Корпорации «Винтерленд»

Глинн Алан

— Ладно, но… кто это?

Дойдя до двери, доктор оглядывается:

— Как — кто? Разумеется, полиция.

Всю дорогу от Графтон-стрит через Колледж-Грин до набережной Джина слышит голос Мерригана.

«Вижу, что это превращается в навязчивую идею. Вижу также, что это может разрушить твою жизнь».

И ведь нельзя сказать, что он не прав.

Она чувствует, что находится во власти наваждения. Она его не понимает и пока не способна ему сопротивляться ввиду отсутствия энергии.

Она было подумала, что после событий минувшей пятницы наваждение рассеется. Что она смирится с тем, как все вышло, стерпит усеченное правосудие.

Однако наваждение странным образом только усилилось.

А вчера вечером, когда сообщили, что Нортон снял обвинение, Джина вообще взбесилась. Ей все вдруг стало ясно. Она четко поняла, что должна во что бы то ни стало засудить его.

Теперь ей это представляется несбыточной мечтой. Что делать дальше? Как подобраться к нему после всего случившегося? Как подступиться?

Она идет по набережной и видит Ричмонд-Плазу. Ей кажется, она все еще там на сорок восьмом этаже, держит в руке заряженный пистолет. Или, если на то пошло, все еще в промзоне — втыкает ломик в череп мужика, переступает через лужи крови и ручейки мочи…

В сравнении с такими мощными переживаниями все остальное, начиная со смерти Ноэля и до ее прибытия на склад, меркнет. Отходит на задний план, сдвигается в область нереального.

А вот то, что предстоит, слишком реально и слишком осязаемо. Счет идет на дни, а может, на часы, которые — и это уже понятно — будут полны неистовства, беспорядочного и хаотичного.

«Вижу, что это превращается в навязчивую идею. Вижу также, что это может разрушить твою жизнь».

Она поднимается по лестнице, заходит в квартиру и сразу же направляется в противоположный угол — к столу.

Снимает куртку. Вынимает ключи, кошелек, мобильный.

Можно, конечно, позвонить ему на мобильный, но не слишком ли это в лоб? А вдруг он не подойдет? Вдруг предупредит полицию?

Нужно загнать его в угол, чем-нибудь спровоцировать.

Джина присаживается. Она представляет себе Марка в реанимационной палате — на искусственном жизнеобеспечении. Ей снова приходит в голову, что она никогда не проводила связи между ним и Нортоном. Это вообще единственный пунктик во всей истории, который не складывается и неясен.

И вот, с тошнотворной одержимостью игрока, мечтающего сделать еще одну, якобы последнюю ставку, она стукает по центру клавиатуры и включает компьютер. Открывает файл. Врубает принтер.

Смотрит на часы.

16:25.

Потом берет мобильный и звонит в местную службу курьерской доставки.

Медсестра моментально вспоминает, кто такая Джина Рафферти. Она сообщает Марку, что Джина не только в порядке, но и еще и порядком засветилась — попала в новости, потому что наделала шуму…

Марка эта информация сначала тревожит, а потом обескураживает.

Какой-то бред!

Что такое Ричмонд-Плаза? Кто такой Пэдди Нортон?

Ему становится легче от сознания, что с Джиной все в порядке, что она жива. Но он не понимает, что она творит, он не…

И тогда медсестра говорит, что постарается найти какую-нибудь вчерашнюю газету — «Индепендент» или «Трибыон». Все воскресные газеты только об этом и писали. У кого-нибудь из пациентов наверняка завалялся номер.

Как только у нее появится минутка, она разведает ситуацию.

Но может, пока суд да дело, Марк посмотрит телевизор?

— Скоро будут новости.

— Да, — отвечает он, — конечно. Спасибо.

Сестра включает телевизор и отдает ему пульт.

— Мм, сестра, — произносит Марк, — нет ли у меня возможности каким-то образом получить доступ к мобильному телефону?

— Думаю, есть. Можете пока воспользоваться моим, если уж так приспичило позвонить… или…

— А внизу их не продают, в приемном покое? Там нет магазина? Может…

Она кивает:

— Да-да, не беспокойтесь. Я что-нибудь придумаю.

После ее ухода Марк некоторое время пялится в экран, но сосредоточиться не получается.

Поэтому он переводит взгляд опять на дверь.

Когда появится полиция? И что они у него спросят?

Задумывается.

Посмотрим на вещи здраво: будут ли они его вообще о чем-то спрашивать? Разве в их интересах, чтобы он им что-то рассказал?

Нет, только в его. И больше ни в чьих.

Допустим, физически Марк уже не представляет угрозы. Но он все равно остается угрозой, просто иного характера. Само по себе то, что он жив и может кое-что порассказать, угрожает не только карьере Болджера, но и репутации, а также стабильности партии в целом.

У него такое чувство, будто он выбирается в ясный день из плотного тумана. Наверное, потому, что доктор что-то подкорректировал в капельницах. К тому же адреналин ударил в голову. В общем, он дико взволнован и не уверен, что долго протянет в лежачем состоянии.

В бездействии и ожидании…

Чего?

Он смотрит на дверь, потом опять на телевизор.

Начинаются новости.

Зловеще отыгрывает музыкальная заставка и затихает.

Он пытается настроиться.

Звонят в дверь.

Нортон не шевелится.

Он не собирается подходить к домофону. Это явно журналисты, которые терлись у ворот. Они уже пытались проделать этот трюк несколько раз за последние дни.

Он пьет кофе, и сердце стучит как бешеное. От виски, выпитого раньше, ему стало дурно. Сначала все пошло путем, он даже слегка захмелел — наверное, от смеси алкоголя с таблетками, — но потом его стало тошнить и вырвало. Тогда он перешел на кофе: сначала чувствовал себя прилично, но теперь ощущает тревогу, волнение и сдавленность в груди.