Король-паук
Шрифт:
Людовик ничего не отвечал на это. Подобным вещам не обучают в анатомической школе, и был только один способ, каким его цирюльник мог всё это выяснить, а именно — раскопав могилу и расчленив человеческие останки, — то есть совершив двойное преступление по законам всех христианских стран. Однако Оливье говорил уверенно и со знанием дела, и такое знание, если его систематизировать, могло бы со временем пригодиться. Ведь кто-нибудь когда-нибудь придумает, чем и как смазывать сочленения.
После того как едва заметный шрам на подбородке Людовика был умело прижжён, Оливье перевязал свою собственную пораненную руку и продолжал:
— Сегодня в Лувен прибыл гонец из Франции. На его лошади была
— Возможно, смерть настигла моего брата Карла, герцога Беррийского. Или мою сестру Иоланду. Я молю Бога, чтобы известие касалось не Иоланды.
— Нет, оно касается короля. Всё случилось вчера. Мне сообщил об этом подметальщик улиц, который продаёт удобрения, обогащая их нечистотами из-под окон лувенской гостиницы, где останавливается знать — за это он просит двойную цену. Завтра, когда его платье постирают и накрахмалят, а оно уже почти готово, — он предстанет перед герцогом Филиппом и официально уведомит его о том, что король Карл Седьмой скончался. Ваше величество теперь король Франции.
Оливье подробнейшим образом описал Людовику все звенья, через которые прошли эти сведения. Всё казалось весьма достоверным.
Всю ночь Людовик беспробудно и крепко спал. Ради этого мига он прожил долгие томительные годы в изгнании. Ради этого мига он появился на свет.
КНИГА ПЯТАЯ
Глава 34
— Итак, как чувствует себя ваше величество в роли королевы?
— Почти так же, как всегда, Людовик, разве что теперь мне придётся открывать ярмарки...
— О, да, этим ты поможешь мне укрепить торговлю.
— Первой ступать по новым мостам, — ведь вы всегда будете строить мосты и дороги.
— Да, но, увы, не на Сомме.
— Возводить церкви...
— Без сомнения, моя дорогая. И самый лёгкий путь к этому — убеждать епископов, чтобы они, в свою очередь, призывали паству покрывать расходы на сооружение храмов. Кроме практической пользы в этом есть и духовный смысл — так никто не подумает, что рай достаётся даром.
— Посещать больных в госпиталях.
— Вот это очень важно. Нам предстоит основать много новых госпиталей. Их никогда не бывает достаточно и, в отличие от церквей, за них не могут платить те, кто в них нуждается: слепые, калеки, безумцы...
— У меня всегда будет при себе кошелёк с медью для нищих.
— Раздавать милостыню?! Шарлотта!
— Что же ещё делать с медными монетами?
— Из тех нищих, каких я встречал на своём веку, одни были обманщиками, другие — воришками. Впрочем, для тех, что и в самом деле беспомощны, можно приберечь су. Но всё же истинное милосердие мы проявим, если найдём какую-нибудь лёгкую работу для их праздных рук — способны же они ткать, прясть или шить. Скажем, во Франции не прядут шёлка. Этим делом вполне могут заняться нищие — оно не слишком изнурительно, и им не придётся трудиться весь день от рассвета до заката, как это делают остальные ремесленники, а королевство получит большую выгоду. Я напишу твоему отцу, чтобы он прислал мне нескольких прядильщиков из Савойи, и мы учредим гильдию прядильщиков шёлка под покровительством королевы. Мы также установим ежегодную премию — думаю, для этой цели подойдёт отлитая из свинца медаль Святого Людовика — для того, кто спрядёт больше всех...
— Лучше всех, Людовик!
— Очень хорошо, премию для того, кто спрядёт шёлк наилучшего качества, и премию для того, кто спрядёт больше всех шёлка. Мы
— И наш сын, когда он родится, — взволнованно добавила Шарлотта, — будет крещён в рубашечке из настоящего французского шёлка — и это станет началом нового стиля!
— Ты говоришь как государственный муж. Но лучше будет, если у нас родятся два сына, моя королева. Один всегда может оказаться олухом — взгляни на герцога Беррийского — поэтому надёжнее иметь ещё одного — «про запас».
— Воля вашего величества будет исполнена, — оба они с упоением играли новыми восхитительными титулами, — но вы не должны лишать меня редких минут отдыха, чтобы я успевала молиться. Ведь мне предстоит стать очень занятой королевой.
И оба они весело рассмеялись.
— Да благословит тебя Господь, Шарлотта, — произнёс Людовик и сжал её руку, перегнувшись через круп своей лошади. Не выпуская поводьев, она ответила ему тем же — Шарлотта отлично ездила верхом.
Они ехали неторопливо и спокойно в самой середине многочисленной бургундской процессии, направлявшейся из Лувена в Реймс, где Людовик должен был принять помазание и короноваться. Для того чтобы наилучшим образом обеспечить всю кавалькаду на время пути, Людовик предложил избрать не самую короткую дорогу — через лесистую и малонаселённую Шампань, но свернуть чуть к западу — в благодатную возделанную долину, по которой лениво протекает извилистая Сомма. Это предложение пришлось по душе герцогу Филиппу, поскольку гостиницы и постоялые дворы встречались здесь гораздо чаще, а сам он уже давно не проводил ночь в палатке, в открытом поле, и не испытывал желания вспомнить молодость. Впрочем, для большинства из сотни тысяч бургундских рыцарей, вельмож и просто солдат, которые их сопровождали, места в гостиницах всё равно не находилось.
Оливье Лемальве, заметив, что король и королева поглощены приятной беседою наедине, отважился всё же приблизиться к ним и прошептать: «Мы приближаемся к Перонну».
— Скачи дальше, к головной части, как будто тебе там что-то понадобилось, — раздражённо прошептал в ответ Людовик. — Скажи бургундскому знаменосцу, чтобы он выше стремил своё знамя, как того требует честь Бургундии. Скажи, что я заметил, как оно поникло в его руке. Затем заведи разговор с пешим бургундским воином, выведай его настроение. Намекни ему, что я обеспокоен, как бы он не насадил себе волдырей. А уж если насадил, то предложи ему свою помощь. Ты ни в коем случае не должен ко мне приближаться, а когда выполнишь всё, что я велю, возвращайся на своё место, словно тебе нужно было передать мне нечто важное.
Лицо Оливье вытянулось:
— Простите меня, ваше величество.
— Я прощаю тебя.
— Похоже, вы как следует отчитали его, — заметила Шарлотта, — вид у него был как у Магомета, когда вы его отхлестали за то, что он зарычал на графа Карла.
— Прости меня Господи за то, что я выпорол Магомета. Я мысленно считал удары, — и уверяю, моя дорогая, я сделал их менее жестокими, чем это казалось, — но всё равно, однажды этот несчастный граф, который всё вечно портит, ответит мне вдесятеро за каждый.
— Тише, Людовик, он может услышать вас.
— Нет, он поотстал, чтобы поговорить с герцогом. Не оборачивайся. Я и так знаю, где он.
— Но откуда вы это знаете? Ведь вы тоже не оборачивались.
— Просто ему негде больше быть. Мы подъезжаем к Перонну. Через несколько минут я и сам отстану, чтобы побеседовать с герцогом.
— Ничего не понимаю, — вздохнула Шарлотта.
Немного погодя, когда Людовик убедился, что минутное промедление Оливье Лемальве не покажется связанным с его собственными действиями, он снова обратился к жене: