"Король" с Арбата
Шрифт:
– Окружили!
И толпа заметалась. Толпа побежала.
И вдруг я увидел самое страшное: кто-то на ходу рвет с воротника петлицы с кубиками, путается в ремнях, сдергивает командирскую портупею.
– А как же мы?
– кричу я.
Сержант держит пулемет, словно винтовку, ошалело повторяет:
– Где? Где? Где?
Рядом рыжий боец без пилотки ставит гранату на боевой взвод. Руки у него трясутся. Кому-то радостно обещает:
– Сейчас! Сейчас!
Меня толкают, куда-то неудержимо влекут.
Впереди кто-то большой, сильный
– Стой! Спокойно, товарищи! Коммунисты, стой!
Это же наш Григорий Иванович. Я проталкиваюсь к нему, вижу рядом с ним Женьку, Пончика. В поднятых руках Женька держит гранаты, кричит что-то страшное.
Григорий Иванович узнал меня, показывает:
– Вот связной из штаба полка! Никто нас не окружил! Алеша, говори!
– приказывает он.
Стало вдруг очень тихо.
– Ну, докладывай же. Тут все свои,- прикрикивает политрук.
Я начинаю что-то соображать.
– Никто нас не окружил,- ору я,-Это подмога идет. И вдруг резкие автомобильные гудки. Толпа шарахается.
Из пыльного вала выскакивает с раскрытыми дверцами «эмка». На подножке - седой человек без шапки. Я вижу генеральские лампасы и алые большие петлицы.
– Кто за старшего?
– кричит генерал.
Григорий Иванович оглядывается, потом винтовку к ноге, делает шаг вперед.
– Политрук Бритов.
– Кто кричал, что нас окружили?
– сурово спрашивает генерал. Мне видно, как его шофер в машине держит на изготовку немецкий автомат.
– Я спрашиваю, кто видел, что нас окружают?
– гремит сверху генерал.
– Никто не видел, товарищ генерал,- опять оглядывается Григорий Иванович,-просто один с перепугу закричал, другие услышали, подхватили. Вот и все.
Сейчас очень тихо. Только урчит мотор запыленной «эмки», да кто-то шумно дышит мне в затылок.
Генерал устало потер лоб, присел на подножку машины и уже просто, как-то по-домашнему расстегнул ворот, платком шею вытирает.
– Ну вот что, дорогие товарищи, за «слыхал» буду расстреливать, а за «видел» - награждать. Всем ясно?
Мы глухо, вразнобой отвечаем:
– Ясно, товарищ генерал.
Он всех оглядывает и вдруг подмигивает:
– Ну, у кого закурить есть?
Шофер ему из машины папиросы протягивает, но он тянется к солдатским кисетам, ловко рвет бумажку, раз - лизнул языком - и самокрутка готова. Задымил, поморщился:
– Кошачий хвост. Клопов и тещ морить.
Сначала несмело, потом все громче, дружнее смеются бойцы.
Вот так мы познакомились с нашим комдивом.
И сейчас, когда я смотрю на телефонный провод, мне уютно, покойно на сердце: ведь там на другом конце провода наш комдив, наш генерал. Он такой же, как и мы все, он не даст нас зря в трату. А если в мыслях пойти дальше, то даже дух захватывает: от генерала провод идет к командующему фронтом, а потом в Москву, в Кремль…
Я тихонько подергиваю провод:
– Товарищ Сталин, мы здесь…
* * *
Дождь
– Алешка,- толкает Женька,- прислушайся! Я прислушиваюсь, но ничего не слышу.
– Да птицы же.
Где- то совсем рядом птичьи голоса. Они встречают утро. Наверно, умываются, прыгают. Могут над немцами пролететь, им почирикать, потом к нам обратно.
Вода уже почти сошла. Тянет голову каска. Спать хочется. А тут голос Григория Ивановича. Он говорит, что к нам идет пополнение.
Это же хорошо! Может быть, нас отведут в тыл на отдых?
Наши спины неуверенно трогает солнце. Куда-то медленно уходит вода из окопа. Григорию Ивановичу она уже до колен. Нестерпимо хочется есть. Сухари, пшенные концентраты и сахар слились в одну клейкую массу. Из вещевых мешков мы пригоршнями черпаем эту замазку и в рот.
– Теперь бы и закурить,- сытно, довольно жмурится пограничник и просительно оглядывает нас. Махорка у всех промокла и только некурящий Пончик сохранил курево в стеклянном флаконе из под «Тройного» одеколона. Там же у него спички и кусочки коробка.
– А бумажка?
– умоляюще смотрит пограничник. Бумаги нет. У меня под каской только письма. От мамы,
сестры, Левы, Лидочки и одно Ларискино.
Отдал конверт от Ларискиного письма. Пограничник распрямил его на коленке, прочитал обратный адрес, заулыбался:
– Спичек не надо. Сама загорится.
По окопу начали бить немецкие минометы. Визг мин короткий, противный, словно провели гвоздем по стеклу. Пронзит уши секундная тишина, а потом нас встряхивает.
– Мимомет!
– пытается шутить пограничник, отряхиваясь от земли.
Какой уж тут смех! Немецкие минометы - страшная вещь. Пригнет визгом наши головы, потом рванет уши взрывом и сразу крик: «Санитара сюда!»
Григорий Иванович при каждом свисте нагибается, нас к земле прижимает, неизвестно кого ругает.
Минометный огонь стих. Над окопом вонючий запах взрывчатки.
Пограничник закуривает, усаживается на корточках вплотную, спиной к окопу, вспоминает:
– У нас на заставе был один миномет.
– Какой он?
– спрашивает Женька.
– А, чепуха одна. Кусок водопроводной трубы на подставке. Вот и все. Суй в нее мину, она обратно сама вылетает.
И вдруг по окопу тревога:
– Комбата убило!
Рванулся, цепляясь за бойцов полевой сумкой, и куда-то исчез наш командир роты. Из глубины окопа его голос:
– Бритов, остаешься за меня!
Григорий Иванович губы кусает, лицо серое, растерянное:
– Спокойно, ребята…
Низко над нами с ревом проносятся самолеты. На крыльях желанные, родные красные звезды.
Слева нарастает: «Ура!» Это наши соседи оставили окопы, поднялись в атаку.
– За Родину! За Сталина!-кто-то громко командует нам.- Вперед, товарищи!