Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Господи! — крикнул он в потолок. — Я же просил тебя! Я же просил!
По ту сторону двери громко и глумливо засмеялись.
39
В кабинете остро запахло ваксой: вошел Гальперин в начищенных до блеска сапогах.
— Где вы покупаете ваксу? — спросил Захожай, морща нос.
— А что, — не понял военпрокурор, — тебе нужна?
— Боже упаси! Никогда не пользуюсь этой дрянью. Вонь несусветная!
— Не скажи, — улыбнулся Гальперин. — Запах ваксы приятней камерного
— Это ж, надо так обосновать, — засмеялся Захожай.
— Так ты пригласил меня, чтобы обсудить вопрос о ваксе?
— Чтобы забить камерный дух, когда приведут Коваленко.
— А-а! Вот то-то! — улыбнулся прокурор и спросил серьезно: — Что с Коваленко? Насколько я помню, он давал твердые показания.
— Давал. А потом залупился.
— Странно.
— Перед тем, как подготовить окончательный вариант протокола, я еще раз допросил его. Он подтвердил все, что показывал раньше. Я попытался выяснить причину его столь быстрого падения, спросил, почему он поддался Шашкину, позволил сбить себя с толку, столкнуть в омут.
— Что он ответил?
— А вот протокол. Записано дословно, как он сказал: «Главную роль в этом сыграла моя трусость. Я считал, что угроза Шашкина расправиться со мной в случае, если я стану ему мешать, реальна, так как в двадцать девятом году я исключался из партии за сокрытие своего кулацкого происхождения».
— Его действительно исключали?
— Да. Потом разобрались. Выяснилось, что изъяна в своей биографии он ни от кого не скрывал. Восстановили.
— Почему же угрозы Шашкина он увязал с этим фактом?
— Это отговорка. Выбивал показания, как все, фальсифицировал дела, как все, а теперь прячется за чужую спину. Этим он даже противоречит себе: утверждает, что к вражеской работе его привлек Шашкин, в то же время отрицает наличие заговорщической организации.
— Нескромный вопрос: вы пользуетесь правом применять физмеры?
— Нет. Ни при каких обстоятельствах. Когда это делают в моем присутствии вышестоящие — не вмешиваюсь, когда пытаются бить подчиненные — пресекаю.
— Удобная позиция. А Безруков утверждает обратное.
— Он что, снова жалуется?
— Почему — снова?
— Одну жалобу он уже посылал на ваше имя.
— А-а! Да это его право. Вот и сейчас: исписал всю бумагу, какая была в его камере. Так и написал в конце: «У меня в камере уже нет бумаги — я принужден закончить заявление». А написал на девяти… по-моему, девяти страницах.
— Плодовитый писака!
— Ну, что? Начнем? — спросил прокурор, посмотрев на часы. — Скоро полночь.
— Начнем, — кивнул Захожай. Привели Коваленко. — Садитесь, Иван Ефимович!
Обвиняемый сел, предварительно отодвинув стул подальше от стола. Гальперин заметил это, усмехнулся:
— Ученый?
— Наученный, — ответил Коваленко и тоже хмыкнул.
— Иван Ефимович! В допросе участвует военный прокурор войск НКВД товарищ
— Неверны в том, что ни к какому антисоветскому, либо другому заговору я не принадлежу. Неверны потому, что показания даны после того, как меня жестоко избил в Лефортовской тюрьме следователь НКВД Миронович. Я подписал все, что мне подсунул Миронович, в надежде на то, что после этого он отправит меня для продолжения следствия в Краснодар. Все, что написано Мироновичем и подписано мной с его подачи, не соответствует действительности.
— Кроме себя, вы назвали ряд других сотрудников УНКВД и подразделений края как участников заговора. От вас требовали давать на них показания?
— Они названы мною под постоянными угрозами избиения.
— Кого конкретно вы оклеветали?
— Скажем так: оговорили, — смягчил вопрос Гальперин.
— Дело в том, что ни о каком заговоре в УНКВД я не знал и, естественно, его участником не являлся. А фамилии назвал тех, кто работал рядом. Все они, как и я, причастны к извращенным методам, следствия, которые насаждались Москвой. Были они участниками заговора, или не были, существовал ли сам заговор я не знаю.
— Вам, как вы выразились, подсунули фамилии, или…
— Нет. Фамилии по указанным причинам я называл сам.
— То есть называл всех, с кем общался по службе? — уточнил прокурор.
— Тех, кто применял извращенные методы следствия.
— Почему вы сразу не заявили следствию, что никакого заговора не было, а применялись методы, которые насаждались руководством УНКВД и бригадами Наркомвнудела, приезжавшими в край для оказания практической помощи? — спросил Захожай.
— Я об этом показал на первом допросе, но такой ответ никого не удовлетворил. Следствие одиночек не любит: ему подавай организацию.
— Это не совсем так, — возразил Захожай, — потому что если быть объективным, то одиночек в таких делах нет и быть не может. Во-первых, потому, что по каждому делу работает группа следователей. Во-вторых, потому, что результаты их работы контролируются соответствующими начальниками служб и руководителями управления тоже. Так что здесь — как посмотреть… Сейчас вы сказали, что перечисленные вами в прежних показаниях как заговорщики Малкин, Сербинов, Шашкин, Шалавин, Бироста, Бродский, Березкин, Лифанов, Полетаев, Фильченко, Ямпольский, Ткаченко, Стерблич, Чардсон, Феофилов, Захарченко, Безруков, проводили вражескую работу, не будучи оформлены организационно как заговорщики.