Кошачья Свара. Мадрид, 1936

Мендоса Эдуардо

Тут слова Пакиты были прерваны всхлипываниями, за которыми последовали обильные слезы. В душе Лили шла борьба между порывом обнять сестру и утешить ее своей любовью и тайной враждебностью из-за англичанина. В конце концов она осталась недвижной и ожидающей. Пакита скоро вновь обрела спокойствие и сделала решительное усилие воли, чтобы посмотреть в глаза правде, признать которую, а тем более назвать, ей не хватало мужества. Как это обычно происходит с благородными душами, ведомыми страстным стремлением к совершенству, она жестоко страдала, слыша зов плоти, который она считала

низменным.

– Я люблю его, - прошептала она.
– Пусть это абсурдно, глупо, но я влюбилась в Энтони Уайтлендса.

Лили прикрыла глаза, чтобы скрыть свое замешательство. После недолгого молчания она откашлялась и спросила:

– А как же Хосе-Антонио?

А вышеназванный Хосе-Антонио был в это время занят решением куда более важных вопросов.

Два года назад Рамон Серрано Суньер, близкий друг и соратник Хосе-Антонио Примо де Риверы, женился на Сите Поло, прекрасной астурийке из хорошей семьи, чья сестра Кармен, в свою очередь, вышла замуж за генерала Франсиско Франко.

Решив использовать до конца все способы, ведущие к союзу с армией, чтобы обеспечить независимость Фаланги от действий генералов-мятежников и удостовериться, что его прогрессивная социальная программа получит поддержку в будущем, Хосе Антонио попросил у Серрано Суньера посредничества в попытках добиться встречи с Франко, на что тот согласился очень легко, так как не питал иллюзий по поводу результата.

Десятью годами моложе Франко, высокий, красивый, элегантный, обаятельный и к тому же превосходный танцор, Серрано Суньер был полной противоположностью своему шурину, однако, несмотря на это, они прекрасно ладили. Франко с большим уважением относился к семейным узам, а в своем случае ценил их вдвойне за те блага, что они ему принесли - не слишком удачливому офицеру, не обладавшему какими-то особыми талантами.

Не игнорируя ни дружбу, ни совпадение мнений Серрано Суньера и Примо де Риверы, он всё же не придавал им значения, так как ценил ум и политические способности того, чья верность его персоне могла бы быть очень полезной для обоих в ближайшем будущем, потому что он знал о ценных международных контактах своего шурина, особенно с графом Чиано, правой рукой Муссолини, и доступ к этим потенциальным союзникам мог бы стать решающим при принятии решения о том, кому выпадет роль единственного командующего восстанием.

Потому как, в отличие от других заговорщиков, которые посчитали бы свой долг исполненным, восстановив общественный порядок, защитив целостность Испании и открыв путь к возрождению монархии, Франко знал, что возглавлявшие заговор военные в итоге и будут управлять судьбой страны, с королем или без него, и эта миссия не будет отдана ни Моле, ни Санхурхо, ни Годеду, ни Фанхулю, никому из этих размахивающих знаменами пьяниц,. По этой причине он согласился на встречу с Примо де Риверой, хотя это откладывало его возвращение на Канары, откуда он тайно отлучился, несмотря на то, что не собирался ни в чем подчиняться человеку, которого принимал за негодяя, и тем более Фаланге, которую считал лишь помехой, чье устранение было лишь вопросом времени.

Их встреча состоялась в доме родителей

Серрано Суньера тем же самым утром, и для Хосе-Антонио она оказалась не только бесполезной, но и довольно-таки неприятной. Несмотря на свое пресловутое самообладание и блестящее красноречие, за пределами привычного круга своих друзей Хосе-Антонио был до крайности застенчив; Франко же, напротив, обладал железной выдержкой, был терпелив и коварен и умел обернуть свою природную медлительность себе на пользу, благодаря чему с усталой скукой выигрывал все споры.

По этому случаю он отнесся к Хосе-Антонио с величайшей симпатией и, прежде чем тот успел изложить ему причины своего визита, принялся рассказывать, какой мягкий климат на Канарских островах и какой изумительной красотой отличаются тамошние пейзажи, однако военному человеку там нечего делать, что он усиленно изучает английский язык и, зная от своего шурина, что Хосе-Антонио превосходно им владеет, не хотел бы упускать столь прекрасной возможности прояснить некоторые трудности, свойственные языку столь богатому и столь непохожему на их собственный.

Хосе-Антонио сделал все, чтобы со всей возможной учтивостью развеять сомнения своего собеседника, а затем попытался свести разговор к более насущным вопросам, которые, собственно, и привели его в этот дом; однако Франко продолжал отвлекаться на посторонние темы, отвечал уклончиво и к каждой фразе добавлял английское nevertheless, "тем не менее", не задаваясь вопросом, подходит оно сюда или нет. Поначалу смущенный, а потом не на шутку обозленный Хосе-Антонио понял, что изворотливый генерал попросту морочит ему голову. После нескольких часов бесплодных попыток чего-то добиться Вождь Фаланги с холодной учтивостью распрощался с генералом и больше никогда с ним не виделся.

Тем не менее, импозантный маркиз де Эстелья был бы обескуражен еще больше, если бы узнал, что в то время, как его надежды разбивались вдребезги о туманные обещания Франко, женщина, которую он любил, и которая, как он считал, любила его, поверяла своей сестре греховные тайны своего сердца, причем, в выражениях, не слишком для него лестных.

– Я не сомневаюсь, что Бог меня покарал. Я думала, что совершаю лишь плотский грех, а на деле совершила грех более тяжкий: грех обмана. Я пыталась использовать человека в своих недостойных замыслах, и Бог покарал меня величайшим из унижений. Я полюбила Энтони Уайтлендса, но никогда не смогу быть вместе с ним.

– Почему же не сможешь?
– тихо спросила Лили.

Пакита всю ночь размышляла над этим вопросом и теперь могла дать сестре полный отчет.

– Прежде всего потому, что он англичанин. Да, он любит Испанию и не прочь бы поселиться в Мадриде - это так; но никто не пойдет на столь безумный шаг накануне большевистского переворота. А если я уеду с ним в Лондон, отец меня проклянет.

– Пакита, я тебя не узнаю! Вчера ты была готова соединить свою судьбу с Хосе-Антонио, при всех опасностях и бедах, которые бы это принесло, а сейчас отступаешь перед мыслью жить на зарплату профессора, - сказала Лили с оттенком сарказма, который ее сестра, к счастью, не уловила.