Коронованная распутница
Шрифт:
От Петра…
Ну ладно, Машка первая понесла от царя, что ли? Почему же так стеснилось Катеринино сердце? Почему захолодели руки? Почему она не могла ни спать, ни есть? Почему спасительное спокойствие изменило ей, а ревность, прежде незнаемое чувство, грызла сердце, словно мышь, добравшаяся до лакомого кусочка?
– У меня будет сын… – медленно, протяжно выговаривала Мария, водя пальцами по своему выпуклому животу, и в глазах у нее было тупое, сытое удовлетворение. – Я знаю. У меня будет сын… Мне гадалка посулила. Она ворожила и увидела в моем животе сына, а над головой у него золотое сияние. Словно корона!
У Катерины сохло во рту, потому что она тоже верила гадалке. У этой твари родится сын, и тогда ее, императрицы, жизнь кончится. Петр
Ах, как же поддержала тогда Катерину бесценная Анна Крамер! Вытирала ее слезы, гладила по голове, ласково шептала на ухо:
– Все обойдется, ваше величество!
И ведь права оказалась Анна Крамер. Все обошлось! Не родился сын у Машки Кантемировой, выкидыш у нее сделался. Аж на шестом месяце! Не соврала гадалка: в самом деле, дитя оказалось мужеского полу. Ну теперь у него наверняка венец золотой вокруг головы: светлая душенька, ангельская, безвинная, может, даже в рай вознеслась…
Катерина перекрестилась, невинно улыбаясь. Очень кстати случился тот выкидыш. Главное дело, ни с того ни с сего. Поговаривали, что в щи Мариины или в окрошку (она была до сих яств большая охотница!) кто-то подлил отвара спорыньи.
Кто? Но откуда знать Катерине? Она ни щей, ни тем паче окрошки, гадости этой прокислой, в рот никогда не возьмет. Так что… Откуда ей знать?
Когда она спрашивала Анну, та лишь плечами пожимала. И глаза у нее при этом были чистой, незамутненной, невинной голубизны.
Вообще-то, если пораскинуть умом, Машка Кантемирова тоже не могла принять образ змеи в том сне. Что толку, что она еще долго таскалась за войском? Порожняя, никому не нужная… Вроде бы Петруша какое-то время одаривал ее своими милостями, а все же Машка сделалась не более чем одной из многочисленных шлюх, которые пользовались недолгим расположением государя.
Была – единственная, стала – одна из многих. Ее теперь Катерине бояться не стоит. Поверженный враг – уже не враг.
Катерина вспоминала, как все складывалось дальше. Радостное известие пришло из армии. Генерал Матюшкин захватил Баку! Петр и Катерина были тогда на машкераде во дворце Меншикова (именно там, в этом роскошном доме, устраивались все самые пышные празднества, с которыми терпеть не могли возиться ни Петр, ни Катерина). Катерина была в наряде венецианской дамы, Петр переоделся католическим кардиналом. Удалившись, чтобы прочесть документ, который ему привез посыльный прямо из Персии, он сорвал с себя красный кардинальский наряд, надел свою темно-зеленую с красным военную форму Преображенского полка и воротился к гостям, лучась торжеством, однако гордо молчал, представив возможность Алексашке объявить всем о победе.
Катерина поднесла ему полный кубок победителя. Петр осушил его. Вокруг царя все пили во славу русской армии, даже часовые были пьяны. Кто-то потом нарочно подсчитал – после окончания пира осталась тысяча пустых бутылок! Наконец Катерина уговорила Петра ударить в барабан и возвестить окончание веселья. Но вместо того чтобы ехать домой, он вышел в сады Меншикова, и праздник продолжился: опять потекла рекой водка, начались танцы.
Именно в эти дни Петр принял важное решение, которое
За всю историю России единственная женщина была коронована: Мария Мнишек в 1606 году. Но ее муж, Димитрий Самозванец, был убит спустя восемь дней, она же схвачена, сослана, потом бежала и в конце концов умерла в темнице.
Ну что ж, на сей раз для новой императрицы все должно было сложиться куда счастливей. Всегда бережливый и даже скуповатый, Петр на сей раз не считал денег. Костюмы и экипажи были заказаны в Париже. Корона, изготовленная русским ювелиром в Санкт-Петербурге, превосходила по богатству все, которые существовали ранее. Она была украшена бриллиантами и жемчугом, увенчана огромным рубином, а стоило это творение полтора миллиона рублей.
Когда Екатерина показала Петру пышные торжественные одежды, в которые он должен был облачиться для церемонии, он застеснялся этого великолепия. Одежда была лазоревого цвета, вышитая серебром, с серебряным поясом, серебряные стрелки украшали темно-красные чулки.
Пока император примерял это необычное одеяние, серебряные блестки отлетели от ткани и упали на пол.
– Смотри, Катенька, – сказал он, вздохнув. – Надо поднять их, это почти что жалованье одного моего гренадера.
В конце марта весь двор приехал из Санкт-Петербурга в Москву, и 7 мая 1724 года Катерина в позолоченной карете, украшенной императорской короной, направилась к Архангельскому собору в Кремле. Император лично командовал ротой охраны, которая была специально набрана, чтобы возглавлять кортеж. Над городом звонили колокола, артиллерийские залпы приветствовали проходящую процессию; удары литавр и звуки труб подхватывали приветственные возгласы толпы. Двенадцать пажей в парчовых рубашках, зеленых бархатных курточках, белых париках и головных уборах с белым плюмажем сопровождали Катерину. Четверо придворных самого высокого звания поддерживали ее мантию с бриллиантовыми застежками, помогая выйти из кареты.
Сейчас никто не решился бы сказать, что ее наряды покупали на толкучке. Катерина была одета в расшитое золотом пурпурное платье со шлейфом в испанском стиле. Представители всех областей страны заполнили храм, внутри которого возвышались два трона под балдахином из темно-красного бархата. Архиепископ Новгородский совершал богослужение. Петр поднял тяжелую корону и возложил ее на голову своей царственной супруги, встав перед ней на колени. Она заплакала и, когда он поднялся, хотела пасть пред ним ниц. Петр поднял ее и протянул ей державу, символ государственной власти, а себе оставил скипетр.
Так она стала императрицей. Так муж доказал ей свою любовь.
А она…
А она сейчас больше всего хотела, чтобы Виллим Монс никогда не попадался ей на глаза!
Погрузившись в свои мысли, Катерина чуть не слетела с сиденья, так резко остановилась карета.
– Что ж ты делаешь, мил-человек?! – плаксиво, обиженно закричал кучер. – Кто ж тебя так учил, чтоб лошадям в морду факел тыкать? Неужто тятька с мамкой? Что ж они за люди такие были?!
– Ты моих тятьку с мамкой не трожь, – басовито отозвался молодой задиристый голос. – Сам виноват – куда прешь? Не видишь – царский дворец, а ты со свиным рылом, не останавливаясь, в ворота ломишься!