Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
— Я доверился санкции прокурора. Он же проверяет дело, прежде чем давать санкцию на арест!
— Обязан проверять и, вероятно, проверял. Но по делу не проходит Максим. Вы ж не давали прокурору донесения своих агентов. У него нет к ним допуска. А у вас есть. Почему вы не проверили?
— Я поинтересовался, почему арестован не тот Пушков. Мне ответили, что тот семидесятилетний старик, а этот молодой, да к тому же проходит по делу вместе с ним.
— Проходит как родственная связь, — уточнил Захожай.
— И санкция
— Вы опять о санкции! — прокурор раздраженно посмотрел на Безрукова.
— Потому что в этой истории, я считаю, главным пунктом была санкция. Я ей доверился. Тем более что семидесятилетнего Максима никто бы не арестовал.
— Вы по материалам получаете санкции или по возрасту?
— Мы избегали брать стариков. Арестовывали только особо важных.
— Вот тут и есть вражеская рука, — прокурор победно сверкнул глазами.
— Почему? — удивился Безруков.
— Потому что избивали молодых, здоровых людей, трудящихся, приносивших пользу Родине, а хлам, стариков, которые контрреволюцией занимались, не арестовывали!
— Вы утверждаете, — обратился к обвиняемому Захожай, — что санкция прокурора была?
— Да! Дело было до массовой операции, когда санкцию прокурора брать было обязательно.
— Вы нагло лжете, Безруков! — вмешался в допрос особоуполномоченный. — За кого вы нас принимаете? Массовая операция на всей территории края началась одновременно пятого августа, а Пушков арестован двадцать первого ноября. Нужна была санкция на арест или нет? В деле-то ее нет!
— Такого не может быть.
— Какого не может быть?
— Чтобы в деле не было столь важного документа.
— Вам предъявляется следственное дело. Найдите то, чего там нет!
Безруков торопливо пролистал дело и недоуменно пожал плечами.
— Ну! Покажите мне санкцию! — особоуполномоченный брезгливо скривил рот.
— Возможно, ее вынули, — равнодушно буркнул под нос Безруков. По выражению его лица было видно, что отсутствие в деле санкции его нисколько не удивило.
— Вот опись документов, имеющихся в деле. Она составлена Кузнецовым — работником одиннадцатого отдела УГБ, работавшим тогда в Новороссийском портовом отделении. В описи санкция не зафиксирована. Значит, вопрос стоит так, что Кузнецов ее из дела изъял?
— Возможно.
— Зачем?
— Вы же сами сказали, что дела тогда оформлялись без санкций…
— Я сказал, что для ареста контрреволюционера в период массовой операции санкция прокурора не требовалась. Такова была установка НКВД СССР, согласованная с ЦК ВКП(б). Зачем же вы в нарушение этой установки сначала берете санкцию, а затем выбрасываете ее? Вам это нужно для чего? Чтобы переложить вину с себя на прокурора, якобы давшего санкцию, и на вашего подчиненного, якобы уничтожившего ее? Вы идете на гнусные вещи, Безруков. Вы способны
— Я знаю, что тогда дела перешивались.
— Ну и что? Были чьи-то указания об изъятии санкций?
— После объявления операции они изымались.
— Кто изымал, по чьей установке?
— Был приказ о порядке оформления этих дел. Там было ясно сказано, какие документы должны быть приложены.
— Там было сказано, что если есть санкция, то она должна выбрасываться?
— Нет, так сказано не было.
— Тогда в чем дело? Кто вынимал из дел санкции?
— В Новороссийске вынимали.
— Кто? Не юлите! Говорите конкретно — кто?
— Я вынимал.
— Из каких дел?
— Я говорю, что был приказ…
— Были указания изымать санкции прокурора?
— Не было.
— А вы вынимали! Значит, и здесь вы проводили вражескую работу.
— Я не вижу в этом преступления.
— Изымать из следственного дела документы не преступление? — возмутился прокурор.
— Вы будете продолжать врать, Безруков, или возьметесь за ум? — остановил затянувшийся диалог Захожай.
— Я говорю правду.
— Разве правда, что Пушков Максим семидесятилетний старик?
— Да!
— Он тысяча восемьсот восемьдесят пятого года рождения, что составляет далеко не семьдесят лет, как вы заявляете, а всего лишь пятьдесят два к тому времени. Что вы на это скажете?
— Я сказал, что с делом не знакомился. Мне его доложили и я доверился.
— И кто теперь должен отвечать за неправильный арест и осуждение Пушкова?
— Тот, кто его арестовал и вел следствие.
— А кто должен отвечать за то, что не было принято мер к освобождению напрасно арестованного? Кто должен отвечать за то, что контрреволюционер остался на свободе?
— Я, во всяком случае, отвечать не собираюсь!
— Не собираетесь, но будете. Почему вы не арестовали Максима?
— Я забыл об этом деле.
— О том, что контра гуляет на свободе — забыли?
— Разве я мог помнить всех?
— Отправляйте-ка вы его, Захожай, в Москву, — безнадежно махнул рукой прокурор. — Чувствуется, что он страсть как соскучился по Лефортово. А может, вас Сухановка больше устроит? Я могу оказать протекцию…
— Не надо так зло шутить, гражданин военный прокурор. У меня после Лефортово почки на волоске висят и живот — сплошная рана.
— Значит, не хотите? — спросил Захожай. — Тогда прекратим о Пушкове, тут все ясно, а расскажите-ка вы следствию, как убили арестованного Ильина.
— Вы хотели сказать — Колоду?
— Нет. Сейчас об Ильине. О Колоде успеется.
— Но Ильин покончил жизнь самоубийством!
— Вы затеваете новую игру со следствием. Ну что ж, мы терпеливые.
— Мы располагаем информацией, что Ильина убили во время допроса!