Коридоры кончаются стенкой

Кухтин Валентин Иванович

— С применением физмер, разумеется, — уточнил прокурор.

— Нет, — решительно ответил Безруков. — Нет. Таких случаев не было.

— Подумайте, вспомните. Не с потолка же я это взял.

— Точно помню: не было. Были случаи, о которых я рассказал, когда одиночек всасывали в организацию.

— Вам предъявляется список арестованных по линии греческой националистической организации на тридцать три человека. На нем имеются карандашные пометки. Признаете ли вы, что эти пометки сделаны вами?

Безруков узнал список и свои пометки, но отвечать на вопрос не

торопился. Если отречься от списка — чем докажут? Допросят следователей, занимавшихся этим делом, те подтвердят.

— Да, — говорит Безруков, — эти пометки сделаны мной.

— С какой целью сделаны эти пометки? Признаете ли вы, что здесь заранее продумана и распределена вербовка?

— Нет. Это было не так, — качает головой Безруков и лихорадочно сочиняет «достоверный» ответ на вопрос следователя.

— Ну как же не так, — настаивает следователь, — вот, например, девятый по списку Тараксиди. Вы написали: «Завербован восьмым по списку Ксениди». Сам он, судя по вашим пометкам, завербовал двадцать второго по списку — Шиха. Здесь же пометка, что Ших завербован девятым по списку — Тараксиди. Все как на ладони. Это вы писали?

— Я. Но это не является планом искусственного создания организации. На этих людей были показания и я информировал об этом следователей, чтобы те не запутались и не угробили дело.

— Показания чьи?

— Ну, скажем, Тараксиди показал, что его завербовал в организацию Ксениди, а Ших показал, что его завербовал Тараксиди. Другие тоже показывали друг на друга.

— Безруков, Безруков! Вы так были уверены, что ваша власть над людьми вечна, что даже не запутывали следы своих злодеяний. Посмотрите на даты, список составлен раньше, чем произведены допросы. И показания по содержанию не совпадают с датами. Зачем же вы так? Насмехаетесь над нами, что ли?

— Нет. Было арестовано тридцать три человека. Аппарат не мог взять на следствие сразу всех. Была возможность брать максимум по десять человек. После допросов я их показания изучал и делал пометки для очередной десятки. Поначалу, когда я так не делал, — получался разнобой.

— Например? — заинтересовался прокурор.

— Например, Попандопуло показывает, что он завербовал какого-нибудь Иванова, а Иванов показывает, что он завербован Сидоропуло.

— Вот это как раз и говорит о том, что арестованных заставляли признаваться и они вынуждены были называть кого попало, лишь бы избавиться от побоев, — воскликнул прокурор.

— Я показываю правду, — уперся Безруков.

— Вы лжете, — сурово произнес Захожай, — лжете, чтобы уйти от ответственности. Не вижу смысла в этой лжи: того, в чем вы признались, и того, что показали о вас другие подследственные, достаточно для вынесения приговора. Вы это знаете не хуже меня. Я не уверен, что сейчас, когда мы вас прижали, вы снова не заявите о головной боли и не попросите прервать допрос.

— Нет, я этого делать не буду. Я шел сюда с намерением говорить только правду.

— И продолжаете юлить. Имейте в виду, Безруков, что следователи, которым вы давали эти списки, изобличат вас на очных ставках…

— Я списка не давал.

— Ну

как же не давал? Только сейчас говорил, что давал, только с иной целью.

— В скольких же экземплярах он был?

— Вам лучше знать. Но у нас такой список не один. Следствие предъявляет вам список немцев. Это вашей рукой сделаны пометки?

— Да. Это мой почерк.

— Вот список по полякам. Вашей рукой сделаны пометки?

— Да. Но списки составлял не я.

— Ясно, что не вы. Вы распределяли роли. — Итак, вопреки здравому смыслу, вы настаиваете на том, что версия следствия о мотивах составления списков и внесения в них пометок является ошибочной?

— Настаиваю.

— Хорошо. Поговорим об этом на очных ставках. А сейчас расскажите, вам лично доводилось фальсифицировать следственные дела путем включения в установочные данные граждан, предложенных для ареста, вымышленных данных о их контрреволюционной деятельности?

— Нет. Списки лиц, подлежащих аресту, составлялись отделениями.

— Правильно, отделениями. Но корректировали их вы!

— Бывало, что корректировал.

— Вот список лиц по Новороссийскому порту на сорок восемь человек. На нем чернилами сделаны пометки. Кем?

— Мной.

— Этот список составил Мандычев в Новороссийске и прислал вам. На основании каких дополнительных данных вы корректировали этот список? Вот Мандычев, например, пишет: «Думцев Л. И. — кулак, доброволец белой армии Деникина, активно себя не проявляет». Вы зачеркиваете «активно себя не проявляет» и пишете: «Ведет пораженческую агитацию». И так по всему списку. Затем перепечатали список с вашими правками, получили санкцию Сербинова на арест всех сорока восьми человек и умыли руки. Как это понимать?

«Докопался, молокосос. Почему не уничтожены первичные материалы?» — Безруков обдумывал ответ и мысленно ругал себя за близорукость.

— Я так объясняю это дело, — сказал он наконец, упершись взглядом в крышку стола. — Списки, получаемые с мест, перепечатывались почти все, потому что формулировки там были неточны. Приходилось корректировать. Например, такая запись: «активности не проявляет». Что значит — активности не проявляет, если была директива включать в списки только тех, кто проявляет активность? Сотрудники, которые привозили списки, пояснили, что «не проявляет активности» — это не точно. Они не входят в группы, в организации, но небольшие материалы на них есть.

— И вы вносили поправки на основании чего?

— На основании беседы с сотрудником, привезшим список.

— То есть, если периферия в спешке включала в списки лиц заведомо не виновных, но имеющих соответствующую окраску, вы росчерком пера добавляли им активности? — спросил прокурор.

— Не совсем так.

— Вот этот список на сорок восемь человек, который предъявил вам Захожай, тут у каждого разное: один ведет пораженческую агитацию, другой — просто агитацию, третий распространяет провокационные слухи, и так далее… Неужели сотрудник, привезший список, а он мог не иметь никакого отношения к делу, неужели он мог помнить все о сорока восьми?