Король-паук
Шрифт:
Глава 17
Подобно умирающему, который в свои последние минуты начинает дышать слабее и реже, Столетняя война, перед тем как окончательно завершиться, вступила в период затишья. Проиграв на севере и обнаружив на юге такого ненадёжного и неудобоваримого даже для лужёных английских желудков, как Жан д’Арманьяк, Англия поспешно подписала перемирие с Францией.
Блистательная победа в Арманьяке и последующее прекращение военных действий сделали дофина популярным среди мирных граждан и вызвали
Итак, д’Арманьяк предстал перед парламентом всех сословий королевства, которые мечтали отомстить ему именем короля. Общее негодование возросло, когда были вычищены авгиевы конюшни Лектура, а имя короля Карла прославлялось по всему Парижу. Людовик вдумчиво наблюдал и учился тому, что даже справедливость, когда она вершится публично, может стать орудием политики. Однако как бы он хотел повесить д’Арманьяка собственными руками! Но тогда это было бы преподнесено отцу как узурпация его власти или даже убийство верного вассала! Каким осмотрительным приходится быть.
Парламент не замедлил признать Жана д’Арманьяка виновным в государственной измене, убийстве и инцесте и приговорил его именем короля к смертной казни через повешение. В какой-то момент заседания краснолицый судья встал со своего места, подошёл к изображению Спасителя, висевшему над скамьёй, и прикрыл его руками, дабы скрыть от Его глаз этот позор.
— Когда его повесят, — сказал Людовик Бернару д’Арманьяку, — я почувствую большое облегчение, не только потому, что восторжествует справедливость, но и потому, что вы станете правителем Верхнего и Нижнего Арманьяка, далеко не последней провинции.
Дофин улыбнулся, ожидая изъявления благодарности от Бернара д’Арманьяка, хотя он знал, что смерть Изабель явилась очень тяжёлым ударом для его старого друга и наставника. Выражения благодарности не последовало.
— Быть может, я уже не так тщеславен, как прежде, монсеньор.
Кроме того, в глубине души Бернар осознал, что есть в мире человек, хотя и незаконнорождённый, но имеющий больше кровных прав на короны обеих областей, чем он сам. Он испытал бы огромное облегчение, если бы осмелился сказать: «Монсеньор, сын госпожи Изабель, Анри Леклерк, — настоящий наследник». Но он не решился ещё раз напомнить себе о позоре своём и своего дома и ещё сильнее запятнать имя своей родственницы, которая жила и умерла в бесчестии.
— У меня ещё будет время, чтобы хорошенько обдумать все преимущества моего положения, когда графа Жана и в самом деле повесят. В настоящее время мне неизвестен даже точный день казни.
— Если король не повесит его, клянусь Богом, я сам сделаю это!
— Между тем, монсеньор, капитан Анри Леклерк вполне заслуживает награды за заслуги при подавлении мятежа в Лектуре.
Людовик печально вздохнул, сознавая, что на фоне его недавних рассуждений о необходимости казнить королевского вассала слишком очевидным выглядит теперь полное бессилие помочь какому-то жалкому артиллеристу.
— Капитана Леклерка не слишком жалуют после того, как он самовольно покинул поле боя. Естественно, я подтвердил, что не сомневаюсь в том, что пушку разорвало случайно. Ничего больше для того, чтобы он был с честью восстановлен в звании, я сделать не мог.
—
— Друг мой, кто может быть счастлив, пока во Франции возможно то, что произошло в Лектуре? Для моих целей он, безусловно, полезный человек. Но, тем не менее, он, быть может, и счастлив. Он ненавидит англичан и обожает свои пушки. Любовь, ненависть и полное отсутствие страха. Это делает жизнь человека цельной. Я бы был счастлив, если бы моя жизнь протекала так же просто и естественно, как жизнь Анри Леклерка.
— Вы возьмёте его с собой в Швейцарию?
— Нет, — твёрдо ответил Людовик, — нам не нужны там быстрые победы, достигнутые при помощи артиллерии. Вы же понимаете, чего я жду от похода в Швейцарию. Анри теперь снова в своей любимой литейной мастерской, в муках создаёт чертёж двадцатифунтового передвижного орудия. Так что пусть он там и остаётся и в ближайшее время не возится ни с чем более опасным, чем порох.
Бернар улыбнулся:
— Так будет безопаснее.
Лишь немногие были посвящены в тайну экспедиции в Швейцарские Альпы. Там предстояло провести кампанию, которая впоследствии вдохновит Макиавелли на написание «Государя», — самого циничного труда о природе власти за всю историю литературы.
Как и Лектур, швейцарская кампания должна была стать ещё одним козырем в руках дофина. Он провёл с женой всего несколько дней и ни одной ночи, помня о приступе, который поразил его недавно. В этом он мало отличался от своих солдат, также проводивших не слишком много времени со своими семьями. Кругом царила неразбериха, всегда сопутствующая военным приготовлениям. В Париже собиралась армия, с каждым днём всё более многочисленная. Она наводила ужас на весь город и в конечном счёте довела бережливых буржуа до того, что они, глядя на свои разорённые лавки и утешая обесчещенных дочерей, стали шёпотом повторять друг другу слова, произнесённые королём Карлом в совете: «Франция больна и нуждается в кровопускании».
После перемирия с Англией Париж наводнили двадцать тысяч озверевших солдат — это отвратительное отродье войны не знало иного ремесла, кроме убийства, не имело иного жилища, кроме лагеря, и не получало денег со дня последнего сражения. Новый поход был для них делом желанным и вполне естественным — в нём они снова нашли бы применение своему искусству, и потому они с восторгом восприняли весть о назначении дофина главнокомандующим.
— Его высочество возвратился с юга с блестящей победой! — выкрикивали герольды перед их потрёпанными шеренгами, глядя в свитки, в которых якобы содержалось обращение короля к солдатам, хотя король лишь высказал мысль о необходимости такого обращения. Слова монарха были, по обыкновению, восприняты советниками как руководство к действию, и вот уже коварные речи воодушевляли невежественных ветеранов.
— ...И теперь долг велит нам освободить богатые земли Швейцарии...
— Богатые снегом, скалами и сыром, — пробормотал Людовик.
— ...где каждый верный своему отечеству француз сможет разбогатеть. Швейцарцы подняли вероломное восстание против своего повелителя Фридриха, императора Священной Римской империи, помазанника Божия...
— Призрачная империя!
— Послужите же теперь дофину так же честно и доблестно, как вы всегда служили мне...
— Всеподданнейше разорив вашу столицу?