Король-паук
Шрифт:
— Личность герольда неприкосновенна! — вскричал Людовик, белея от ярости. — Арманьяк — идиот!
Брат Жан произнёс печально:
— Возможно, он просто безумец.
Этим же вечером перед самым закатом Людовик направил значительные силы против одной из секций крепости. Жан д’Арманьяк, наблюдавший за сражением с высокой мощной башни своего замка, презрительно фыркнул:
— Говорят, что дофин — умный человек, однако он выбрал самое низкое место крепости, достаточно уязвимое. Неужели он не понимает, что именно здесь сосредоточены основные силы?
Было
Арманьяк пошёл в комнату кухонной девки, которая уже успела к тому времени нарожать ему нескольких детей, а потом, хорошенько набравшись вина, спустился в подвал, где он держал свою сестру.
— Эй ты, козочка, — с трудом ворочая языком, проговорил он, — хочу рассказать тебе о своей грандиозной победе. Возможно, после этого ты опять станешь ласково, как прежде, разговаривать со мной. Ну, подойди ко мне поближе, Изабель. — Однако она отпрянула.
Она всё ещё была хороша, держалась прямо и с достоинством, была безукоризненно одета и ухожена, однако волосы у неё уже были совсем седыми. Она смотрела куда-то поверх головы брата, как бы вглядываясь в другой, спокойный и далёкий мир, видимый лишь ей одной. Она не разговаривала с тех пор, как почувствовала признаки беременности, замеченные ею вскоре после того, как её брат стал приходить к ней в темницу, куда он посадил её уже больше года назад за то, что она сопротивлялась его приставаниям.
Как только начало светать, так что ещё невозможно было в сумеречном свете разобрать очертания предметов, перепуганный старик мажордом, припадая на ногу, подошёл к двери спальни своего хозяина и постучал в дверь.
— Господин! Вставайте, вам надо подняться! Они снова пошли на штурм!
Из-за двери послышался пьяный храп, затем маленькие босые ноги зашлёпали по полу. Маленький розовый со сна мальчик паж откинул задвижку и со скрипом отворил дверь, удивлённо мигая сонными глазами.
— Уходи, старик.
Губы мажордома сжались в неодобрительной гримасе — он увидел около кровати пустую бутылку и два кубка.
— Иди-ка на кухню, малыш. А то простудишься.
Это был крестьянский мальчик, чьи родители отчаялись научить его даже женской работе — прясть или сбивать масло из-за его умственной отсталости. Они были несказанно рады, когда граф д’Арманьяк выбрал его своим личным пажом.
— Не буди его, мажордом. Он только что заснул. Мне тоже надо поспать, я устал. Если я завтра буду некрасивым, он рассердится.
— Ну-ка, прочь отсюда!
Мальчик скривился и захныкал:
— Вы тоже сердитесь!
— Я не на тебя сержусь, малыш. У нас неприятности. Иди спать в кухню, там ты никому не будешь мешать. И попей немного молока.
Мальчик оглянулся на графа, который всё продолжал спать, и поспешил прочь, страшно довольный, что удалось улизнуть. Мажордом стал трясти хозяина за
Жан с трудом привёл своё мягкое белое тело в сидячее положение и провёл пальцами, унизанными драгоценными кольцами, по волосам. Он огляделся в поисках пажа, но увидел лишь изборождённое морщинами лицо верного мажордома.
— А, это ты. Убирайся отсюда, чучело. Чего ты меня пугаешь? Завтра я буду весь чёрно-синий.
— Господин граф, они опять пошли на штурм.
— Скажи об этом смотрителю замка. И этим английским наёмникам. Людовик уже сделал всё, что мог. А я очень устал. — Он снова повалился в постель, повернулся и закрыл глаза.
— Английские наёмники уже давно стреляют по нашим врагам с тех самых пор, как можно было хоть что-то увидеть. Но те не умирают. Англичане думают, что здесь какое-то колдовство.
Арманьяк быстро, хотя и не очень ловко поднялся. Он уже достаточно протрезвел, чтобы понять, что если трезвомыслящие англичане что-то считают колдовством, то, значит, действительно происходит что-то из ряда вон выходящее.
Он по винтовой лестнице поднялся на башню над воротами, время от времени останавливаясь, чтобы передохнуть. Эти остановки он делал не оттого, что ещё не протрезвел, а оттого, что боялся увидеть нечто необъяснимое.
Он выглянул в амбразуру. В сером утреннем свете он увидел огромную пушку. Он даже не думал, что есть такие большие! Она смотрела своим дулом прямо в закрытые ворота его крепости. Вокруг пушки были люди; кто-то небрежно облокотился на это чудовище, один готовился произвести выстрел — это был, очевидно, невероятный силач, поскольку на сгибе руки держал ядро в триста фунтов весом, причём держал с такой лёгкостью, как будто это дыня. Несмотря на плотный дождь стрел, они даже не пытались укрыться. Пушкарь, держащий в руке горящий фитиль, медленно им покачивал, силач с ядром в руке кивал головой, как бы насмехаясь над неудачливыми стрелками.
— Уловка! — закричал Арманьяк, проклиная английских наёмников, обзывая их трусами, испугавшимися явной уловки, проклиная так и дофина, чей замысел теперь уже был ясен: основной штурм, который шёл вчера, привлёк внимание защитников к наиболее слабому месту в крепостной стене, а затем, пока бой всё ещё шёл, под прикрытием темноты Людовик незаметно установил здесь свою тяжёлую пушку!
— Прекратите пускать свои дурацкие стрелы! — приказал Арманьяк. — Ну-ка ударьте по ним из арбалетов, только возьмите стрелы с мягкими свинцовыми наконечниками!
Свинцовые стрелы не могут пронзить доспехи, но уже было достаточно светло, чтобы увидеть, что на нападавших доспехов нет, очевидно, они решили, что темнота и осторожность защитят их. Однако свинцовые наконечники арбалетных стрел легко пройдут сквозь кожаные куртки и тела. Часто они пронзали тела насквозь. Свинец при этом немного расширялся, и получалось так, что выходное отверстие раны оказывалось больше входного, этот принцип потом был использован механиками-артиллеристами для дальнейшего использования при изготовлении огневого оружия.