Короткие истории. Тексты

Хлямин Леонид

Она тоже пробовала что-то писать. Иногда показывая мне, и спрашивая: «Ну, как?». Я честно отвечал, что слишком много «трэша» и «розовых соплей». Но не везде. Да, для девушки, увлекающейся декадансом в целом это нормально, - считал я.

Так, она, не задолго до того, как нам перестать общаться, подарила мне листок формата А4, стандартный, со стихотворением. Стихотворение адресовано мне. Приведу его полностью:

Сегодня осень, а значит по моде: раздеться

Все скинуть с себя, как дерево желтые

листья

Сегодня, Вы знаете, чаем уже не согреться,

Сегодня теплее писать такие вот письма.

Я так бы хотела взять краски и тонкую кисть,

Но жаль, у мен с ней все как бы не очень-то,

А если могла, то я рисовала бы жизнь:

В ней Вас, небо, море, и изредка прочерки.

А если могла, то я танцевала бы вальс…

На крышах с котами, от которых несет табаком,

И мы бы кружились, не помня уже ни о ком.

Но Вы же историк, Вам не зачем все эти «если бы»

А впрочем кому-то наверно нужны и они?

Считайте письмо мое просто добрым приветствием,

Может Вам станет теплей от него в такие вот дни.

Авторская пунктуация и «все прочее» в стихотворении сохранено. Я ничего не исправил, публикуя, ни одной запятой. Про смысл и построение стиха, тоже говорить не буду. Этого не нужно делать. Скажу лишь, что стихотворение наивно, трогательно. Оно доброе. Оно – мне.

Листок этот у меня до сих пор лежит в моих старых записях, среди моих талмудов.

Как-то, я узнал, что она вышла замуж еще на пятом курсе, за какого америкоса, пожилого, жирного, некрасивого и богатого. И сейчас живет в США. Узнал, что она недавно вроде бы приезжала с ним. Своего парня она давно бросила. Ну, а со мной просто перестала общаться.

Летом 2007-го года она побывала в Англии, и приехала полная ощущений. Мы встретились здесь же, на районе. Гуляли.

Затем – Америка, США, - заветная мечта всех «инязовцев». Это такой определенный сорт женщин я вывел. Для них цель – выучить язык, потом грабительская и подлейшая программа «Старт Трэвел», и еще там какая-то есть программа, - и США.

Ничего так себе девочки – ни принципов, ни моральных устоев.

А начиналось как всегда все с романтикой.

Дядька мой, двоюродный брат моей матери, был фигурой, скажем так, неоднозначной. Он мне сразу понравился. Ну, хотя бы потому, что он из родственников не нравился никому, а мне не нравились родственники мои в своем большинстве. Не нравятся и сейчас, по правде. Почему? А потому что они жлобы, мещане, «средние люди», - не буду и не хочу углубляться, - я думаю, понятно, что я имею в виду, так? Но, - не все они такие до единого, конечно, - справедливости ради, замечу.

Мне говорили взрослые, как сейчас помню: «Леня, не кривляйся, когда тебя фотографируют!», «Леня, не говорю эти глупости!», «Леня, прекрати так себя вести!», «Леня, зачем ты это сказал!», и так далее по списку.

А он не говорил. Он говорил: значит, ребенку так нравится.

Мы еще перемигнулись на общем застолье, - он, «полоумный» дядька, и я – ребенок. Я сидел с братьями на диване, на старой квартире моих теток – мы пили «Спрайт», дядька мой, напротив, - булькал стопками. Он сидел в малиновой рубашке и цветастом галстуке. Надухаренный.

С ним мы, как ни странно, до 2007 года не пересекались почти что. Ну, было там, в детстве, когда мне было мало лет, как вот, взять, к примеру, выше описанный случай с застольем. Но, скорее редко мы виделись. Виделись в основном на сборищах родственников, а у родственников это в основном либо чьи-то юбилеи, либо, как правило – похороны. Вот тогда-то все они и могут собраться, посетовав, между делом, что так редко видятся, и что уж в следующий раз надо всем-всем обязательно собраться «нормально». Но, к сожалению, все эти слова ложь и пиздеж. Проверено неоднократно. Сам слышал. Много раз.

Так вот, дядька мой, Дмитрий Никодимович Титов был фигурой неоднозначной. В чем это проявлялось? Ну, например, он был стопроцентным авантюристом и приколистом по жизни.

Работал на заводе, на Тракторном, во времена Союза. Потом в начале девяностых занялся собственным бизнесом, - судьба его бросала то туда – то сюда. Прогорал. Где-то брал еще средства, - прогорал снова. Брался всегда, Бог знает, за какие проекты. Шел в политику, - баллотировался вроде, в горсовет по Тракторозаводскому району. Безуспешно, естественно. В середине девяностых уже это было.

Ездил на передачу к Малахову на первый канал. По дачному вопросу. (Он председательствовал в одном из кооперативов).

Три раза был женат официально, - если не ошибаюсь. Может – больше. Во всяком случае, последний раз был разом четвертым. Имел двух взрослых теток-дочерей, и сына, от позднего брака. Ни с кем не жил долго никогда. Не уживался. Не сиделось ему на месте. Родственникам моим врал, легко их дурил и обманывал, по-крупному, и так, - по пустякам. На него злились, ненавидели. А я с этого угорал, и относился к нему хорошо. Как минимум, - точно неплохо.

Тетя моя, бросала трубку, когда он ей пьяный звонил. А потом стала бросать трубку вообще всегда, когда он ей звонил. Даже если трезвый. Сама его начинала материть.

Никодимыч пил. Кодировался сто раз. Потом начинал все по-новому. Его хватало по-разному, на какое-то количество времени. Он сжигал себе ноги в камине каком-то, падал откуда-то с высоты. Занимал деньги, на непонятно какое очередное «грандиозное» дело, которое он «наконец-то придумал, и теперь точно воплотит в жизнь». Скрывался. Занимал снова. Для справедливости, стоит сказать, что иногда у него все же что-то выходило. Так как худо-бедно, но он всегда был при деньгах, при машине, в хорошем дорогом костюме, с очередной женой-любовницей в одном флаконе. Носил очки, был внешне интеллигентен, но при этом матерился как черт. Ханыга во дворянстве, одним словом. Отщепенец от всех и всего.