Кошачье сердце

Михнегер Егор

— И в конце она меня вопрошает: вы что, против социальной справедливости? — уплетая пельмешки за обе щеки, профессор делился с доктором Бернардом впечатлениями от встречи с четырьмя горе-стартаперами. — Представляешь? Какая-то выскочка крашенная, нолик без палочки, а всё туда же. Лишь бы права покачать да в чём-то кого-нибудь обвинить. Социальная справедливость… Терпеть это понятие не могу!

Аккуратно распиливающий ножом и вилкой пельмени доктор лишь молча кивал.

— Да вы не режьте, дорогой вы мой доктор, целиком пельмень в рот кладите! На ложке подержали немножко,

подули и в рот. Ням-ням-ням. Не надо резать его.

Бернард, который, — теперь кошка была в этом абсолютно уверена — будучи французом, привык мелко резать всю пищу, неохотно отложил нож и вилку. С крайним недоверием посмотрев на широкую ложку, он всё же последовал примеру Фёдора Фёдоровича и начал наконец есть, а не нарезать несчастный пельмень на кусочки.

— Социальная справедливость. Куда ни плюнь, все только и рассуждают про эту социальную справедливость! — продолжал возмущаться профессор. — Но кто определяет, что сегодня справедливо, а что нет?

— Хм. Может быть, общество? — втянувшись в процесс поедания пельменей, пожал плечами расцарапанный.

— Пф-ф-ф! Общество. Я тебя умоляю! — в два счёта умяв свою порцию, откинулся на спинку кресла профессор. — Какое там общество, Бернард? Группа самопровозглашённых активистов, которых финансирует несколько чокнутых богачей — вот кто определяет повестку. Общество очень инертно, оно перестраивает свои мировоззренческие установки поколениями, а у нас что творится? Вчера одни у нас были «всегда» угнетённые, сегодня другие, завтра третьи или четвёртые будут. И только попробуй не успеть перестроиться или, не дай бог, какие-нибудь бездельники найдут в социальных сетях твои старые посты с «неправильной» точкой зрения. Даже если на момент публикации эта точка зрения была вполне правильной и общепринятой. Тебя осудят с позиции сегодняшних «ценностей», и вердикт будет, можешь быть уверен, суров. Сколько карьер было разрушено, сколько прекрасных преподавателей лишились своих должностей… И они называют это социальной справедливостью, черти!

Спина Фёдора Фёдоровича вновь приняла жёсткое вертикальное положение, профессор потянулся за сыром.

— Ты сам поразмысли, Бернард. Ещё не так давно угнетёнными у нас были женщины. Потом нег… то есть афроамериканцы, простите. Затем настала очередь всяких сексуальных меньшинств. Потом цветных и, наконец, этих, существ неопределённого пола. У «алфавитных людей» уже скоро символы для аббревиатуры закончатся, столько непонятных буковок и плюсиков наплодили! Скоро, наверное, минусы, знаки деления, умножения и возведения в степень начнут добавлять, хе-хе-хе.

Доев пельмени, доктор Бернард аккуратно вытер губы салфеткой:

— Прогрес-с-с.

Фёдор Фёдорович вспрыснул:

— Да какой же это прогресс, дорогой мой? Прогресс — это когда ракеты в космос летают. Прогресс — это когда мощные компьютеры не просто у каждого в доме, а когда любой гражданин их носит в кармане, причём в прямом смысле слова, — профессор похлопал по джинсам, где лежал его телефон. — Прогресс — это лечение почти всех болезней, это увеличение продолжительности жизни, вот что такое прогресс. А смена парадигмы, кто у нас сегодня самый

угнетённый на свете, это не прогресс, это отвлечение внимания и дестабилизация общества.

Видя, как быстро исчезают с большой тарелки сыр и паштеты, расцарапанный и сам невольно потянулся к закускам:

— Вы слишком сгущаете тучи, Фёдор Фёдорович. Согласитесь, ведь женщины получили права заслуженно и вполне справедливо…

Профессор кивнул:

— Совершенно справедливо, тут спору нет. Правда, потом представительницы прекрасного пола увлеклись и стали требовать уже не равноправия, а привилегий. В результате чего в конце концов пришли к выводу, что женщины лучше мужчин.

— Четвёртая волна… — понимающе хмыкнул доктор.

— Да я бы сказал, что уже третья, если не вторая, — киска не очень понимала, о каких волнах идёт сейчас речь, но мужчинам пояснений явно не требовались. — Но даже не в этом суть. Посмотри, как быстро ушла от феминисток пальма первенства. Пришли эти, существа неопределённого пола, и такие: «Я идентифицирую себя как женщина, теперь мне все всё должны!» Настоящие женщины, естественно, прибалдели, мол, «Да что за бред он несёт? У него причиндал болтается между ног, сам сажень в плечах, тестостерон из всех щелей так и прёт. В каком таком месте он женщина?» А им средства массовой информации и самопровозглашённые активисты: «Заткнитесь! Если он ощущает себя женщиной, значит, ему все всё должны! И вообще, он теперь она, то есть они!»

На сей раз расцарапанный удручённо покачал головой, явно не одобряя новую парадигму.

— Но ты заметь, доктор, — поднял к потолку указательный палец профессор. — Идентифицировать себя другим полом можно, а представителем другой расы — нет. Заяви белый мужчина, что он ощущает себя чернокожим, его с потрохами сожрут. Но почему? В чём принципиальная разница между этими ощущениями? Где, — Фёдор Фёдорович крепко выругался, — где логика?

Доктор Бернард грустно вздохнул. Профессор продолжил свой монолог:

— Конечно, самопровозглашённые активисты и прочие прихвостни богатеньких леваков начнут рассуждать, что это другое, понимать надо, колониальное наследие, все дела. Привилегированному белому мужчине никогда не понять, каково это — быть цветным, угнетённым и так далее. Но тут сразу встаёт встречный вопрос: а что, этот самый мужчина может резко понять, каково быть женщиной? И вообще, насколько в двадцать первом веке актуальна «белая привилегия», о которой везде так трубят?

Поскольку с закусками было покончено, мужчины отодвинулись от стола и развалились в откинутых назад креслах. Пришла пора переварить сытный ужин.

Расцарапанный француз не спешил отвечать на риторические вопросы, давая Фёдору Фёдоровичу выговориться.

— Я тебе так скажу, доктор, — исподлобья уставился на собеседника, вернее слушателя, профессор. — Есть такая штука, статистикой называется. Очень, знаете ли, упрямая вещь. Против неё, как и против фактов, не попрёшь, если у тебя есть хоть капля мозгов в голове. Так вот, знаешь, представители какой расы больше всех в среднем сейчас зарабатывают?

Бернард задумчиво постучал пальцем по подбородку: