приказал Кладко дать мне стойку. Я стоял восемь дней. Бироста заходил в кабинет ежедневно, интересовался, даю ли я показания. А однажды сказал: «Повесьте его на этот крюк. Это сволочь!»
«Бироста избивал меня лично, зверея…»
«…Легче было бы пойти на расстрел, чем на допрос к Биросте…»
«… Меня раздели донага, вывели на улицу и продержали на морозе тридцать минут…»
«Не-эт! — содрогнулся Бироста. — Разве в этом сознаешься? Не-эт!»
А Попов и Мельников из краснодарской конторы «Заготзерно»? Никаких зацепок, в деле только акт о порче зерна, дело пошло! И получилась правотроцкистская организация…
А Баракаев и Багов? Ни целевой ориентировки, ни доносов, ни показаний. Началось с мелочей, а получилась адыгейская националистическая организация…
А Жлоба? А шапсугское дело? А… Господи! Сто пять вопросов — сто пять ответов — сто пять приговоров! Каждый вопрос-ответ — самостоятельное преступление. Да. Бироста знал цену своим деяниям. Не сразу вытянул из себя признания. С великими потугами лепил свой палаческий образ. А когда закончил, вгляделся — узнал в нем не только себя. Был он похож на тех, кто работал с ним в одной упряжке, кто учил так работать и кто поощрял за такую работу.
38
«Дело № 0017. Совершенно секретно. Экз. №
Приговор № 19.
Именем Союза Советских Социалистических Республик.
…Военный трибунал войск НКВД Московского округа в закрытом судебном заседании, в гор. Москве, в составе: председательствующего бригвоенюриста тов. Ждана и членов: военного юриста 1-го ранга тов. Борзова и военного юриста 1-го ранга тов. Васюкова,
Нашел установленным, что подсудимый Бироста в октябре мес. 1937 года был вовлечен врагом народа Шалавиным в к/р заговорщическую, вредительскую организацию, существовавшую в Управлении НКВД Краснодарского края, возглавляемую врагом народа Малкиным, которая занималась вредительской деятельностью при ведении следствия по делам, причем свою враждебную деятельность участники этой к/р организации направляли на избиение партийно-советских кадров и сохранение от разгрома своих кадров.
Подсудимый Бироста как участник к/р организации применял самые извращенные методы при ведении следствия с целью добиться любыми средствами клеветнических показаний от обвиняемых, как на себя, так и на других неповинных людей. Бироста при ведении следствия по делу Жлобы устранил из его показаний факты против Малкина, но при ведении следствия по делу Осипова и других, которые были арестованы по указанию Малкина, как его разоблачавшие, принимал все меры, вплоть до истязания, к тому, чтобы заставить Осипова и других признать несуществовавшую свою к/р деятельность.
С целью облегчить свою вражескую деятельность Бироста, как правило, протоколы допросов составлял в отсутствие обвиняемых, вымышленные, а потом добивался с применением мер физического воздействия их подписи. В своей фальсификационной работе Бироста доходил до наглости — диктовал стенографистке стенограмму допросов обвиняемых в отсутствие самих обвиняемых и без их допроса.
На основании вышеизложенного, признавая Биросту виновным в предъявленном ему обвинении по ст. ст. 58/7 и 58/11 УК РСФСР, Военный трибунал
ПРИГОВОРИЛ:
Биросту Михаила Григорьевича лишить присвоенного ему звания ст. лейтенанта госбезопасности и подвергнуть высшей мере уголовного наказания — РАССТРЕЛУ, с конфискацией всего, лично ему принадлежащего, имущества.
Приговор может быть обжалован через ВТ войск НКВД Московского округа в военную коллегию Верховного суда Союза ССР, в течение 72 часов с момента вручения копии приговора осужденному».
Маленькие хитрости Биросты не смогли уберечь его от справедливой кары, которой подвергли его палачи из вооруженного отряда ВКП(б), поспешно заметавшие следы злодеяний.
С трудом дочитав приговор, который ему вручили через три часа после закрытия судебного заседания, Бироста скомкал его в отчаянии и потряс зажатым в кулаке, поднятым над головой. Глаза его заслезились, тело сомлело, стало неистово бухать в висках. Не верилось, не верилось, что жить осталось час-два, может, семьдесят два, он знал, что исполнители расстрельных приговоров никогда не выдерживают сроков, отпущенных на обжалование, поступают так, как им удобно. Могут расстрелять через несколько часов с момента вручения приговора или через несколько суток. «И ни одного доброго слова, ни одного смягчающего обстоятельства! — вспомнил он содержание приговора. — Стоило ли ради этого жить, бороться, о чем-то мечтать…» Он вскочил, заметался по камере, остановился у двери и что было сил стал колотить ее кулаками.