Король-паук
Шрифт:
Оливье вздохнул:
— Я никогда не пойму! Резать нечувствительное мёртвое тело — грех, но не грех резать живое!
— Когда получаешь то, чего хочешь, не спрашиваешь почему. Забудь об этом. Но ты не будешь оперировать этого человека, Оливье, — сказал король.
— Почему? — Оливье спросил голосом дофина, которому не дали ещё одну конфету.
Король вздохнул.
— Я прощу человека, если он выживет. Очень возможно, что пьянство и боль от камня довели его до сумасшествия, и он станет добропорядочным гражданином после операции, но ты не станешь делать её. Люди скажут, что я выдумал новую пытку, и дьявол Оливье ле Дэм осуществил её. Нет,
— Но. ваше величество, у меня есть свой способ очищения и зашивания ран. Они могут убить его.
— Если они его убьют, никто не сможет обвинить тебя. Или меня.
Человек прожил почти месяц, не страдая от болей, благословляя короля и Парижский университет, хирурги которого с искусством, которое удовлетворило даже Оливье, вырезали у него жемчужно-белый камень двух дюймов длиной. Его сохранили и демонстрировали в прозрачной склянке на лекциях. Это была историческая операция. К несчастью, больной скончался от заражения крови — обычного осложнения, которое объясняли в те времена как следствие нарушения баланса телесных жидкостей, никак не связанного с операцией.
— Ты недоволен, Оливье? Ты действительно оказался прав — это действительно был камень, и человек выжил, а умер потом совсем от другого.
— Если бы они позволили мне зашить рану! Я мог бы спасти его!
— Они разве не зашили её?
Лекарь беспомощно пожал плечами:
— Зашили... Нитками паутины.
Король нахмурился. Нитки паутины всегда использовались в подобных случаях. Но это могло оказаться скрытой насмешкой в адрес «короля-паука».
— Возможно, тут и нет связи, — сказал он низким голосом.
Оливье же думал только об эксперименте.
— Возможно и нет, ваше величество, но я не могу считать успешной операцию, если она кончается смертью.
— Всё ею кончается, — заметил король.
Его близким — а их становилось всё меньше с каждым годом, казалось, что приступы меланхолии случались с королём чаще, чем в прежние времена. Их едва ли можно было связать с неудачами в управлении государством, ибо таковых просто не было. Успех сопутствовал ему во всём. Франция была объединена, знатные феодалы — успокоились немного, униженные горожане немного воспряли, противоречия сглаживались, как он мечтал в юности, когда умирал от страха высоты, страха, который порой подкрадывался к нему и теперь, когда волосы его поредели и начали седеть. Государственные дела шли вполне удовлетворительно, его заклятый враг сокрушён и ослаблен из-за собственной жестокости и выдающейся способности наживать себе врагов. Бургундия чересчур занята своей защитой, чтобы снова начать угрожать Франции. Королева видела причину меланхолии в том, что он жил в неподходящем месте.
— Мой дорогой повелитель, вы достигли зенита вашего царствования, а живёте в тюрьме как кардинал Балю, — вам и впрямь следовало бы отпустить этого несчастного. Почему вы заперли себя в подобном месте?
Король жил в замке Плесси-ле-Тур на Туреннской равнине, который больше напоминал крепость, чем замок. Он ощетинился сторожевыми башнями, солдатский стон эхом отзывался в его стенах... Шпионы таились в засаде в его парках. Пушки, готовые открыть огонь, перекрывали все подходы. На ночь мосты поднимались и железные решётки опускались вниз. Вдоль рва были расставлены капканы на людей.
— Он не был бы таким мрачным, если бы ты жила здесь, — отвечал Людовик. Но он не хотел приказывать ей. Она была южанкой, ещё молодой, и всегда очень любила солнце. —
— Я никогда не говорила, что не стану жить в Плесси, Людовик, — с жаром сказала она. — Я знаю свой долг, и хотя гордость — грех, я горжусь тем, что всегда исполняла его.
— Бог никогда не создавал женщины лучше тебя, — сказал он тактично.
— И я не роза, я никогда не была красавицей.
— Моя дорогая королева, что ты такое говоришь... — перебил король.
— А ты — вовсе не гриб, хотя такой же бледный.
— «Я никогда не была красавицей»... — король улыбнулся. — А знаешь, Шарлотта, что, бывало, угнетало меня? Я хотел быть таким же высоким и красивым как Анри Леклерк.
Теперь была её очередь улыбнуться:
— Этот старый мрачный боевой конь! Был ли он когда-нибудь красивым? Не может быть! — она перекрестилась. — Мне не следует так говорить. Он был хороший человек.
Так же как врагов короля, смерть настигала и его друзей. Великий магистр умер от лихорадки, которую он подцепил в болоте, где, слишком старый для такой работы, целый день объезжал строительство одного из новых военных мостов. Король тоже перенёс приступ лихорадки с осложнением, которое Оливье считал серьёзным и намеревался принять решительные меры, если приступ повторится.
— Ты не знала его в молодости, дорогая. Я был даже моложе его, но, чёрт возьми, как я ему завидовал!
— Вы всегда были расположены к нему.
Он посмотрел на неё, словно не понимая.
— Ну разумеется, Шарлотта. Он был особым человеком.
— Кем он был на самом деле, Людовик?
— Просто великим французом, дорогая.
— О, это прекрасно. Но я думаю, вы ещё что-то знаете о нём.
— Быть великим французом — этого вполне достаточно.
— Дедушка кардинал, бывало, заставлял меня запоминать родословные всех моих придворных дам. Отец тоже уделял большое внимание генеалогии. Я стала настоящим знатоком, — заявила она. — Никогда вам не приходило в голову, что на старости лет великий магистр стал удивительно похож на старого принца де Фуа? — она снова перекрестилась, и король тоже. Галантный принц тоже умер, а внук его был теперь королём Наваррским, дружественным Франции, Людовик щедро помогал ему в первые годы его правления. Правда, за это молодой король отказался от притязания на отцовские владения на французской стороне Пиреней. Молчание, смерть и раздел — вот что позволило Людовику сохранить тайну, теперь сокрытую навсегда, тайну причудливого скрещения человеческих судеб, которое могло бы обернуться опасным союзом южнофранцузских территорий. Оливье ле Дэм ошибался: в известном смысле операция может быть успешной, если кончается смертью.
— Великий магистр похож на Гастона де Фуа не больше, чем, чёрт возьми, прости мне это чудовищное сравнение... чем граф д’Арманьяк, допустим.
— Это монстр! Боже сохрани!
— Аминь, — сказал Людовик, подумав: «Интересно, кого БОГ сохранит, а кого нет?» Но он хотел рассеять подозрения Шарлотты. — И что касается Анри Леклерка, то он до кончиков ногтей Коменж. По крайней мере — это хороший корень для семейного древа, дорогая.
Молодой Жан в те дни был счастлив. Ему льстило внимание короля и доверительность королевы, он гордился своим назначением на должность наставника дофина в военном искусстве. Дофин, который швырялся чернильницами в учителя латыни, старался при первой же возможности ускользнуть в дворцовый сад, чтобы поупражняться с Жаном в фехтовании.