Королева Шотландии в плену

Холт Виктория

Он встретил королеву с почтением, но холодно, и когда ее препроводили в эти хорошо запомнившиеся отвратительные апартаменты, она почувствовала, что стены Татбери сомкнулись вокруг нее навеки.

Стоя под сводчатым потолком, Мария закрыла лицо руками, чтобы не видеть этого места. Сетон, стоявшая рядом с ней, прошептала:

— Не отчаивайтесь, ваше величество.

— Ох, уж это место, Сетон. Мне оно отвратительно с того момента, когда я впервые вошла сюда. Я еще больше ненавижу его сейчас, когда мы вновь здесь.

— Давайте

надеяться, что скоро будет еще один переезд.

— Всегда можно надеяться.

— Кто знает, что случится, ваше величество? Герцог сбежал от двора, но ведь еще остались ваши друзья на севере. Возможно, они придут вооруженными к Татбери и увезут вас.

— Как знать? А пока мы остаемся здесь. Ох… этот запах, Сетон! От него я чувствую себя совсем больной. А как же Маргарет? Как она? Как она перенесла путешествие? Она сейчас отдыхает? Она должна отдохнуть.

— Нас здесь не будет еще до рождения ее ребенка, — успокаивала Сетон. — Вы заметили, что мы нигде не остаемся надолго?

— Вполне возможно, что отсюда меня вынесут в могилу;

— Ваше величество, это не похоже на вас — так быстро впадать в отчаяние.

— В этом виновато зловоние, Сетон. Но послушай, ты видишь, кто теперь наш тюремщик. Я никогда не буду чувствовать себя в безопасности, пока он здесь. Он претендует на трон Англии. Ведь если Елизавета умрет, не оставив наследников, он попытается захватить корону. И вот я здесь, в его власти.

Что ты об этом думаешь, Сетон? Будет ли это чашка с ядом? Или кинжал, пока я сплю?

Сетон увидела, что королева близка к истерике, и стала думать, как бы успокоить ее. В душе она проклинала стены Татбери, которые она ненавидела столь же сильно, как и Мария.

— Кто-то стучит в дверь, — сказала она.

— Пойди и посмотри, кто там, но скажи, что я слишком устала, чтобы принимать кого-либо сегодня.

Сетон пошла, и Мария услышала, как она говорит:

«Ее величество плохо себя чувствует и желает отдохнуть».

Но Сетон отодвинули в сторону, и когда графиня Шрусберийская вошла в комнату, Мария вскрикнула от радости. Ничто сейчас не могло бы обрадовать ее больше, чем известие, что граф Шрусбери и его жена восстановлены в прежних должностях, а граф Хантингдонский смещен.

— Ваше величество, — произнесла Бесс, делая реверанс.

— Я рада видеть вас, — сказала ей Мария. — Я надеюсь, это означает, что Хантингдон возвращается в Лондон.

Бесс сердито заворчала.

— О нет. Он должен остаться здесь. Он будет нашим тюремщиком. Теперь граф и я такие же узники, как и вы, ваше величество. Вы слышали что-либо подобное! Мы — узники в нашем собственном замке!

Мария лишилась дара речи. Но не Бесс.

— Конечно, я этого не потерплю. Я скажу Хантингдону, что ни граф, ни я не допустим никакого вмешательства в наши дела. Я буду пристально следить за господином Хантингдоном. Я уверена, он начинает это понимать.

— Вы, так же, как и я, оказались в немилости у королевы, — констатировала Мария.

— Я вызвала ее недовольство, спасая жизнь своего мужа.

Мария улыбнулась. Удивительно, как динамичная Бесс смогла

рассеять ее недавнее подавленное настроение.

— Мы не потерпим никаких глупостей с его стороны! — продолжала Бесс. — Вы, ваше величество, тоже не должны.

— Конечно же, я не потерплю.

Бесс улыбнулась.

— Если ваше величество чего-либо желает, прошу вас обращаться ко мне. Я сделаю все, чтобы ваши желания были исполнены.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала Мария — Мне бы хотелось услышать новости о здоровье графа.

Бесс села, и они разговорились; Мария поняла, что теперь у нее в замке крепкий союзник. Бесс намекнула, чтобы она была осторожна с Хантингдоном. Она ручалась, что если две умные женщины станут действовать сообща, то им нечего бояться сующихся не в свое дело графов.

Когда Бесс ушла, Сетон заметила, как изменилось настроение королевы.

Елизавета приказала Норфолку явиться к ней и Виндзор. Она послала вызовы также графам Аранделу и Пемброуку, лорду Ламлею и сэру Николасу Трокмортону, имена которых назвал ей Лестер, как тех дворян, которые вместе с ним сговорились устроить брак Марии с Норфолком.

Норфолк, находившийся в Кеннингхолле, написал Елизавете, что болезнь не позволяет ему путешествовать. Арандел, Пемброук и их друзья, подчинившиеся приказу королевы явиться, были тотчас арестованы и препровождены в Тауэр, где были допрошены в надежде, что они обвинят королеву Скоттов в заговоре против английского трона. Они заверили тех, кто вел допрос, что Мария не претендовала на корону Елизаветы и что предложение о браке с Норфолком исходило не от нее.

В это время Елизавета послала Норфолку строгий приказ. Болен он или нет, он обязан явиться к ней без промедления. Норфолк выехал с огромной тревогой, был арестован по пути и отвезен прямо в Тауэр.

Когда Елизавете доложили о его аресте, она проявила мрачное удовлетворение. Она собиралась преподать урок первому пэру Англии. Но был еще человек, по которому она жаждала нанести удар. С тех пор, как Елизавета услышала, что Мария позволила, чтобы ее называли королевой Англии, она стала пристально наблюдать за ней. Она попыталась захватить Марию по возвращении из Франции в Шотландию. Она не могла спать спокойно, пока жива Мария; и когда судьба — в виде глупости королевы Скоттов — привела Марию в ее руки, она возликовала.

Она жаждала отделить эту красивую голову от этих изящных плеч. Она ненавидела королеву Скоттов по многим причинам. Мария была красивой, чрезвычайно желанной женщиной, и мужчины были готовы рисковать ради нее своими жизнями и состояниями. Они говорили то же самое и Елизавете; каждый день придворные твердили ей, что она — самая красивая женщина в мире. Она была их Глорией, владычицей подданных мужского рода, и все они пресмыкались у ее ног и старались перещеголять друг друга в лестных комплиментах. «И все же, — думала Елизавета в один из редких моментов, когда она смотрела правде в глаза, — сколько их нашлось бы, готовых преклоняться передо мной, окажись я бедной узницей в замке завистливого врага?»