Коридоры кончаются стенкой
Шрифт:
Малкин был доволен собой. Увлекшись, он радостно потер ладонь о ладонь, подвигал бицепсами, словно намеревался вступить в схватку не выходя из этого кабинета. А в голове была ясность, в мыслях — стройность, в теле — необыкновенная легкость. Встретившись с настороженным взглядом Лапидуса, он скорчил равнодушную мину и снова склонился над письмом.
«Теперь, — стал он перечитывать предпоследний абзац, — когда доказано, что троцкистско-зиновьевские изверги объединяют в борьбе против советской власти всех наиболее озлобленных и заклятых врагов трудящихся нашей страны — шпионов, провокаторов, диверсантов, белогвардейцев, кулаков
«Неотъемлемым качеством каждого большевика в настоящих условиях, — вслух прочел последние строки Лапидус, когда Малкин вернул ему письмо, — должно быть умение распознавать врага партии, как бы хорошо он не был замаскирован». — Здесь Иван Павлович, тебе придется крепко потрудиться. Думаю, что надо будет провести серию занятий по методике распознавания врага, и тогда мы будем готовы очистить Сочи от всей этой нечисти.
— Молодец, секретарь. Сказал, как в лужу перднул, — Малкин вызывающе посмотрел на Лапидуса. — Я вам раскрываю методику, а вы, используя полученные знания, повышаете конспирацию и оставляете меня с носом.
— Почему ты говоришь — «вы»? — обиделся Лапидус.
— Не стоит об этом… Ты просил консультацию — слушай мое мнение: письмо надо немедленно обсудить на бюро…
— Само собой.
— Принять постановление, в котором выразить глубокое негодование неслыханным предательством троцкистско-зиновьевской злодейской шайки, ставшей в один ряд с фашистско-белогвардейской сволочью, и потребовать применения к ней высшей меры социальной защиты.
Лапидус торопливо, сокращая слова, стал записывать формулировки Малкина.
— Заложи в это постановление порученческие пункты, содержащиеся в директиве крайкома ВКП(б). И последнее, что нужно записать: «Просить Азово-Черноморский крайком ВКП(б) разрешить ознакомить с письмом руководящих работников Сочинского отдела НКВД и специальной группы санаториев, не являющихся членами пленума ГК ВКП(б)».
— И горсовета.
— И горсовета. Тут они дали маху. Вот и все. Доложить наши соображения могу я.
— Не возражаю.
— На закрытые собрания первичек надо направить членов пленума. График проведения собраний составить таким образом, чтобы всех успеть охватить своим представительством.
— Спасибо, Иван Павлович. И еще один вопрос: как у тебя обстоят дела с Гутманом?
— А вот это не твое дело. Слышал, что ты проявляешь о его семье большую заботу: оказал материальную помощь…
— Это клевета. Он состоял в «черной кассе» и семье вернули только сумму, которую он внес. Не более того.
— А кто знает, — какую сумму он внес?
— Ведется учет поступлений.
— А что он отражает, этот учет? Где-нибудь записано, что эта самая «черная касса» потому и черная, что существует за счет вымогательства средств у различных организаций города?
— Такого не может быть.
— Это, Лапидус, подтверждается документально. Пользуясь случаем, раз уж мы об этом заговорили, предупреждаю: с этой минуты ни рубля не должно уйти из кассы без ведома следствия. Понял? Семью Гутмана обяжи вернуть все до копейки.
— Это невозможно, Иван Павлович, — потупился Лапидус. — Я не вправе распоряжаться чужими
— Делай как сказано… Бюро проведем завтра. Подготовь все материалы по проверке и обмену партдокументов.
— Хочешь снова поднять этот вопрос?
— Вот здесь, — Малкин ткнул пальцем в письмо, которое Лапидус все еще держал в руках, — прямо написано, что многие участники террористических групп, пользуясь беспечностью парторганизаций, благополучно прошли проверки и, под прикрытием звания коммуниста, активно проводят вражескую работу. Ты дашь гарантию, что их нет в нашем партаппарате? Кто-то ведь направлял работу вредителей в животноводстве, на стройках, на железнодорожном транспорте? Я не только допускаю, что горком насыщен врагами, я не исключаю также Горьковский вариант в нашем краевом аппарате.
— Время смутное, — мрачно согласился Лапидус, — еще раз приковать внимание коммунистов к вопросам борьбы с остатками злейших наших врагов не помешает.
— Это хорошо, что я убедил тебя.
23
В конце года деятельность Азово-Черноморской краевой парторганизации подверглась глубокой и всеобъемлющей проверке. Комиссия, которую возглавил секретарь ЦК ВКП(б) Андреев — предшественник Шеболдаева на посту первого секретаря Северо-Кавказского крайкома партии, работала стремительно и предвзято. Оценке подвергалось лишь то, что давало отрицательные результаты. Шеболдаев, занятый с Андреевым, почти не встречался с подчиненными и о ходе проверки имел смутное представление. Уехала комиссия так же неожиданно, как появилась. В крайкоме наступила тишина, отягощенная мрачными предчувствиями.
Ждать пришлось недолго. Вскоре Шеболдаева вызвали в Москву «на ковер», а 2 января 1937 года ЦК партии принял решение «Об ошибках секретаря Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) т. Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве крайкома ВКП(б). В соответствии с этим решением VII пленум крайкома освободил Шеболдаева от должности и утвердил первым секретарем бывшего полномочного представителя ОГПУ на Северном Кавказе, одного из авторов шахтинского и многих других нашумевших дел о вредителях, старинного приятеля Малкина — Евдокимова Ефима Георгиевича.
— Вот теперь мы развернемся вглубь и вширь, — торжественно заявил Малкин на-совещании оперативного состава горотдела. — Теперь мы окончательно и бесповоротно покончим с сочинской гнусью. Шабашу Гутманов приходит конец. Мы очистим от них сталинский курорт, потому что Ефим Георгиевич большевик с большой буквы, старый чекист и свой в доску.
Малкин оказался прав. При попустительстве или с благословения нового первого секретаря дело Гутмана получило широкий разворот. Им вплотную занялся следственный аппарат краевого управления НКВД. Неожиданно, без шума исчез Лапидус, и сочинские большевики в недоумении пожимали плечами: то ли выдвинули человека, то ли задвинули? Стало известно об отзыве в Москву уполномоченного ЦИК СССР по городу Сочи Метелева, того самого, которым в свое время так восхищался Гутман. Поползли слухи о его аресте за принадлежность к троцкистско-зиновьевскому блоку. Несмотря на реально существующую опасность быть уличенными в распространении заведомой клеветы, обыватели дотошно копались в грязном белье бывших вершителей судеб, и версии, одна невероятнее другой, с быстротой молнии распространялись среди Любителей инсинуаций.