Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространённых преимущественно во Франции и в Англии
Шрифт:
Сопоставим даты. Генрих Боклерк, первый из тех представителей его рода, о которых нам точно известно, что они лечили больных возложением рук, вступил на престол в 1100 г., когда Роберт II, бывший основоположником обряда исцеления во Франции, уже 69 лет как покоился в могиле. Итак, в данном случае первенство Франции неоспоримо. Капетинги не были плагиаторами. Но выступал ли кто-нибудь плагиаторами по отношению к ним? Если бы королевское чудо возникло в Англии самопроизвольно, оно, вероятно, эволюционировало бы так же, как во Франции: сначала чудотворный дар применяется ко всем болезням без исключения, а затем, под действием обстоятельств, которые навсегда останутся для нас загадкой, концентрируется на какой-либо определенной болезни; однако тот факт, что и в Англии выбор пал также на золотуху, трудно объяснить чистой случайностью. Конечно, золотуха очень способствует совершению «чудес», ибо, как мы видели, довольно легко отступает на время, создавая иллюзию полного исцеления. Однако болезней такого рода немало. Известны святые, специализировавшиеся на излечении золотухи; но сколько есть других недугов, об избавлении от которых люди молят того или иного совершенно определенного святого? Меж тем в Англии короли с самого начала претендовали не на исцеление всех болезней вообще, а на избавление страждущих от одной конкретной болезни — той самой, которую прежде них и в результате совершенно естественного развития событий стали врачевать их французские соседи. Генрих I, государь более чем наполовину французский, не мог не знать об исцелениях, которые совершал король из рода Капетингов, его сеньор и соперник. Должно быть, он завидовал славе Капетингов. Можно ли сомневаться, что он захотел уподобиться им? [171]
171
После Столетней войны, когда официальное титулование английских королей еще включало в себя титул «короля Франции», в Европе легко поверили, что короли эти именно поэтому слывут целителями золотухи: см. — среди прочего — письмо венецианского посланника Скарамелли по поводу Якова I и рассказ о путешествии герцога Иоганна Эрнста
Однако подражателем он себя не признал. Сделав очень ловкий ход, он представил свою чудесную мощь как наследство великого национального героя. Его патроном и поручителем стал Эдуард Исповедник, последний представитель той англосаксонской династии, с которой Генрих попытался связать свое имя с помощью женитьбы, добродетельный государь, которому вскоре суждено было сделаться официальным святым Английского королевства. Столкнулся ли Генрих с какими-нибудь сложностями, вытекающими из религиозных убеждений подданных? Во времена, когда Роберт Благочестивый во Франции принялся исцелять больных возложением рук, до начала григорианской реформы, столь неблагоприятной — я к этому скоро вернусь — для королевских прерогатив и, главное, столь враждебной всему, в чем можно заподозрить узурпацию прав священства, было еще очень далеко. Когда обряд исцеления перебрался через Ла-Манш, он был на пике популярности; его руководящие идеи выражены, как мы видели, в презрительной фразе Уильяма Мэлмсберийского, протестующего против "дела лжи", которое затеяли верующие. Но душевное состояние Уильяма не следует воспринимать как показатель душевного состояния всех английских церковников. Примерно в то время, когда Генрих I начал проявлять свой удивительный талант, клирик Йоркского собора писал эти тридцать пять трактатов, квинтэссенцию всей антигрегорианской мысли, в которых проявляется самая абсолютная и непримиримая вера в достоинства королевского помазания, в священнический и квази-божественный характер королевской власти [172] . Сам Генрих I, по крайней мере в первую часть своего правления, находился в деликатных отношениях с реформаторами. Вероятно, именно в его окружении была составлена подложная папская булла, которая, вопреки всем новым принципам, предоставляла английским королям "присягу и защиту… всех церквей Англии" и своего рода вечную папскую легацию [173] . Не стоит удивляться тому, что в этот момент он, несомненно, насаждал в своих государствах практику тауматургии, которая была подобна высшему возвеличиванию веры в священную власть королей; не стоит удивляться и тому, что эта практика с тех пор процветала на благоприятной почве.
172
Voir surtout le 4e traite, De consecratione pontificum et regum, ou le rituel du sacre se trouve perpetuellement commente: Libelli de lite (Mon. Germ.) III, p. 662 et suiv. Sur l'«Anonyme d'York» cf. H BOEHMER, Kirche und Staat in England und in der Normandie im XI. und XII. Jahrhundert, Leipzig 1899, p. 177 et suiv. (extraits auparavant inedits, p. 433 et suiv.).
173
Cf. H. BOEHMER, loc. cit., p. 287 et suiv.; mon Introduction a Osbert de Clare, Analecta Bollandiana, 1923, p. 51.
Зародившись во Франции около 1000 года, а в Англии — столетием позже, обряд прикосновения, таким образом, появился в династиях, где, вопреки древнегерманской практике, начинало преобладать право первородства. В мусульманских странах на заре ислама считалось, что царственная кровь излечивает от бешенства; однако кровь царствующего монарха, халифа, была не единственной кровью, которой приписывали это чудесное свойство; кровь всякого члена той семьи, из которой избран халиф, всякого курейшита, по всеобщему убеждению, была наделена теми же свойствами [174] , ибо весь царский род в целом считался святым: по этой причине исламские государства никогда не признавали в политике права первородства. Напротив, во Франции и в Англии исцеление золотушных всегда считалось исключительной прерогативой монархов; потомки короля, если сами они не были королями, целительным даром не обладали [175] . Сакральность не распространялась, в отличие от древней Германии, на весь род; она окончательно сконцентрировалась в одном-единственном лице — главе старшей ветви, единственном законном наследнике престола; лишь он один имел право творить чудеса.
174
Wellhausen J. Reste arabischen Heidentums // Skizzen und Vorarbeiten. H. 3. Berlin, 1887. S. 142; ср.: Freytag G. W. Arabum proverbia. Bonn, 1838. Т. I. P. 488; Lane E. W. An Arabic-English Lexicon. Leipzig, 1884. I, 7. P. 26. 2е col. По-видимому, это суеверие восходит к доисламским временам. Та же способность — приписываемая крови Бану-Синанов — упомянута в древнем стихотворном сборнике «Хамаса» (см.: Hamasa. Trad. G. W. Freytag, II, 2. In–40. Bonn, 1847. P. 583).
175
На что нередко указывали авторы, писавшие при Старом порядке, полемизируя с адептами натурализма, которые считали целительную власть семейным, в каком-то смысле физиологическим свойством королевского рода: см., например: Du Laurens. De Mirabili. P. 33. Мне, разумеется, известно, что во времена Роберта II или Генриха Английского право первородства было еще далеко не общепризнанным, однако оно уже пустило крепкие корни; во Франции, невзирая на каролингские традиции, его применяли начиная с воцарения Лотаря в 954 г. История введения этой новой идеи в монархическое право до сих пор, насколько мне известно, не была серьезно исследована; однако здесь для подобного исследования не место. Достаточно будет заметить в этой связи, что сама сила монархических идей побудила некоторых мыслителей считать достойным престола не старшего сына, но просто сына, — каков бы ни был его возраст, — родившегося после того, как отец его был провозглашен королем или помазан на царство; для того чтобы быть истинным наследником короны, следовало, по мнению этих юристов, быть рожденным не от принца, но от короля. Эта теория никогда не имела силы закона, но она послужила предлогом для восстания Генриха Саксонского против его брата Отгона I (см.: Boehmer-Ottenthal. Regesten des Kaiserreich unter den Herrschern aus dem sachsischen Hause. S. 31, 33) и отзвуки ее обнаруживаются в различных текстах; см., напр.: Eadmer. Vita s. Dunstani (Memorials of St Dunstan. Ed. Stubbs. Rolls Series. P. 214. С. 35); Моumu Paris. Historia Anglorum. Ed. Madden. R. S. I. P. 353; Chronica majora. Ed. Luard. R. S. IV. P. 546.
Всякий религиозный феномен традиционно толкуется двумя способами. При одном толковании, которое можно, если угодно, назвать вольтеровским, ученые предпочитают видеть в изучаемом факте сознательный продукт индивидуальной мысли, уверенной в самой себе. При другом, напротив, ученые видят в том же факте выражение глубинных и темных социальных сил; такое толкование я бы охотно назвал романтическим; разве одной из главных заслуг романтизма не было энергичное подчеркивание стихийной стороны всех человеческих феноменов? Эти два типа интерпретации противоречат друг другу лишь на первый взгляд. Для того чтобы некое установление, призванное служить конкретным целям, начертанным индивидуальной волей, могло быть навязано целому народу, нужно, чтобы оно отвечало глубинным течениям коллективного сознания; быть может, впрочем, верно и обратное: для того чтобы более или менее смутное верование могло воплотиться в регулярный обряд, необходимо, чтобы некие люди с сильной волей способствовали этому воплощению. История возникновения «королевского чуда», если согласиться с предложенными мною гипотезами, лишний раз подтверждает нам, что применительно ко многим явлениям прошлого оба толкования дополняют друг друга.
Книга вторая.
Происхождение целительной мощи королей: сакральность королевской власти в начале Средневековья
Глава первая.
Обряд исцеления золотушных больных посредством возложения рук и его популярность до конца XV в.
§ 1. Французский и английский обряды
Мы уже видели, как начали исцелять золотушных с помощью возложения рук короли капетингской Франции и нормандской Англии. Теперь нам предстоит проследить за развитием этого обряда в течение последних столетий Средневековья, вплоть до той поры, когда великий нравственный кризис, разразившийся в конце XV века, поколебал, наряду со столькими старинными верованиями, веру в целительную мощь королей. Для начала займемся внешним обликом, какой с годами принял обряд исцеления.
Поначалу французский и английский обряды были очень похожи. Да и как могло быть иначе? разве второй не был подражанием первому? Впрочем, обе процедуры сперва были весьма примитивны. Однако внутри всякого обряда словно скрывается некая сила, побуждающая его к эволюции; обряд возложения рук на золотушных не был исключением; постепенно он усложнился, и тогда между французским и английским вариантом возникли существенные различия. Эволюция эта в большой мере выходит за рамки данной главы; плоды ее окончательно проявились лишь в Новое время, когда королевское чудо заняло свое место в пышном, разработанном до тонкостей церемониале — принадлежности абсолютных монархий. В данный же момент нам предстоит иметь дело с формами разом и довольно простыми, и довольно зыбкими, изученными лишь отчасти, во всяком случае, в том, что касается деталей; ведь — именно потому, что этикет в Средние века не отличался особенной жесткостью, — мы располагаем очень небольшим числом средневековых памятников церемониального характера.
Итак, первоначальные формы обряда не содержали в себе ничего оригинального. Короли-врачеватели — и это совершенно естественно — повторяли те действия, которые многовековая традиция, запечатленная в житиях святых, приписывала чудотворцам. Подобно благочестивым целителям, о чьих деяниях они знали по рассказам, короли прикасались рукой к больным, чаще всего, насколько можно судить, непосредственно к местам, пораженным болезнью. Таким образом,
176
Пример лечебного использования крестного знамения см. в «Гарене Лотарингском» (Li Romans de Garin Ie Loherain. Ed. P. Paris // Les Romans des douze pairs. I. P. 273), где врачи, наложив повязку на рану герцога Бегона, осеняют ее крестом. Крестное знамение занимало, наряду с благословениями и экзорцизмами, такое важное место в повседневности, что «Монастырский устав» святого Колумбана предписывает наказывать шестью ударами монаха, который забудет перекрестить ложку перед едой или не попросит более старого монаха перекрестить лампу перед тем, как ее зажечь (Zeitschrift fur Kirchengeschichte. 1897. Т. XVII. Р. 220).
177
Один из многочисленных примеров см. в изд.: R. О. Chancery Miscellania. IV, I. Fol. 17 v°, 27 мая 1378: «xvij egrotis signatis per regem».
В старинных житиях Эдуарда Исповедника содержится одно любопытное указание. Когда золотушной женщине открылось во сне, что ей следует пойти к королю, сообщают нам агиографы, она узнала из того же сна, что избавится от болезни, если «король умоет ее водой»; в самом деле, когда она явилась ко двору, святой помазал (я воспроизвожу то удивительное выражение, которое употребляет автор «Анонимного жития») больные места кончиками пальцев, смоченных в воде. В этом жесте тоже различим прием гораздо более древний, унаследованный от старинной магии: считалось, что жидкость, в которую чудотворец окунул пальцы, приобретает чудесные свойства. Следует ли отсюда, что короли всегда прибегали к этому приему? Я так не думаю. Все авторитетные описания английского и французского обрядов приписывают целительную мощь прямому прикосновению. Из житий святого Эдуарда невозможно извлечь более точные сведения о том, каким был обряд исцеления при английском дворе в XII веке и позже, ибо эпизод с излечением золотушной женщины, на который советники Генриха I ссылались как на прообраз королевского чуда, конечно, не был полностью ими вымышлен; по всей вероятности, к тому времени, когда Генрих вступил на престол, эпизод этот уже входил в предания об Исповеднике. В других деяниях святого, описанных в тех же житиях, вода также играет очень важную роль. Перед нами — один из центральных агиографических мотивов, который постоянно встречается в житийной литературе, особенно в той, что создана в Великобритании, но не основополагающая черта целительного церемониала, которому английские короли следовали на практике [178] .
178
Ср. анонимное «Житие» (Ed. Luard. Lives of Edward the Confessor. P. 429) и особенно «Житие» Осберта Клерского, гл. XIV–XVII (где имеются также отсылки к соответствующим фрагментам других житий); ср. также: Franz Ad. Die kirchlichen Benedikdonem. В. 1. S. 79 folg.; особенно: S. 84.
Тем не менее в этом церемониале по обе стороны Ла-Манша вода все-таки играла хотя и скромную, но все-таки немаловажную роль. Естественно, что, прикоснувшись ко стольким отвратительным опухолям, короли мыли руки. Жест этот, рожденный элементарной тягой к чистоте, вначале не имел никакого отношения к лечению. Но как мог народ не приписать целительной мощи королевской лохани? Оттого, что в нее погружалась исцеляющая рука, она и сама, казалось, обретала целебные свойства. Монах из Корвейского аббатства, Этьенн из Конти, сочинивший в начале царствования Карла VI небольшой трактат о французской королевской власти, описал в нем обряд исцеления золотушных. Король, пишет Этьенн, дотронувшись до больного, омывает руки; страждущие собирают воду, послужившую для омовения королевских рук; в течение девяти дней они пьют ее натощак, преисполняясь благочестия, после чего, «безо всякого другого лечения» [179] , ощущают себя совершенно здоровыми. На другом берегу Ла-Манша это странное суеверие, кажется, не наблюдалось, да и в самой Франции в Новое время мы не обнаружим его следов. Однако в Англии, как мы позже увидим, предметом сходного верования стала монетка, даруемая золотушным: в обоих случаях предполагалось, что целебный флюид переходит от королевской руки к той вещи, до которой эта рука дотронулась. Это первичное ядро, сформированное официальным обрядом, постепенно обрастало целым фольклором.
179
Bibl. Nat. Lat., № 11730. Fol. 31 v°: «Item post dictam sanctam unctionem et coronacionem regum Francie omnes predict! reges singulares quilibet ipsorum fecit pluries miracula in vita sua, videlicet sanando omnino de venenosa, turpi et immunda scabie, que Gallice vocatur escroelles. ttem modus sanandi est iste: postquam rex audivit missam, affertur ante eum vas plenum aque, statim tune facit oracionem suam ante altare et postea manu dextra tangit infirmitatem, et lavat in dicta aqua. Infirmi vero accipientes de dicta aqua et potantes per novem dies jejuni cum devotione sine alia medicina omnin sanantur. Et est rei veritas quod quasi innumerabiles sic de dicta infirmitate fuerunt sanati per plures reges Francie» (Также и после означенного елеопомазания и коронации королей Франции все прежде названные короли и каждый в свой черед многажды являли в течение жизни чудеса, то есть полностью исцеляли от той ядовитой, нечистой и вредоносной болезни, коя на старом галльском наречии именуется золотухой. Способ же исцеления таков: по окончании мессы приносится и ставится перед королем чаша, наполненная водой; тотчас же король перед алтарем творит молитву, затем правой рукой касается больного места, а затем означенною водою себя омывает. Болящие же, принявшие и испившие означенной воды, девять дней пребыв в посте и молитве, без какого бы то ни было лекарственного снадобья исцеляются. И се — правда истинная, что от многих королей Франции число подобных исцелений от названной болезни проистекло почти бессчетное. — лат.). Этот фрагмент уже был опубликован д'Ашри (d'Achery) в его примечаниях к «De vita sua» Гвиберта Ножанского, а вслед за ним в изд.: Migne. P. L. Т. 156. Col. 1022–1023. Об авторе см. заметки Л. Делиля (Delisle L. Le cabinet des manuscrits de la Bibl. Nationale. T. II. P. 127; до этого опубл. в изд.: Bibl. Ее. Chartes. 1860. Р. 421). Маленький трактат о королевской власти открывает продолжение Мартиновой хроники, принадлежащее также перу Этьенна из Конти (фрагмент этого продолжения опубликован в изд.: Albanes J. Н., Chevaller U. Actes anciens et documents concernant le bienheureux Urbain V. P. 73); последнее событие, в нем упоминаемое, — битва при Никополе (25 сентября 1396 г.). Текст, приведенный в начале этого примечания, не лишен неясностей: в зависимости от того, как толковать залог глагола lavat, как действительный или как страдательный — классическая латынь позволяет оба варианта, — следует понимать либо что король омывал язвы больных, либо что он омывался сам после прикосновения к этим язвам. Я предпочитаю второе толкование, ибо первое — впрочем, общепринятое — противоречит всему, что нам известно о французском обряде из других источников.
Короли творили чудеса не в тишине. С давних пор французские короли взяли за правило сопровождать традиционный двойной жест несколькими вошедшими в обычай словами. Жоффруа из Болье сообщает, что Людовик Святой, прикасаясь к больным местам исцеляемых, произносил определенные слова, приличествующие обстоятельствам и освященные обычаем, впрочем же слова «истинно святые и католические» [180] . Это те самые «святые и благочестивые слова», которые Филипп Красивый, по преданию, на смертном одре открыл, или, точнее, — ибо в них наверняка не было ничего секретного — напомнил своему преемнику принцу Людовику [181] . Что это были за слова? Приходится смириться с тем, что нам они неизвестны. Позднейшая стереотипная формула, использовавшаяся нашими монархами: «Король руки на тебя возлагает, Господь от недуга тебя исцеляет» — зафиксирована лишь начиная с XVI века. Ни эта фраза, ни что бы то ни было ей подобное, судя по всему, никогда не бывали в употреблении по другую сторону Ла-Манша. Что отнюдь не означает, будто тамошние короли вообще ничего не говорили. Но с их уст слетали одни лишь молитвы.
180
Histor. de France. T. XX. P. 20. С. XXXV.
181
Ives de Saint-Denis. Histor. de France. T. XXI. P. 207 С, D: «primogenitum iterum ad se vocatum secretius, praesente scilicet solo confessore, instruxit de modo tangendi infirmos, dicens ei sancta et devota verba quae in tangendo infirmos dicere fuerat assuetus. Similiter docuit eum quod cum magna reverentia, sancdtate et puritate deberet ilium contactum infirmorum et mundis a peccato manibus exercere» (вторично призвав к себе первенца своего, на сей раз почти тайно, в присутствии одного только исповедника, он (король) наставил сына, каким образом следует возлагать руки на болящих, и передал ему святые и благочестивые слова, кои обычно он произносил, совершая обряд возложения рук. Точно так же король напутствовал (сына) в том, что сие возложение рук должно совершать со страхом Божиим, во благочестии и чистоте, руками, мирской скверной не запятнанными. — лат.). О свидании умирающего Филиппа Красивого с наследником престола 26 ноября 1314 г. сообщает также в своем донесении посланник короля Майорки (не осведомленный, однако, о том, что именно было сказано в ходе этого свидания); см.: Bibl. ec. Chartes. 1897. Т. LVIII. Р. 12.