Королев: факты и мифы

Голованов Ярослав

Кроме макета для отработки конструкции Бармина изготовляли отдельные детали для статических испытаний: «боковушки», баки, хвост – нагружали, разгружали, если надо, ломали. Наконец, нужна была машина для горячих испытаний на стенде. Испытательные стенды под Загорском принять «семерку» не могли: они не были рассчитаны ни на такие габариты, ни на такую мощь – ракета могла их разворотить. (Такую возможность предвосхитил замечательный французский карикатурист Боск: «Три-два-один-старт!» – ракета на месте, а фермы летят!) Поэтому «семерку» испытывали частями: центральный блок, потом «боковушки».

Не меньше, чем о корпусе самой ракеты, спорили о ее двигателях. Конечно, было бы лучшим вариантом поставить в центральном блоке и в «боковушках» по одному мощному двигателю, но где их взять? Да и испытательных стендов для них нет. Разумеется,

двигатели можно было спроектировать, а стенды построить. Но на все это требовалось время. Сергей Павлович не требует от Глушко совершенства, он готов на компромисс. Подобно тому как вся двухступенчатая схема «семерки» была не оптимальна, двигатели этой ракеты тоже не были оптимальны. В каждом из пяти блоков – центральном и четырех «боковых» – стояла связка из четырех двигателей, разработанных в КБ Валентина Петровича Глушко. Двадцать двигателей это, конечно, хуже, чем пять. Но эти двадцать были надежны, а надежность искупает лишний вес и, главное, не тормозит работу.

Конечно, и с этим двигателем возни было предостаточно. Ведь еще закладывались по сути основы ракетного двигателестроения как науки, еще только учились бороться с невероятными, доселе неизвестными технике, тепловыми потоками, только изучали механизмы непредсказуемых детонаций, только создавали математические модели, которые позволяли бы сразу находить, например, оптимальные размеры камеры сгорания. Теория говорила: чем длиннее сопло, тем большую тягу можно получить. Но длинное сопло – это лишний вес, который съедал выигрыш в тяге. Искали золотую середину. Первые двигатели были длиной метра два. Их гоняли на стенде, замеряли тяги, укорачивали, снова гоняли. Геометрию камеры сгорания тоже искали во многом опытным путем.

Да, очень многого тогда просто не знали. Не знали, например, что малюсенький кусочек какой-нибудь элементарной заводской грязи может заткнуть отверстие форсунки, изменить тем самым соотношение компонентов, исказить процесс горения, привести к прогару двигателя, к взрыву, к гибели всей огромной ракеты. Кусочек грязи из-под ногтя сборщика...

Работающий на стенде четырехкамерный двигатель производил даже на людей бывалых впечатление ошеломляющее. Виктор Иванович Кузнецов, гироскопист, сказал восхищенно заместителю Глушко Владимиру Ивановичу Курбатову:

– Да... а, ну и зверя вы сделали!

Королев молчал, но улыбка и особый блеск глаз выдавал его восторг. Кстати, непременная черта крупной личности: умение не ревновать и искренне радоваться чужим успехам. В предельной степени даром этим, насколько я знаю, обладал один-единственный мой соотечественник – Пушкин. Но Королев тоже, по счастью, был отмечен этой благодатью в должной мере...

В сроки чрезвычайно сжатые двигатель, как говорят ракетчики, «довели», т.е. довели до ума.

Перечислить, просто назвать все, что сделал Королев, другие главные конструкторы, десятки предприятий смежников для создания межконтинентальной ракеты, невозможно. Ее техническая документация по объему не уступает приличной библиотеке. Тем большее восхищение вызывает эта работа, что выполнена была она в срок рекордный, до сих пор не превзойденный, сильно сомневаюсь, что он вообще когда-либо будет превзойден. Если считать со дня принятия правительственного постановления по «семерке» до ее первого старта прошло три года! 162 Для создания подобной новаторской машины это не просто маленький, это ничтожный срок. Достаточно сказать, что при всем счетно-электронном могуществе, расширившихся возможностях производства и при несравненно большем количестве участников самой программы ракета «Энергия» потребовала более десяти лет работы.

162

Даже чуть-чуть меньше трех лет: 20 мая 1954 года-15 мая 1957 года.

Тюратам – это все-таки не пустыня, это предпустынье, северный край песков Кызылкума, сползающих в Туранскую низменность, и весной здесь хорошо: чистое, высокое небо, пряный ветер гуляет по степи и радуются жизни птицы в небе, рыбы в Сырдарье, все твари земные от верблюда до скорпиона. По обеим сторонам бетонки, бегущей из города к «площадке № 2», расстилались красным ковром дикие тюльпаны, невысокие, крепенькие, выносливые: неделю простоят в вазочке, не чета тепличным...

В

один из таких весенних мартовских дней 1957 года и прибыл в Тюратам спецпоезд с первой «семеркой». Запломбированные вагоны без промедления отправили по только что сданной железнодорожной ветке в МИК. Солдаты охраны, уставшие от многодневной ответственности, вдвойне тягостной от того, что они не знали, что собственно они охраняют, расслабились, наконец, подставив ласковому солнцу свои обветренные физиономии. Солдаты могли чуток передохнуть, а в МИКе начались горячие денечки: приступали к сборке и контрольным проверкам первой ракеты.

Еще 4 марта Королев утверждает «Техническое задание № 1», согласно которому на космодроме должны были проводиться все доработки ракеты с учетом замечаний в ходе испытаний макета, который стоял, а точнее – лежал расчлененный на отсеки в Подлипках. Такое дублирование увеличивало надежность. Примерно через месяц после прибытия в Тюратам первой «семерки», Королев приехал сам. Вместе с ним – Пилюгин, Рязанский, генералы от Неделина, начальники от Устинова. До него приехал Бармин, озабоченный подготовкой к сдаче стартового комплекса. Из всех Главных Бармин теснее всего сотрудничал со строителями. Все его тут знали, и он всех знал. Его хлопотами на «площадке № 2» поставили четыре щитовых финских домика для высокого начальства, по нынешним меркам довольно убогих, а тогда это были воистину царские апартаменты: каждый состоял из трех комнат да еще умывальник и туалет! Домики стояли на песке неприкаянно, без дорожек, без оградок и выглядели чужеродно, словно упавшие на этот песок метеориты. В первом домике поселился Неделин, во втором – Королев и Мишин 163 , в третьем – Бармин, Кузнецов, Воскресенский, в четвертом – Глушко, Пилюгин, Рязанский. Вот такой образовался микрогородок будущих ракетных знаменитостей.

163

В домике, где жил М.И.Неделин перед стартом «Востока», ночевали Ю.А.Гагарин и Г.С.Титов, и теперь он известен как «Домик Гагарина». В домике, где первый раз поселился С.П.Королев и В.П.Мишин, а в последующие годы всегда жил Королев, теперь тоже маленький мемориальный музей.

Работая на космодроме вскоре после смерти Сергея Павловича, я однажды попросил ключи и просидел в этом домике целый день. В нем никто не жил, ни у кого рука не поднималась занять домик Королева, но и музеем он не был еще. Просто стоял запертый, как стоял, когда хозяин его был в отъезде. Трехкомнатный домик этот действительно довольно убогий.» Пройдя прямо по коридорчику, попадаешь в некое подобие гостиной: посредине стол, у стен буфет с посудой и диван под ковром. На стене – часы. В углах – журнальный столик и холодильник. Справа при входе был совсем маленький кабинет, в котором мог поместиться только письменный стол, книжный шкаф, из тех, которые обычно стоят в ЖЭК, два жестких кресла и два стула. У стола стоят два телефонных аппарата.

Самой большой комнатой, в которой, как я понимаю, Сергей Павлович и проводил большую часть времени, была спальня. Посредине небольшой стол, в углу шкаф для одежды, кровать с тумбочкой, а в противоположном углу – столик под телевизор, но телевизора не было. На стене висел портрет Ленина, обычный, если можно так сказать – стандартный. На другой стене висел эстамп неизвестного мне художника: река, ранняя весна. Меня заинтересовали книги в шкафу: любопытно было узнать, что же читал Королев на космодроме.

Очевидно, эта маленькая библиотека (как и эстамп, и портрет Ленина) была в большей своей части привезена сюда политотдельцами из штаба полигона и лишь в малой степени дополнена Сергеем Павловичем. Книги стояли в строю совершенно бессистемно: Борис Горбатов, Семен Кирсанов, Валентин Овечкин, Пушкин, Лермонтов, Салтыков-Щедрин, биография Амундсена, несколько книг по энергетике и ядерной физике, «Империализм и эмпириокритицизм» Ленина, Сароян, два тома Герберта Уэллса, «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова и опять XIX век: Аксаков, Лесков, Станюкович; История КПСС, вышедший незадолго перед смертью Королева первый том трудов пионеров ракетной техники: Кибальчича, Циолковского, Цандера, Кондратюка; брошюра Ленина «О молодежи», учебник политэкономии, Джеймс Олдридж, альбом первых фотографий Луны; журналы: «Новый мир», «Звезда», «Октябрь».