Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространённых преимущественно во Франции и в Англии
Шрифт:
Имена больных, живших поблизости от двора, то есть проживавших в 1307 и 1308 гг., когда Филипп Красивый не продвинулся к югу дальше Пуатье, на севере Франции, нам, как правило, неизвестны: ведь в принципе им милостыня не полагалась. Тем не менее в списках Рено де Руа фигурируют, в виде исключения, Нормандия (Эльбеф), Артуа (Монтрей-сюр-Мер), Шампань (Ане возле Сент-Мену); вероятно, Агнесса из Эльбефа, Жилетта Кастелянша из Монтрея, Маргарита из Анса были женщины такие бедные, что отказать им в подаянии было никак невозможно [206] . Записи, касающиеся более отдаленных областей, представляют особенно большой интерес. Из них видно, что в чудотворную мощь Капетинга верили люди, жившие в стоявших особняком центральных провинциях, в недавно присоединенной к французскому королевству Тулузе, в Бигоре — далекой пиренейской долине, секвестрованной королем менее двадцати лет назад; верили в нее и подданные крупных вассалов короля — жители Бургундии, наполовину независимой Бретани, Монпелье, подчинявшегося королю Майорки, и Бордо, континентальной столицы Плантагенетов [207] .
206
558 b, 559 b, 558 b.
207
Ла-Сутеррен (Крез): 557 e; Ла-Марш (?): 557 h.; Тулуза и ее окрестности: 554 с, 558 g, 558 1: Бигор: 561 а; Бургундия: 558 1.; Нант: 557 с; Генган: 557 с; Монпелье: 558 с; Бордо: 553 к. За сведениями о политиче- ском и феодальном статусе этих областей или городов отсылаю читателей к книге: Longnon A. La formation de 1'unite francaise, 1922. Сумма, выданная сестре Агнессе, францисканке из Бордо, исключительно велика: 12 ливров, гораздо больше, чем получили четверо обитателей Ломбардии и Наварры, удостоенные прикосновения королевской руки незадолго до того (553 j.). Не в том ли дело, что с помощью богатой милостыни французский король старался привлечь на свою сторону больных из числа подданных английской короны?
Попытаемся осмыслить все эти факты. Мы говорим о 1307 и 1308 годах; это трагическая пора; очень скоро потребность в деньгах, с каждым днем становящаяся все более острой, доведет короля-Капетинга до скандального осуждения тамплиеров. Нет сомнения, что гнет королевской налоговой
208
561 a: «Guillelmus de Alba in Bigorra, paciens morbum regis, ibi tune, xx s. per Petrum de Carnoto» Гилельм из Альбы в Бигорре, страдающий королевской болезнью, там же, тогда же, 20 су от Петра из Шартра. — лат.). Отождествление Альбъг с Обаном (Верхние Пиренеи, кантон Баньер-де-Бигор) — всего лишь гипотеза; впрочем, это не так важно, ибо общая региональная локализация задана словом Bigorra.
Жители Лангедока, Бордо, Бретани, как бы далеко от Парижа они не находились, были, что ни говори, французами, и исцеления они ждали от своего короля. Точно так же шотландцы, получавшие благословение от Эдуарда I, чьими подданными они сделались, или фламандцы, благословляемые Эдуардом III, в котором они видели подлинного наследника французской короны, ждали чудес от этих монархов исключительно потому, что считали их своими законными повелителями. Имелись ли в вереницах страдальцев, представавших перед королями-чудотворцами по обе стороны Ла-Манша, иностранцы в прямом смысле этого слова? Бредвардин сообщает, что к его королю «шли люди толпами отовсюду, из Англии, из Германии, из Франции» [209] . Английские счета, содержащие только цифры, не позволяют проверить это утверждение; однако, судя по всему, мы можем доверять словам королевского капеллана: по должности он вынужден был помогать своему повелителю при совершении чудесного обряда; вдобавок все другие его утверждения отличаются большой точностью. Среди тысяч страждущих, удостоенных прикосновения Плантагенетов, наверное, были не одни лишь их подданные. Что же до Капетингов, то таблички времён Филиппа Красивого наглядно свидетельствуют об их общеевропейской славе.
209
В 1344 г. — когда был написан трактат Бредвардина — французы могли казаться верному слуге Плантагенетов подданными Эдуарда III, но немцы вне всякого сомнения оставались иностранцами.
Начнем с Империи. Вдоль всей западной границы Франции тянулись с севера на юг земли — после Верденского раздела отошедшие к Лотарю, — которые номинально подчинялись германскому государю, но в реальности уже тогда не в меньшей степени зависели от Франции. Особенную активность проявлял здесь Филипп Красивый. Историки не раз описывали его «экспансионистскую политику» [210] , однако обычно они обращают внимание лишь на те факты, которые фигурируют в хрониках или дипломатических бумагах: договорах с городами или сеньорами, делопроизводственных бумагах, договорах о совместном владении. Между тем хотелось бы проникнуть глубже, хотелось бы понять, что именно думали о королях с лилиями в гербе жители этих областей, постепенно подпадавших под влияние Капетингов. Но как это сделать? Во всяком случае, благодаря Рено де Руа мы знаем, что при необходимости эти люди обращались именно к Капетингам, именно их молили сотворить чудо. В действенность прикосновения королевской руки верили в Лотарингии, в том самом городе Меце, епископов которого французское правительство в начале XIV века неоднократно пыталось призвать себе в союзники. Верили в него также и на юге, в Лозанне, в Савойе, и на берегах Роны, в провансальском Тарасконе [211] .
210
Именно такое название носит широко известная книга: Кеrn F. Die Anfange der franzosischen Ausdehnungspolitik bis zum Jahr 1308. Tubinguen,1910.
211
Мец: 558 b; Лотарингия: 553 k; Лозанна: 554 d; Савойя: 551 g; Taраскон: 554 b. О Меце и дипломатии Капетингов см.: Кеrn F. Loc. cit. S. 172,144. Следует заметить, что если порой суммы, выдаваемые иностранцам, были весьма велики, в других случаях они опускались до 20 су — минимальной и, по-видимому, обычной суммы, выдававшейся в качестве милостыни больным, удостоенным прикосновения королевской руки.
Та же вера была сильна и в областях, еще больше отдаленных от Франции, в государствах действительно иностранных: по ту сторону Пиренеев, причем не только в маленьком королевстве Наваррском, которое французская королева принесла в приданое своему супругу, но и в собственно Испании, а главное, по ту сторону Альп. Только в 1307 и 1308 гг. к королю явилось по крайней мере шестнадцать итальянцев: ломбардцы — в частности, жители Милана, Пармы, Пьяченцы, — Джованни из Вероны, четверо венецианцев, один тосканец, два жителя Романьи, одна женщина из Урбино, один монах из окрестностей Перуджи [212] . Это примерно та эпоха, когда Данте уподоблял династию Капетингов «зловредному растенью», которое наводит мрак на всю землю [213] . У этой монархии-захватчицы имелось разнообразное оружие, и в том числе — чудеса. Легко себе представить, какими превосходными пропагандистами послужили, возвратившись домой, в августинский монастырь в Умбрии или в «тучную» Болонью, брат Грегорио или дама Кьяра, если по случайности прикосновение королевской руки в самом деле принесло им облегчение! [214]
212
Наварра: 552 с, 553 j, 554 а; Испания: 553 m, 554 с, 557 с, 559 е («Maria de Garda in Esturia, paciens morbum regis… apud Longum Pontem» «Мария из Гарды в Астурии, страдающая королевской болезнью… у Длинного моста» — лат.)); Ломбардия: 553 j., а также: Lat. 9026. Р. 13 (таблички): «…de Lombardia paciens morbum regium» (из Ломбардии, страдает королевской болезнью. — лат.) (опущено в публикации); Милан: 560 а, Парма: 551 h; Пьяченца: 560 f; Johannes de Verona: 558 d; Венеция: 553 f; Романья: 558 h, 560 h; Болонья: 553 m, Тоскана: 554 с; Урбино: 557 k; «Gando» возле Перуджи: 560 k.
213
Чистилище. XX, 43 и след.
214
560 k: «Frater Gregorius de Gando prope Perusium, ordinis sancd Augusdni, paciens morbum regis…» (Брат Григорий из Гандо подле Перуджи, монах из ордена августинцев, страдает королевской болезнью. — лат.); 553 m: «Clara de Bononia Crassa et Maria de Hispania, padentes morbum regium…» (Клара из Тучной Болоньи и Мария из Испании, страдают королевской болезнью. — лат.) (запятую, поставленную издателем между «Bononia» и «Crassa», следует, безусловно, убрать).
Политика Филиппа Красивого по отношению к церкви казалась некоторым исследователям историческим парадоксом. Этот государь, нанесший папству столь жестокий удар, был, в этом не может быть никаких сомнений, человеком глубоко религиозным, набожным, почти аскетом [215] . Он нисколько не походил на такого государя, как, например, Фридрих II Гогенштауфен. Как же объяснить его поведение? Загадка, возможно, не так сложна, как кажется на первый взгляд. Мы слишком часто забываем, кто такой был Бонифаций VIII. Этот умеренно легитимный папа, обязанный тиарой исключительно «великому отказу» своего предшественника, иначе говоря, отречению, которое было подписано при подозрительных обстоятельствах и само по себе выглядело весьма сомнительным, этот гонитель Спиритуалов казался многим истинным христианам личностью скандальной. Лишь стараниями Шарры Колонны и Ногаре он сделался мучеником. Тем не менее, в состоянии души благочестивейшего монарха, который вдохновил или, по крайней мере, дозволил, а затем защитил блеском своего имени незабываемое покушение на главу церкви, остается что-то непонятное; что же сказать об умонастроении его слуг, по большей части добрых католиков, — ведь они почти всегда выказывали благочестие еще более строгое? Изучение обряда возложения рук, пожалуй, поможет пролить свет на эту психологическую проблему. В оправдательной записке Ногаре и Плезиана, составленной в 1310 г., длинное похвальное слово королю заканчивается словами, представляющими в определенном смысле его кульминацию: «Господь творит его руками над страждущими чудеса несомнительные» [216] . Не стоит видеть в этой фразе обычное адвокатское плетение словес. Для современников она выражала неоспоримый факт, определявший целое мироощущение. Та же надежда, которая заставляла паломников отправляться к великим святыням, побуждала толпы больных, жаждущих исцеления, отправляться ко двору монарха из рода Капетингов. Перуджа и Урбино, города, которые, по крайней мере теоретически, являлись папскими владениями, поставляли ему своих золотушных даже в 1308 г. — дата, достойная внимания, — то есть через пять лет после инцидента в Ананьи. Избранный сосуд Всевышней благодати, чудесный врачеватель, к которому почти все католики взывали как к святому, французский король не казался ни своим подданным, ни себе самому обычным светским государем; слишком сильно было в нем божественное начало, чтобы он счел себя обязанным склонять голову перед Римом. Кто может знать, какую тайную гордость взращивало в сердце Филиппа Красивого сознание его чудотворной мощи? и как укрепляло в тяжелые минуты дух его верных слуг зрелище страждущих, стекающихся к королевскому порогу со всех концов Европы?
215
См.: Ives de Saint Denis // Histor. de France. T. XXI. P. 202, 205; Wenck. Philipp der Schone. S. 67, n. 2.
216
Dupuy Р. Histoire du differend d'entre Ie pape Boniface VIII et Philippe Ie Bel. In–40. 1655. P. 519: «apertaque miracula Deus infirmis, Deus per maims eius ministrat». О датировке записки см.: Holtimann R. Wilhelm von Nogaret. Fribourg en В., 1890. S. 200; Uurand, G. Clement V et Philippe IV Ie Bel (these lettres Paris). 1910. P. 209.
Вторая
Трудно, однако, предположить, что разыгравшаяся в Англии борьба между разными ветвями королевского рода хотя бы отчасти не ослабила народную веру в чудесную мощь государей. Впрочем, в обсуждении этого вопроса нам нет нужды ограничиваться предположениями. В сочинении великого юриста сэра Джона Фортескью, сторонника Генриха VI, мы находим недвусмысленное свидетельство того факта, что вера народа в королевское чудо в ту пору пошатнулась. Высланный в Шотландию, Фортескью в 1461–1463 гг. написал в защиту своего повелителя несколько трактатов; все они дошли до нас; в них Фортескью отрицает наличие у Эдуарда IV, в тот момент восседавшего на английском престоле, чудотворного дара; по его мнению, даром этим обладает один лишь Генрих VI: «от прикосновения его чистейших рук… еще и сегодня больные, страдающие королевской болезнью, и даже те, от кого отказались врачи, обретают, с божьей помощью, столь желанное здоровье, и свершается сие во славу Всевышнего, ибо из благодати Господней проистекает благодать здоровья, и очевидцы сих чудес укрепляются в преданности своей королю, который, милостью Божией, подтверждает еще более неоспоримо право свое на монарший титул» [217] . Иными словами, сторонники Ланкастеров отказывали представителям рода Йорков в способности творить чудеса. Несомненно, их политические противники отвечали им тем же. Каждый лагерь стремился опорочить обряд, совершаемый в лагере противника. Могло это не дискредитировать хоть отчасти весь обряд в целом? Законный король, думали люди, умеет исцелять; но какой из королей законный? Дать совершенно точный ответ на этот деликатный вопрос было зачастую весьма затруднительно, и это не могло не уменьшить потока больных, прежде толпами устремлявшихся к королю в дни, отведенные для прикосновений. Точных численных данных, свидетельствующих об этом уменьшении веры в королевское чудо, у нас, как уже было сказано выше, нет; однако косвенное доказательство имеется, и заключается оно в следующем.
217
De dtulo Edwardi comitis Marchie. C. X, in: The works of Sir John Fortescue… now first collected by Th. Lord Clermont // Sir John Fortescue, knight, his life, works and family history. In–4°. London, 1869 («напечатано для приватного распространения»; экземпляр Британского музея). Р. 70: «virtute cujus debitae sibi unctionis per mundissimorum suarum manuum contactum labe aliqua utpote sanguine homicidii et fame luxuriae incontaminatarum, languentes morbo regio, de quibus medici expertissimi desperarunt, usque in hodiernum diem optatam Domino conferente recipiunt sospitatem ad Dei omnipotentis laudem, de cujus gratia venit gratia sanitatum, ad videntium et assistentium fidelitatis ad ipsum regem constantiam, et sui indubitatissimi tituli. Domino approbante, confirmationem». Ср. другое сочинение того же автора, написанное в ту же эпоху, «Defensio juris domus Lancastriae» (Защита прав дома Ланкастеров. — лат.) (Ed. Clermont. P. 508; фрагмент, опубликованный также в: Freind. The history of Physick. 5е ed. 1758. Т. II. P. 32», а также: Crawfurd. King's Evil. P. 45. Фортескью включает в число королевских способностей, которых лишены королевы, способность исцелять золотушных. Пассаж из «Defensio» переведен почти дословно в третьем трактате, писанном в то же самое время: «Of the title of the House of York» (Ed. Clermont. P. 498; Crawfurd. Loc. at. P. 46). О жизни Фортескью и хронологии его произведений см.: Plunmer Ch. Introduction // Fortescue J. On the governance of England. Oxford, 1885.
Вскоре после окончания войны Алой и Белой роз в счетных книгах Генриха VII и Генриха VIII вновь появились некоторые записи, связанные с возложением рук. Они немногочисленны, но объясняется это, судя по всему, их неполнотой. Большинство больных, по-видимому, получали деньги из общего бюджета милостыни, подробной росписи которого у нас нет; мы знаем только о некоторых выплатах, которые были сделаны в виде исключения лицами, не имевшими отношения к королевской службе милосердия, и которые по этой причине были занесены в придворные счетные книги, частично дошедшие до нас. Итак, для эпохи первых Тюдоров, равно как и для непосредственно предшествовавшего ей периода, мы не располагаем ежегодной статистикой, подобной той, какую мы привели для царствований Эдуарда I, Эдуарда II, Эдуарда III. Поэтому вместо того чтобы заниматься общими суммами, рассмотрим в счетах Генриха VII отдельные статьи, касающиеся «исцелений». Чудесно исцеленные получают неизменно по 6 шиллингов 8 пенни. Во времена трех Эдуардов сумма, как я уже отмечал, была также неизменной, но куда более скромной: исцеленным платили по одному пенни. Разумеется, сравнивать надо не голые цифры: бессмысленно говорить, что б шиллингов 8 пенсов равняются 80 денье, ибо во времена Генриха VII тем же словом «пенни» обозначали гораздо меньшее количество драгоценного металла, нежели, например, в XIII веке; постоянное падение ценности монет — одна из особенностей экономической истории Средневековья. Тем не менее мы можем быть уверены, что милостыня, подаваемая Генрихом VII, была гораздо щедрее той, какой довольствовались пациенты Эдуарда I и даже Эдуарда III. При этом последнем государе одно пенни представляло собою серебряную монетку, весившую чуть меньше полутора граммов [218] .
218
Точнее, 22 2/9 грана по крайней мере вплоть до 18-го года царствования; гран равняется 0,0648 грамма. Позже пенни стал дешеветь и вес его дошел до 18 гранов: Hawkins E. The silver coins of England. 3е ed. (rev. R. L. Kenyon). London, 1887. P. 207.
При Генрихе VII и в первые годы царствования Генриха VIII 6 шиллингов 8 пенсов представляли собою золотую монету весом чуть больше 5 граммов [219] ; ее называли «ангелом», поскольку на ней было выбито изображение архангела Михаила. При Тюдорах «ангел» был монетой, специально предназначенной для обряда возложения рук; ту же роль он продолжал исполнять при Стюартах. Его ценность в качестве счетной денежной единицы изменялась, как и ценность всех прочих металлических монет, в зависимости от финансовой политики; в 1526 г. Генрих VIII довел ценность «ангела» до 7 шиллингов 6 пенсов [220] и тем самым «ослабил» его, однако больные на этой операции ничего не потеряли; они продолжали получать точно 7 шиллингов 8 пенсов, иначе говоря, им выдавали ту же самую золотую монету, что и раньше: настолько важным представлялось не обмануть их ожиданий и оставить за ними право на неизменное количество драгоценного металла. Что же до покупательной способности звонкой монеты в различные эпохи, то нынешнее состояние исторической науки не позволяет определить ее абсолютно точно. Тем не менее нам известно, что до «Черной Смерти» одно пенни составляло дневной заработок тех, кто ворошит сено, то есть довольно плохо оплачиваемых работников, в начале же XVI столетия «ангел» равнялся плате, получаемой известным врачом за одну консультацию: контраст очевиден [221] . Подведем итоги: если в царствование Эдуарда III милостыню золотушным подавали серебром, то при Генрихе VII ту же милостыню стали подавать золотыми монетами, и вдобавок абсолютная ценность ее сильно возросла. Когда произошло изменение? при Генрихе VII или до него? сразу или постепенно? Мы не знаем. Кажется, первым королем, который начал чеканить «ангелов», был Эдуард IV; однако использовал ли он эти монеты в целительном обряде? Ничто не позволяет ответить на этот вопрос утвердительно. Точно мы знаем лишь одно: любопытная трансформация, в результате которого милостыня, подаваемая больным, превратилась в настоящую награду, приманку для тех, кто колеблется, не решаясь отправиться к королю и подвергнуться возложению рук, свершилась в тот самый кризисный период, когда государи, оспаривавшие друг у друга корону, отрицали наличие у соперника права творить чудеса. Поверить в то, что это всего лишь совпадение, трудно. По-видимому, каждый претендент пытался любыми средствами привлечь к себе золотушных, алчущих исцеления: ведь выказывая свой чудотворный дар, короли наилучшим способом «подтверждали», по выражению Фортескью, свое «неоспоримое» право на корону. Во Франции, где подобного соперничества не наблюдалось, сумма, выдаваемая пациентам, оставалась весьма скромной; при Людовике XII и Франциске I она равнялась 2 турским су, или двум крохотным серебряным монеткам [222] . Не следует ли отсюда, что поразительный рост английской милостыни объяснялся исключительно соперничеством двух королевских домов?
219
Точнее, 80 гранов; см.: Kenyan R. L. The gold coins of England. London, 1884. P. 89. Вес монеты указан здесь для царствования Генриха VIII; однако скорее всего он был примерно таким же и при Генрихе VII. О монетах, использовавшихся в обряде возложения рук при Тюдорах, см.: Farquhar H. Royal Charities. I.
220
Farquhar H. I. P. 84. Я немного упрощаю дело, говоря о «той же золотой монете», ибо проба монеты в этот момент изменилась и должна была измениться еще сильнее в дальнейшем, однако в данном случае для нас это несущественно.
221
О пенни см.: Statute of Labourers (1350), Statutes. I. P. 311: «и да возьмет всякий, кто станет полоть или ворошить сено, не больше одного пенни за день»; я перевожу «feyns faire» как «ворошить сено» из-за соседства с глаголом «sarcler» (полоть), а главное потому, что в следующих статьях точно указан заработок косцов; он, естественно, выше — 5 пенсов за акр или 5 пенсов в день. Об «ангеле» см.: Farquhar H. I. P. 73.
222
При Людовике XII, в соответствии с ордонансом от 19 ноября 1507 г., большая монета, равноценная 12 турским денье, весила чуть меньше 2,85 грамма; так же обстояло дело и при Франциске I до 1519 г., с 1519 по 1539 г. та же монета, равная 12 турским денье, весила чуть меньше 2,66 грамма; в 1540–1547 гг. дузен (монета, также равнявшаяся 12 турским денье) весила чуть больше 2,68 грамма. См.: Blanche! A., Dieudonne A. Manuel de numismatique francaise. T. II. P. 308, 314.