Коридоры кончаются стенкой

Кухтин Валентин Иванович

— Жизнь тут ни при чем.

— Ну как же ни при чем? Вот столкнулся ты с Сербиновым, она не выдержала напора и покатилась под уклон. Разве не так? И все, о чем ты мечтал — рухнуло. В один миг.

— Что вам от меня нужно?

— Немного. На основании показаний инженера «Лабзолото» Рожинова, некоторых других участников вредительской организации, осужденных по твоей инициативе, группа товарищей подготовила твои показания, то есть в будущем твои, когда ты их подпишешь.

— Показания о чем?

— О твоей троцкистской деятельности.

— Вы же знаете, что никакой

троцкистской деятельностью я не занимался. Я честный большевик, до конца предан сталинскому руководству…

— Знаю, дорогой, знаю. Но об этом не знают и никогда не узнают твои судьи, будущие судьи. Для них ты будешь таким, каким тебя представят им Рожинов и иже с ним.

— И вы с Сербиновым?

— И я с Сербиновым. И как бы ты ни юлил, тебе уже не выкрутиться. Поэтому мой совет — немедленно подписать все, что я тебе предложу, и спокойно, с достоинством принять удары судьбы. Выдержишь — считай, что родился в рубашке.

— А если не подпишу?

— Я буду тебя медленно и мучительно убивать. Вот тогда ты уже точно не выдержишь.

— Оклеветать себя — значит предать партию. Я не подпишу показаний, сочиненных «группой товарищей». Я не дам повода для торжества беззакония.

— Ха-ха-ха! — радостно рассмеялся Шашкин. — Спасибо, Воронов, рассмешил. За это я тебя сегодня бить не буду. Проведу очную ставку с Рожиновым и пойдешь отдыхать. Не возражаешь? — он поднял телефонную трубку и кому-то на том конце провода приказал доставить Рожинова. — Башка трещит, — сказал он доверительно, — вчера маленько перебрал, хотел отдохнуть, а тут тебя черти принесли…

Привели Рожинова. Воронов не сразу узнал в угрюмом старике с потухшим взором и скорбными складками у беззубого рта некогда крепкого, энергичного инженера с большими веселыми глазами и широкой белозубой улыбкой.

— Ты знаешь этого человека? — спросил Шашкин у вошедшего.

Рожинов поднял глаза и они вдруг пыхнули на Воронова лютой ненавистью.

— Да, — произнес он хрипловато, — да! Это Воронов. По его заданию в тридцать шестом году я проводил контрреволюционную подрывную работу по свертыванию добычи золота в районе Лабы и других золотоносных участков Кавказа.

— Подробнее мы поговорим об этом несколько позднее. А сейчас объясните мне следующее: как случилось, что именно Воронов сдал вас органам НКВД. Чем вы ему не угодили?

— Организация была накануне провала и он, чтобы сохранить костяк, решил пожертвовать частью ее членов.

— Это клевета! — крикнул Воронов, но на него никто не обратил внимания.

— И вы подчинились его решению?

— Не сразу. Я сопротивлялся, но потом сдался, потому что возникла угроза над моей семьей.

— Значит, задание на укрытие от разработок золотых запасов Кавказа вы получили непосредственно от Воронова?

— Да.

— Воронов! Вы слышали показания Рожинова? Что скажете по этому поводу?

— Скажу, что это ложь и клевета! Скажу, что во всей этой истории очень счастливо для вас переплелись озлобленность против меня разоблаченного мной врага народа Рожинова, с одной стороны, и Малкина с Сербиновым — с другой. Теперь я вижу, что у вас есть материал для

фабрикации против меня уголовного дела и оправдания моего ареста.

— Очень хорошо, Воронов, что ты все понимаешь. Приятно иметь дело с умными людьми. Значит никаких осложнений между нами не будет и ты пойдешь в суд здоровым и крепким, бодрым и веселым, в чистом, выглаженном костюме, так же ладно сидящем на тебе, как сейчас.

Сначала увели Рожинова, затем Воронова. По приказу Шашкина его поместили в ДПЗ-2.

76

После отъезда Малкина в Москву напряжение вокруг группы Осипова спало. Сам Осипов отлеживался в «одиночке» под наблюдением врача и был настолько слаб, что проводить с его участием какие-либо следственные действия было невозможно. Литвинова, Ильина, Галанова тоже пока не трогали. «Пусть дозревают в неведении, — решил Сербинов. — Никакой информации о ходе следствия им не давать. Пусть попсихуют. Неизвестность томит, расшатывает нервы, заставляет думать, а поскольку пищи для раздумий нет, все жевано-пережевано — в сознание вселяется неуверенность, раздражение и паника. Охваченный паникой человек неспособен критически мыслить, вот тут его и нужно брать тепленьким и беззащитным».

В самом начале, неизвестно с чьей подачи, утвердилось мнение, что раскрутка против Осипова должна начаться с признаний в проведении вражеской работы бывшего председателя Октябрьского райсовета Краснодара Фетисенко и помощника завотделом по кадрам горкома ВКП(б) Матюты. Обнадежило, видимо, то, что оба выступили на горпартконференции с резкой Критикой работы горкома, что вызвало неодобрение сторонников Осипова, и, вероятно, то, что у обоих в любой момент можно найти столько недостатков и упущений в работе, сколько потребуется, чтобы заставить их дать показания против Осипова.

К удивлению следователей, занятых в деле, оба активно воспротивились давать липовые показания. Удрученный Безруков расценил их действия как демонстрацию неуважения к органам государственной безопасности и счел для себя делом чести сломить их «нелепое» сопротивление. Поэтому, вопреки указаниям Малкина, с этими двумя он продолжил работу «в пределах прежней активности».

Все его старания оказались бесполезными. Уговоры не помогали. Многодневные стойки и конвейерный допрос они мужественно выдержали. Мордобой сначала воспринимали с возмущением, но постепенно привыкли и к нему. Выбившись из сил, Безруков привел Фетисенко к Сербинову.

— Михаил Григорьевич! Я думаю, что эту контру нужно расстрелять. Сколько можно издеваться над следствием? Не понимает ни по-хорошему, ни по-плохому. Уперся, паскуда, будто Осипов ему брат родной.

— Зачем столько слов? Нужно — так спусти в подвал, и дело с концом. Вернется Малкин — оформим решение «тройки» задним числом, только и всего.

— Кроме Малкина, в «тройке» Газов и прокурор, — напомнил Фетисенко.

— Я знаю. Но председательствует на ней Малкин. Газов и прокурор, особенно прокурор — это так, сбоку припека. Они одобрят любое решение Малкина. Так что иллюзий на их счет не питай. Будешь говорить?