Королева Жанна. Книги 1-3
Шрифт:
Совещание продлилось до рассвета. Новый план оброс деталями, цифрами, датами; распределялись роли. Гриэльс, Баркелон и д'Эксме, перемазав чернилами все пальцы, работали за секретарей. Месье Жозеф, сняв плащ и расстегнув камзол, почти беспрерывно тянул вино. Лицо его побледнело и осунулось от усталости.
Наконец все было готово, все пункты утверждены. Герцог Фрам резко отбросил портьеры с окон. Свечи задули, и в комнате стало гораздо светлее: на небе полыхала заря.
— Светло! Это хуже, — сказал месье Жозеф. — Мы засиделись, господа. Мне пора. Королева может исчезать, а вот ее тень исчезать не может, королева без тени — это неестественно… Господин генерал-капитан
Он оделся и сделал общий поклон, на который Лига ответила стоя. У дверей он глазами попросил Фрама выйти с ним.
Вернувшись через несколько минут, Фрам объявил:
— Господа, заседание закрыто. Вы честно заслужили свой сон.
Господа, потягиваясь и потирая покрасневшие глаза, стали выбираться из комнаты. Кейлембар остался.
— Что он вам сказал? — спросил он.
— Дал последнюю гарантию, чтобы ему верить, — ответил Фрам. — Он назвал имя своего конфидента. Скажу только вам, прочим знать не нужно. Это виконт д'Эксме.
Кейлембар свистнул.
— Бас-самазенята! Вот никогда бы не подумал…
— Да, и я тоже. Вы как-то странно смотрите на меня, Кейлембар.
— Ах, басамазенята, чего же тут страшного… Ведь я отлично вижу, что вы думаете то же, что и я: как такого негодяя носит земля…
— Признаюсь, подумал. Он, конечно, негодяй, но он настоящий политик, а мы с вами были жалкими дилетантами… Но пусть он не думает, что нас теперь стало трое, нет, Кейлембар, нас по-прежнему будет двое. Я принимаю его услуги, а не его руку.
Глава XXVIII
COMEDIA DE САРА Y ESPADA [97]
Motto: Итак, сударь, берите шпагу. Поклон. Голову прямо. Корпус тоже прямо. Раз, два. Начинайте, сударь. Выпадайте. Плохо выпали.
Мушкетеры лейтенанта Бразе положительно ослепли от улыбок Фортуны. Одна улыбка даровала им отпуск, вторая — наградные за усердную службу. Фортуна улыбнулась им и в третий раз: отпуск был продлен до сентября, а жалованье за вторую половину года им выплатили вперед, в самом начале августа. И поскольку понятие о счастье было у них предельно упрощенным (деньги плюс свобода, а это означало женщин, картеж и драки с кем понравится) — то мушкетеры были счастливы вполне. И раз счастье было в руках, его надо было хлебать полными ложками — лучше обжечься, чем ждать, пока оно прокиснет. И они торопились.
97
Комедия плаща и шпаги (исп.).
Странное настроение царило в Толете. Внешне все шло как будто бы по-старому; но в душном августовском воздухе носилось какое-то легкомыслие. Все стало можно. К легкомыслию примешивалась острая тревога. Ее разносили пришлые, неизвестные люди, которых появилось в городе великое множество.
Они были в большинстве отчаянные провинциалы, дикие дворяне, с медвежьими манерами и скверным выговором. У них было золото, и у мушкетеров было золото. Было золото и у гвардейцев. Откуда у них у всех появились такие деньги? Если это и беспокоило кого-нибудь, то уж не мушкетеров. Грипсолейль, ди Маро, Биран и Гилас через день напивались до изумления,
Как-то вечером они сидели в харчевне «Золотые потроха», на улице Мадеске, около Таускароры. В их обычной компании был на сей раз один гвардеец из красных колетов, по имени Монир, и двое студентов — медик Вивиль Генего и теолог Жан ди Валуэр. За белым вином и жареной гусятиной Грипсолейль донимал Монира:
— Послушайте, Монир, ну что это за имя у вас такое, прости Господи! Мне даже не верится, что вы дворянин…
— Вы оскорбляете нашего друга, — вступился ди Маро.
— О, ваш род, синьор ди Маро, насчитывает семь поколений… хорошо, пусть восемь. Перед вами я снимаю шляпу и подметаю пол своими перьями. Но меня интересует господин Монир. Скажите чистосердечно: дворянин ли вы?
— Дворянин, — ответил Монир. Голос у него был тщедушный, как и он сам. — Род наш из Тразимена, мы считаем его старше Маренского рода…
Маро удивленно поднял брови, слыша такое дерзкое сопоставление с царствующей фамилией, но Грипсолейль не обратил на это никакого внимания.
— А мне все-таки кажется, что вы не дворянин, — продолжал он свои атаки. — И не суйте мне дворянских грамот, я им не поверю Вы могли бы доказать мне свое дворянство, вызвав меня на честный бой — после первого моего слова, а сейчас и это поздно.
Как всегда, невозможно было понять, шутит Грипсолейль или говорит серьезно. Гилас крикнул:
— Не обращайте внимания, он выпил и валяет дурака.
Монир улыбнулся, показав зверушечьи зубы:
— Я так и думал, господа… Потому-то я никак не считал, что господин Грипсолейль всерьез желает драться со мной…
— А я и не стал бы драться с вами, — пробурчал Грипсолейль, прикидываясь пьяным. — Вот тут сидят славные ребята из Альмаматери — с ними почел бы за честь, хотя они всего лишь рясники, клистирщики и мочепийцы. Зато они знают, как шпагу держать.
Вивиль Генего изысканно приподнял берет двумя пальцами.
— Я не клистирщик, а хирург, — сказал он, — мое дело — резать. Больше всего на свете я люблю вивисекцию, сиречь вскрытие живого тела. Это, черт возьми, запрещено, поэтому мне приходится удовлетворять свою любознательность при помощи шпаги. Я всегда прошу противника оголиться, ибо мне интересно наблюдать вхождение лезвия непосредственно в плоть. Идеально было бы сражаться нагишом, но мне еще никого не удалось убедить раздеться донага, хотя сам я всегда готов это сделать.
Эту речь молодой живорез произнес, не переставая изящно доедать гуся. Грипсолейль одобрительно сказал:
— Отлично. Я буду вашим первым голым противником. Сегодня же.
— На это я и рассчитывал. Вы оскорбили меня, сударь, назвав меня клистирщиком, и за это я лишу вас мужских частей…
— Черт, черт! — завопил теолог при общем хохоте. — Изыди, Сатана, в ад кромешный!..
— А также чертовка, — сказал Грипсолейль, хватая за юбку пробегавшую мимо смазливую публичную девицу. — Поди сюда, милашка. Вздор, что значит занята? Я поймал тебя, значит, ты моя. Ну-ка, садись. — Он усадил девицу к себе на колени; она посопротивлялась немного для вида и уселась поудобнее. Грипсолейль оглядел стол.