Королева Жанна. Книги 1-3
Шрифт:
Те, которые разыгрывают из себя гуманистов, будут препинаться и возражать. Это дело их совести. Они могут даже облыжно утверждать, что я лгу. И тем не менее мясо они едят каждый день.
Мне кажется, милостивый государь, что я вас убедил в неизбежности перешагнуть через кровь, страдания и смерть ради куска мяса. Но весь вопрос в том, имеете ли вы мясо, чтобы есть?
…Когда мне говорят: человек есть тигр, я говорю: да. Когда мне говорят: человек есть волк, я говорю: да. Некоторые утверждают, что человек добр. Добры овцы, бараны и зайцы. Но они и существуют для того, чтобы служить пищей тиграм и волкам.
Волк, упускающий зайца, есть враг самому себе. Ибо ему грозит опасность подохнуть
«…Рафаил был у Бога любимейшим ангелом, но возгордился чрезмерно и пожелал стать первым, а не вторым, как ему надлежало быть. За то низвергнут он был в Геенну, и имя его стало Люцифер, сиречь Сатана, враг человека.
В своем уединении я неплохо занимался науками и открыл, что на самом деле было иначе. А именно, Рафаил, возгордясь, захватил скипетр Божий и воссел в лучах чужой, украденной славы. Бога же низринул он в преисподнюю, объявив его Сатаною и врагом человеков.
Но известно, что не в силах скрыть порока в фальшивом камне никакая оправа; известно также, что алмаз, даже брошенный в грязь, будет сиять природным своим блеском. Отсюда следует, что Бог и в теснинах серной Геенны продолжает оставаться всеблагим Богом, Сатана же, хотя и в сиянии райского венца, черен и есть враг человеков, как он, так и приспешники его.
Читайте древние тексты, и истина откроется вам. Но вопрос не в том. А в том именно, будет ли свергнут с престола Божьего коварный Сатана и вернется ли от века установленное равновесие мироздания. На этот вопрос тексты ответили молчанием».
«…Учеловека отняли дом, и он стал жить под деревом. У человека отняли пищу, и он стал глодать кору этого дерева. В возмещение убытков ему кинули несколько блестящих побрякушек. Пока он тешился ими, у него отняли и дерево. Он пошел на рынок, но на побрякушки ничего нельзя было купить, ибо не все то золото, что блестит. Да над ним же и насмехались. И когда у него потащили землю из-под ног, ему осталось одно — покрыться волчьей шкурой и бежать в лес».
«…Иногда ветви дерева заслоняют свет, и тогда их обламывают. Но не всегда это бывает столь же легко сделать, сколь замыслить. Ибо ветви могут быть крепки, гибки, высоки и усажены премногими шипами, так что прежде сто раз подумаешь, как быть. Ибо можно оборвать платье и пораниться о шипы; можно также, забравшись чересчур высоко, неловко свалиться и сломать себе шею. Поэтому необдуманные деяния суть дурные и опасные деяния.
Но бывает и так, что мешающая ветвь гнилая внутри, и ее можно без труда обломать, зацепив с земли веревкой и не подвергаясь большой опасности. Кто не пользуется такой возможностью, есть злейший враг самому себе. „Итак, подумайте, что сделать“ (Суд., 18, 14).
Ибо гнилая ветвь может укрепиться, или же на месте ее вырастет новая, столь крепкая и многолиственная, что она закроет последний свет, а обломать ее будет совсем невозможно».
Человек в темной одежде, заложив руки за спину, ходил по комнате. У него было бритое смуглое волевое лицо; черные волосы, стриженные по-римски, были начесаны на выпуклый лоб. На вид ему можно было дать лет сорок.
Комната была завалена книгами. Их держали здесь не ради красивых переплетов, но ради чтения, тщательного и вдумчивого. Они разбухали от закладок, лежали раскрытые на столе, на подоконнике, на креслах, даже на полу. Тут же громоздились выписки, заметки, наброски и прочий рукописный мусор. В этой комнате работали — работали напряженно, ища ответов на мучительные вопросы, блуждая в потемках и выбираясь на свет, приходя попеременно то в отчаяние, то в восторг. После такой работы отсюда мог выйти великий
Заложив руки за спину, человек в темной одежде ходил из угла в угол. Перед ним на низеньком диванчике, сбросив оттуда книги, сидел и говорил принц Кейлембар:
— Ведь ей восемнадцать лет! Ну как выглядит девчонка в восемнадцать лет? Миленькая, как чертовка, глазищи, как озера, рот — прямо как свежая рана… и все влюблены в нее по уши. Лианкар ходит за ней хвостом и нашептывает ей сонеты собственного сочинения. Да, с ним очень смешно вышло, уж не знаю как — но Вильбуа при ней первый, как и при отце. Да еще двое из его отенской шайки пожалованы красными каблуками — Менгрэ и Горманнэ, полуфригийский дикарь. А французу пришлось дочиста облизаться… его ткнули мордой в ту самую лужу, в которую он намеревался посадить Вильбуа. Но по нем не видно — водит ее под левую ручку, коли не может под правую А девочка держится хорошо, даром что провинциалочка, никогда не видевшая двора… Вас поминала без конца: свободу ему, свободу. Вы знаете, что она пожаловала мне Святую Деву?
— Да, слышал, — сказал хозяин, не переставая ходить.
— Мне было чертовски неловко принимать… Карл наградил меня довольно, я не могу быть в обиде на него. А Святая Дева — это не собачий хвост, ее заслужить надо…
— Зато красиво. Вы не находите? Дева пожаловала вам Деву… а? Да, эта семейка сделала из вас вешалку для орденов… Вам, вероятно, и таскать их тяжело?
— Я не идиот и не надеваю их все разом… чтобы не оттянули шею… А сознайтесь, они поступают умно, пес их ешь вместе с навозом… Один побит каменьями и посажен в железа, другого куют в золотые цепи и закармливают сладким… Но они забывают, что концы лука, сколь бы далеки ни были друг от друга, все же соединены одной тетивой…
— Не при дворе ли вас обучили таким изящным оборотам речи?
— А, басамазенята, басамазиштенета [28] ! — воскликнул задетый за живое Кейлембар. — В красноречии меня еще не упрекали… хотя вы, конечно, читая книжки, понабрались всякого и теперь можете в какой-нибудь говенной коллегии править стиль диссертаций… Эх, тетива пропитана кровью наших отцов… Уж я-то всегда был этого мнения, что лучше быть у Господа Бога под хвостом, — хотя это и не самое лучшее место, но лучше все же, чем под началом у Марена, басамакристусмарьята! — Кейлембар вывез из Венгрии не только военную славу и ордена, но также и отборнейшую венгерскую ругань, крепкую, как водка, и непристойную, как тайные помыслы монаха.
28
Басамазенятаи т. д. — венгерские матерные (в самом точном смысле слова) ругательства. Кейлембар слегка коверкает их, не умея правильно произнести.
Хозяин, глядя ему в лицо, выслушал его эмоциональную речь, потом спросил:
— И теперь вы больше не намерены быть под началом у Марена?
— Хм, да они сами этого не желают. Я только зря протирал штаны по их передним. Карл посулил мне итальянскую армию, а мальчишка отнял ее у меня. А девчонка за все мои протертые штаны навесила мне Святую Деву… чтобы я не очень обижался… и послала меня проведать страдающего без вины узника… Ну вот, я здесь.
— Да, — сказал хозяин, принимаясь ходить, — вы свободны, стало быть. И я свободен тоже. Мы свободны оба…