Королев: факты и мифы
Шрифт:
Очень аккуратно, стопочками были собраны все центральные газеты с описаниями пилотируемых космических полетов. В шкафу я нашел конверт с большой, очень хорошей фотографией Нины Ивановны. Очевидно, он любил именно эту ее фотографию. Позднее с нее был сделан инкрустированный деревом портрет, который он поставил в кабинете останкинского дома.
Если не считать этой библиотеки, то весь домик напоминал номер «люкс» в старой гостинице какого-нибудь областного города. Да, собственно, он и был для Королева гостиницей. Но со временем Сергей Павлович полюбил этот домик, обжился и даже свои привязанности тут появились: под козырьком у входной двери жила семья диких голубей.
– Я так к ним привык, что и не представляю,
Но в ту весну, когда Королев впервые поселился в этом домике, голубей еще не было. Буквально за считанные дни степь за домиком, покрытая ковром тюльпанов, несказанно обезобразилась. Ветер сухой, жаркий, тянул ровно днем и ночью, все сушил, и солнце дожигало. Королев ходил вялый, на себя не похожий, у него стреляло под лопатку, болело сердце, гарнизонный врач поил его какими-то каплями и утешал, что все от перемены климата, придется потерпеть, само пройдет, но противочумную прививку сделать надо. Чума иногда вдруг вспыхивала в глухих местах Средней Азии, ее тут же гасили, но военные очень боялись чумы, за чуму могли крепко наказать. Конечно, любой перевод из этого пекла в наказание выглядел бы, как поощрение, но ведь могли разжаловать, а то и вовсе уволить. А как бы солоно ни служилось кадровому офицеру, увольнения он все равно боится. Известно было, что чуму разносят грызуны. Посему был отдан строгий приказ уничтожать, прежде всего, сусликов. Охота на них была едва ли не единственным солдатским развлечением, тут шло свое соревнование, одного выдающегося истребителя командование наградило именными часами, и, в конце концов, суслики во всей округе были выбиты поголовно.
В домике Королев занял комнату побольше, а Мишин, как и полагается заму, – поменьше.
«Обо мне очень заботится Вас. Павл., – пишет Королев Нине Ивановне. – Практически мы все время вместе, а в нерабочее время просто вместе...» С улыбкой поясняет: «...наш дом построен так, что если нечаянно (!) издашь вдруг звук, то из соседней комнаты могут запросто ответить: „на здоровье“.
Именно в этой «экспедиции» – как называли ракетчики поездки на полигон – больше, чем когда-либо, сблизился Сергей Павлович с Мишиным. В письмах домой, упоминая о товарищах по работе, всех называет он по имени-отчеству или инициалами, и Мишина вначале тоже: «Вас. Павл. оказался очень приятным соседом. Он очень заботится обо мне и у нас с ним все идет хорошо». Но буквально через несколько дней начинает называть его в письмах «Васюней», «Васенькой», «Василёчком»: Мы с Василёчком целый день в хлопотах, бывает, что, разойдясь рано утром, только ночью и встречаемся»; «Василёчек вчера лежал с сердечком тоже целый день». А ведь «Василёчек» был моложе Королева на десять лет, ему только что в январе исполнилось сорок, а вот «тоже лежал с сердечком»...
Василий Мишин в детские и отроческие годы сам лаской и заботой перекормлен не был и знал цену внимания, когда всем некогда, улыбки, когда грустно, шинельки, когда холодно. Родился он в деревне Бывалино под Павлово-Посадом в семье несчастливой: отец с матерью разошлись, старшие брат и сестра умерли. Жил он при деде, который занимал уважаемый пост торфмейстера – главного мастера на Абрамовских торфоразработках, отец только наезжал. Но потом отца посадили за анекдот про Сталина. Не за то, что рассказывал, а за то, что слушал и не донёс...
Воевать Василию не пришлось: в феврале 41-го окончил он МАИ и начал работать у Болховитинова, который руководил его дипломом и «положил на него глаз». А дальше – эвакуация, Билимбай, ракетный перехватчик БИ, возвращение в Москву, потом Берлин, Прага, документы Фау-2, и вот уже Королев «положил на него глаз». Так Мишин
– Это, конечно, ракета Мишина. Он отдал ей много сил...
Наверное, действительно много, коли в сорок лет «сердечко» в постель укладывает. И вот уже в одном из писем Королев просит жену: «Пришли мне тюбиков 5 валидола, так как у меня остался лишь один...» А в другом письме: «Валидол мне был нужен для товарищей».
Нельзя сказать, что сам Сергей Павлович отличался завидным здоровьем, но и у других, более крепких людей, пустыня быстро высасывала силы. «Жить здесь, – пишет Королев, – просто ужасно: суховей (влажность бывает 7-10% !), ветры и зной, испепеляющий все живое. Пока работаем в помещениях, это еще ничего, а на воздухе плохо». Отвратительная вода вызывала постоянные желудочные боли, а пить теплую минералку было уже невмоготу. Отлеживались и молодой Мишин, и Рязанский, и Пилюгин.
Да, впрочем, некогда было отлеживаться – работа требовала, чтобы они были здоровы. Королев очень нервничает, но тревогами своими с товарищами не делится – они должны верить в успех. Только Нине признается в письме: «Чем больше я думаю о наших будущих предстоящих делах, тем больше нервничаю и сомневаюсь в наших силах. Все ли нами сделано, как надо, все ли предугадано так точно и верно, как это необходимо?! Ну что же, скоро все узнаем сами... Все мы не пожалеем сил, чтобы добиться решения».
О напряженной жизни полигона в то время говорит совпадение двух дат, случайно обнаруженное в картотеке: 5 мая 1957 года Государственная комиссия подписала акт приемки стартового комплекса – «площадки № 2». А уже на следующий день – 6 мая – Королев вместе с командованием полигона дает команду на вывоз ракеты из МИКа на ту самую стартовую площадку, в акте о приемке которой в эксплуатацию еще не высохли чернила.
В тот день родился один из ритуалов, описанный неоднократно и чаще всего неточно: проводы ракеты на старт. Приходилось читать, что Сергей Павлович шагал впереди установщика с ракетой, которого сзади толкал тепловоз. Во время первых вывозов «семерки» впереди шел офицер с тяжелой кобурой, а по бокам – солдаты с винтовками: сверхсекретное «изделие» оберегалось от всяких посторонних прикосновений. Кроме того, установщик двигается хотя и довольно медленно, но все-таки Королеву пришлось бы довольно резво шагать примерно километра два. Нет, все происходило не так.
Королев действительно непременно приходил на вывоз ракеты в какой бы час суток он ни был назначен. Он действительно шагал обычно с несколькими своими ближайшими помощниками впереди ракеты, когда она трогалась с места и медленно выкатывалась из распахнутых ворот МИКа. Потом Сергей Павлович садился в машину, чтобы ехать на старт. В одном месте, примерно на середине пути, там, где железнодорожная колея делает поворот к стартовому комплексу, Королев почти всегда выходил и молча смотрел на медленно движущуюся громадину...
Георгий Михайлович Гречко, будущий космонавт, а в те годы – рядовой инженер-баллистик на полигоне – рассказывал:
– Королев был при всей внешней суровости и строгости романтик в душе. На вывоз ракеты, формально говоря, он мог не приходить, как и другие, непосредственно к этой операции отношения не имеющие. Приходили единицы, но Королев приходил всегда. Однажды я с товарищем тоже стоял у поворота и смотрел на медленно плывущую ракету, когда подъехал Сергей Павлович. Он улыбнулся нам, было видно, что ему приятно, что мы – два мальчишки – тоже стоим и смотрим на его ракету. Потом посадил нас в свою машину и подвез до стартовой, хотя пройти там уже оставалось совсем недалеко. Он очень ценил в людях увлеченность, энтузиазм...