Король-паук
Шрифт:
— ...и следуйте за Людовиком по пути процветания и славы, ибо он всегда будет в первых рядах, ведя вас за собой!
— Нет, отец, этого не будет, не в первых рядах.
С тяжёлым сердцем брат Жан вынужден был сопровождать дофина, но у врача есть обязательства перед своим подопечным. Он приготовил эликсир из жидкого золота, в силу которого уверовал после оставшегося тайной для всех припадка Людовика под Лектуром. Иногда он молил Господа о даровании человечеству лучшего лекарства от падучей.
Маргарита прощалась с Людовиком, на её щеках играл румянец, напоминавший ему о том, как она тревожится всякий раз, когда он отправляется в поход,
— Людовик, дорогой, неужели у тебя никогда больше не будет времени для нас двоих? Одно мгновение могло бы подарить тебе наследника.
Он пощекотал её подбородок:
— Похоже, ты начинаешь любить меня?
— Я всегда любила тебя.
— Когда швейцарцы будут разгромлены, — улыбнулся он, — я, в тишине и уединении, с удовольствием приму участие в этом рискованном предприятии. Мы просто отправимся вместе отдохнуть, только ты и я.
— Fi des sales Suisses! — воскликнула Маргарита. — Почему мы не можем отправиться сейчас же? Тебя и так слишком долго не было рядом.
Но дофин выпил свой отвар из жидкого золота и довольно резко напомнил ей об их общих обязательствах. В ночь, когда отряды выступили из города, Маргарита разразилась напыщенной балладой о роли артиллерии в предстоящей кампании, но так как она не имела представления о технических терминах, уместных в подобном произведении, содержание её сводилось к восхвалению достоинств артиллерийских капитанов.
Людовик стихотворения не прочёл. Да и при войсках, которые он вёл в Швейцарские Альпы, не было артиллерии. Когда хирург пускает кровь, он делает это бесшумно, а это было кровопускание умелое, циничное, тихое и быстрое. Операция прошла удачно.
С французской стороны Альп, в предгорье Юра, раскинулась долина реки Ду, манящая, зелёная и плодородная. К ней и вёл дофин своих буйных и отчаянных ветеранов. Ещё до того, как они пересекли швейцарскую границу, солдаты, весьма гордившиеся своим прозвищем «мясники», начали мародёрствовать и разорять окрестные деревни. Дофин не удерживал их, так как «нал, что этим солдатам уготовано великое будущее, кроме того, он был бессилен в любой труднопредсказуемой ситуации. Он просто вёл войска вперёд, надеясь быстрым продвижением уменьшить мародёрство и сберечь разрушительную силу своих солдат для Швейцарии.
Вскоре широкая долина сменилась лесистой местностью с водопадами и известняковыми расселинами, которых становилось всё больше по мере того, как армия подходила к истоку реки, теперь превратившейся в бурный альпийский поток. В бедных горных селениях этих краёв взять было нечего, а местные крестьяне, проворные и ловкие, как горные козлы, разбегались, едва завидев дофина и его войско. Хотя швейцарцев и не было видно, зато сквозь гул камнепада, который то и дело обрушивался на головы солдат, был отчётливо слышен их издевательский смех.
На склонах горы Террибль уже лежал снег, и колонна повернула в долину Бир. Здесь имелось гораздо больше богатых деревень, так как долина выходила к вольному городу Базелю. И здесь так же, как и в Верхнем Арманьяке, росли виноградники и процветало виноделие. Был конец года (ещё одно обстоятельство, учтённое дофином), и сбор урожая шёл полным ходом. В Швейцарии не нашлось ни золота, ни славы, ни пищи, ни одежды, ни укрытия. Зато в коньяке не было недостатка, и, так как солдатам всё равно умирать, Людовик позволял им пьянствовать и распутничать каждую ночь, перед тем как лечь спать на снегу, не таявшем здесь, как нигде во Франции, восемь месяцев в году.
Три
Людовик подсчитал свои потери. Они были невелики. Убитые, раненые и дезертиры составили десять тысяч, то есть половину тех сил, которые браво маршировали через долину реки Ду. Со времён Цезаря ни от одной армии, потерявшей больше 20 процентов своего состава, не требовали продолжать наступление, если здравый смысл подсказывал, что надо отступить, несмываемый вечный позор в этом случае не угрожает полководцу.
— Я достиг вершин искусства бездарного командования, — мрачно сказал Людовик брату Жану, — хоть раз мой царственный отец останется доволен мной.
Мысль о том, что большинство из «мясников» были отпетыми негодяями и на совести каждого из них тяжким грузом лежало не одно убийство, не сильно утешало брата Жана. Они не были рождены убийцами — что-то сделало их такими. Так же, как и Людовика. Жан ничего не ответил дофину, но он ничуть не сомневался, что вся страна, от короля Карла и его совета до последнего попрошайки в парижских трущобах, почувствует себя лучше и безопаснее, если Франция избавится от такого количества грязной и опасной крови.
— Думаю, что сейчас самое время заключить перемирие, — сказал Людовик.
Но ему не пришлось просить мира. В лагерь прискакал швейцарский гонец с белым флагом и опущенным копьём и сообщил, что власти города желают начать переговоры. Людовик тут же изменил свои намерения и потребовал возмещения понесённого ущерба, провизии для остатков своего войска и заложников, которые обеспечат неприкосновенность его воинов на время отступления.
«Чёрт побери! — пробормотал Людовик, когда всё это было обещано. — Я думаю, что мог бы потребовать и ключи от города, но что бы я с ними делал в этой ледяной стране?» Он удивился тому, с какой силой начала пульсировать кровь в висках от этого резкого и холодного воздуха. Каждую ночь он надевал шляпу и всегда обматывал голову тёплым шерстяным шарфом. Никогда раньше мороз не действовал на него так странно. Эта земля с её величественными ущельями, бездонными пропастями и горами, что возвышаются, словно башни, среди снегов, не нравилась ему. Напротив, он чувствовал всё нарастающее раздражение и упадок сил. Да, нет пределов человеческому падению, воистину нет.