Королевская кровь-13. Часть 1
Шрифт:
— Я бы одна не помогла, — покачала головой Алина, не без усилия, с помощью Поли садясь. Сама Пол села с другой стороны.
— Но и без твоего огня ничего не вышло бы, — сказал он, раскуривая трубку и глядя на Алину. Зрачки его расплывались, выцветшие глаза становились черными, и голос понижался. — Понимаю твою беду, понимаю, пташка сильная, вольная. Но скажи о ней. Духи говорят, хорошо озвучивать небесным сферам то, что желаешь, если это угодное желание. Слова ведь — те же заклинания.
Алина глубоко вздохнула.
— Я хочу, чтобы мой муж, Максимилиан Тротт, растворившийся в темной стихии, вернулся ко мне, — проговорила она четко.
Дым
— Вижу, что связь есть, дочь Красного и Черного. Есть брачная связь. Ай, хорошо. Значит, не мертв он. Ведь не может вернуться мертвое. Только живое.
Алина перевела дыхание. Какая-то часть напряжения ушла с этими словами.
— Можно ли позвать моего мужа через эту связь? — спросила она сипло.
Шаман думал, качаясь, держа ее руку в руке и попыхивая трубкой, думал, думал, а затем запел вибрирующим низким голосом, от которого Алину повело. Она словно поднималась спиралью с дымом трубки, словно летела наверх, раскинув руки, а вся тоска, и боль, и слабость оставались позади — она видела потоки стихий и черное-черное огромное небо с далекими звездами… а затем все схлопнулось в темному.
В себя она пришла от вкуса алкоголя и полыни на губах. Приподняла голову — поила ее Поля, а Тайкахе все так же курил, печально глядя на нее.
— Ай-ай, слаба ты очень, пташечка, — проговорил он, — но что надо, увидел я твоими глазами, сестра моей королевы. Звать можно, да не откликается он, эх, бездумен, безволен. Было бы тело, было бы дело. Хоть прядь волос, хоть капля крови… А сейчас, эх… эх. Как жена ты можешь позвать его, а я усилить твой зов, но, чтобы позвать, в твоем теле должны быть силы. Много сил. А ты мерцаешь едва-едва. И то, боюсь, не хватит моих умений, надо круг собирать, надо вместе петь — и то, тело бы… хоть кусочек плоти бы… Прядь волос, одного-двух не хватит… Не будет, то нательную одежду нестиранную, но это слабее, хуже, сильно хуже…
— Я все сделаю, — пообещала Алина. — Я все найду, Тайкахе.
Поля коснулась ее лица, и принцесса поняла, что оно мокрое. А затем взглянула на сестру — в ее глазах стояли слезы, и смотрела она с такой болью и пониманием, что Алине стало еще горше.
Тайкахе достал из сумок две склянки — одну с тягучей зеленой жидкостью, другую с чем-то золотистым, переливающимся изнутри.
— Ешь, спи, гуляй на солнце, пей огонь, пей тьму, — проговорил он и передал ей пузырьки, заткнутые темными пробками. Золотистая была такая теплая, что Алина улыбнулась и приложила ее к щеке, а зеленая покалывала холодом. — Тут вытяжки из растений, что раздуют твой огонь и твою тьму, пташечка. Капай утром на мед огонь, а вечером на мед тьму, поможет быстрее встать на ноги. И приходи ко мне месяца через три. Попробуем еще, попробуем.
Поля на прощание обняла ее крепко-крепко.
— Есть надежда, — шепнула она ей.
— Пока мы живы, есть надежда, — ответила Алина то, что так часто говорил ей Макс на Лортахе. — Спасибо, Пол.
Поход к Тайкахе дался ей так тяжело, что она, вернувшись, проспала часов семь и затем, поужинав, до самого утра.
Дома расступились — машина выехала на площадь перед Храмом Всех Богов. Тело остывало после сна, но напряжение в душе не уходило, заставляя Алину трястись мелкой дрожью. Она чувствовала, как то проявляются, то исчезают за спиной крылья, но даже выдохнуть не могла — боялась,
Когда водитель подвез ее к храму, она открыла дверь, не дожидаясь, пока откроют ей, и тяжело, покачиваясь, побрела к арочному входу. Храм, кругло-шестиугольный, по размеру похожий на небольшой стадион, наливался в предрассветными серо-розоватыми тенями. Большие двери были закрыты, но всегда была открыта маленькая дверь — для таких, как Алина, которым нужно было к богам прямо сейчас.
Она вошла внутрь. Издалека глянули на нее Великие Стихии, окутанные туманом — а она посмотрела на них и пошла к ним по песку, который, холодный и липкий, тут же набрался в шлепанцы. Идти было трудно и больно, и потому она оставила обувь и побрела дальше босиком. Сердце заходилось так часто, что началась одышка.
Не так далеко стояли боги от входа — метров двадцать, не больше, и виднелись за ними монастырская, хозяйственная и лечебная часть — но Алине казалось, что шла она вечность, и чем ближе подходила, тем дальше они становились.
«Точно как на Лортахе», — вспомнила она и невесело улыбнулась. Да, она уже не раз проходила это и потому упорно брела вперед. А когда остановилась, боги, безмолвные, мраморные, прекрасные, пахнущие маслами, пропитавшими песок, безучастно взирающие сквозь нее пустыми глазницами, нависли над ней.
И она подняла голову и посмотрела каждому в глаза. Крик, который она так долго сдерживала, застрял где-то в горле. Но и страха не было, как не бывает его у умирающих или у тех, кто уже много раз прошел через смерть.
Ее шатало — короткий проход по песку отнял силы.
— Вы ведь все должны мне, — прошептала она горько. — Все. Ты — она ткнула пальцем в Ворона, — потому что забрал того, кого я люблю, и заставил его пользоваться моей силой, чтобы донести тебя. Ты, отец, — она повернулась к Красному, который будто бы чуть начал светиться — или казалось ей? — потому что не защитил меня. Да ты никого из нас не защитил! — крик, наконец, начал пробиваться наружу, а с ним — и ярость, заставляющая слезы вскипать на глазах. — Вы, — указала она на Зеленого, Желтого и Белого, — потому что видели, как все начиналось, и ничего не делали. Вы же боги, как вы могли допустить все это? — и она повела руками вокруг, указывая на весь мир, на всех тех, кто потерял своих близких за месяцы войны и за последний бой, указывая на себя, маленькую, растрепанную, краснолицую, истощенную, стоящую перед ними. — И ты, Матушка! — крикнула она. — Ты сняла с меня свою защиту. Ты отправила меня в тот мир. Я справилась, правда ведь? — она всхлипнула. — Я справилась! Так почему ты не можешь помочь мне? Почему ты не можешь вернуть? Вы все — почему? Вы не можете или не хотите, потому что есть что-то важнее, чем моя боль? Чем боль какой-то там девчонки?
Боги молчали, да и не думала она, что они ответят, но все равно всматривалась в беломраморные лица с той надеждой, с какой ребенок выпрашивает что-то безнадежное у родителей. Туман тек по песку, обнимал ее своими щупальцами — и словно теплее становилось на душе, спокойнее.
Алина вдруг ощутила, что сейчас рухнет — она будто выплеснула в этот крик все оставшиеся крохи сил, — и потому добрела до статуи Синей, прижалась спиной к той стороне, где не было чаши с маслами и села на песок. Ее трясло, и она откинула голову на теплый мрамор и закрыла глаза. И качнулась под ней земля, как будто морской волной, и жаркое что-то коснулось лица, будто кто-то ласково погладил ее крылом.