Кошак
Шрифт:
— Ничего, кот, — легла на плечо рука ариалы. — Все через это проходят. Сайне тоже нелегко пришлось, но она выдержала. Выдержишь и ты. Зато после… многие вещи, из-за которых мы в стае переживали и дёргались, покажутся смешными и наивными. Это важная ступень. Ступень к взаимному доверию. Ты доверился нам, она доверилась тебе, а через неё — и все мы. Давай, хватит рефлексировать.
Но рефлексии в собственном смысле не было. Было нечто совсем иное. Мисель была моей женщиной, и сейчас я собственными руками обрекал её на муку. Должен был причинить ей ту запредельную боль, что совсем недавно испытал сам. Пожалуй, сейчас я как никогда оказался близок к тому, чтобы психануть. Послать все эти республиканские изуверства
Но кому и что я таким способом докажу? Психануть можно, если от этого зависит твоя судьба. Можно психануть, когда в дело вовлечён неопределённый круг лиц. То есть когда от твоего психоза не зависят судьбы близких тебе людей. По понятным причинам возможные — абстрактно возможные — пострадавшие не воспринимаются всерьёз. Когда же в ситуации задействован кто-то из твоих близких… Можно психануть, но потом будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Здесь нужно сто раз подумать, прежде чем решаться на такое. Всё бросить может только юнец, не ведающий о последствиях, одержимый максимализмом, обусловленным отсутствием банального жизненного опыта. Когда же этот самый опыт бьёт ключом… становится не до опрометчивых решений. Миска на столе, а с ней и остальные валькирии меня попросту не поймут, и вместо доверия между нами встанет непробиваемая стена. У кошек совершенно иная система ценностей, они не страждущие защиты барышни. Им впору самим кого угодно защищать — вон, как Сай сетовала, что не смогла позаботиться обо мне и вынуждена была подвергнуть пытке. В этом — все они.
Ладони легли на гелевые шарики управления. Сзади с облегчением выдохнула наставница. Получается, она до последнего не была уверена в моём выборе. Психоз мечника — оружие массового поражения, с ним просто так не сладишь. Но, уверен, куда больше девочку волновала та самая стена отчуждения, которая неминуемо возникнет в случае неправильного выбора. Сложная, тяжёлая развилка — причём для всех. Пожалуй, впервые я наблюдал своих кошек настолько на нервах.
Направляемый рукой опытной наставницы, я зарылся в ворохи голограмм. Общая картинка была почти такой же, как и для мужчины. Подобную можно найти в любой брошюре из области полового просвещения — я о картинке мальчика в девочке, в разрезе. Только роль мальчика тут выполнял внушительный агрегат, проникший в девичье лоно. Авторы пыточной процедуры не стали мудрствовать лукаво, использовав все особенности половой системы мальчик-девочка. Если введённый во влагалище агрегат автоматически вызывает правильную реакцию всей нервной системы, почему бы этим не воспользоваться? А поля можно и поверху пустить — ну или что там ещё участвует в процессе?..
Но картинка картинкой, а на деле всё оказалось не так-то просто. Масса уникальных алгоритмов, на все случаи жизни, требовала вдумчивого применения и недюжинного опыта. Республиканкам было проще, они хотя бы имели опыт работы с имплантом. Впрочем, технической стороной дело не ограничивалось. Викера поведала, что республиканские палачи вовсю используют психологию, потому что одно только возбуждение, равно как и одна только боль, сами по себе не так эффективны. Они вызывают одно лишь отупение. Поэтому «в процессе» ведутся специальные разговоры, чтобы создать объекту нужный настрой. Особенно удобно проводить их в перерывах между экзекуциями, пользуясь эффектом иллюзорного облегчения.
В нашем случае психология была излишня, да и иллюзорные облегчения оказались без надобности. Процесс протекал почти непрерывно, без остановок. От вида выгибающейся дугой, цепляющейся когтями за захваты и орущей во всё горло девчонки хотелось лезть на стену, но вместо этого я только плотнее сжимал зубы и работал. Хотя, видит космос, мне сейчас было в чём-то хуже, чем на самом столе. Рушились и видоизменялись
Облегчение, какое я испытал, когда Вик сильно сжала плечо, не поддаётся описанию. Жест наставницы означал завершение этого кошмара. Всё, хватит, отмучился. Мы оба с метиллией отмучились. Или не только мы? Через какие танталовы муки прошла стая, наблюдая через стекло мучения сестры?.. Мисель, больше не разрываемая возбуждением, растеклась на столе аморфной массой. Жуткий вид. Если и я после пытки смотрелся хоть сколько-нибудь похоже, не удивительна заполошная реакция Сай. Воспоминание о Сайне пролилось холодной водой на воспалённое сознание, и тут же меня словно током ударило — вот он, момент истины! Подчиняясь какому-то наитию, я запустил систему голоса. В этом режиме происходило какое-то хитрое преображение голосовых импульсов в полевое воздействие. Это давало эффект, только если объект до того порядком вымотался, и сейчас пребывает в шоке от контраста между пыткой и её отсутствием.
— Миса, ты меня слышишь? А, милая?
— Да… Кошак… Я… Твой голос…
— Знаю. Скажи кошка, ты готова отдать жизнь, прикрывая меня в бою?
— Да. Я готова… отдать всю себя… прикрывая тебя… брат.
— Стала бы ты ломать меня, своего брата, ради прихоти сестёр?
— Нет. Это исключено… только если… для Экспансии…
— Что для тебя важней: брал или сестра, стая, Республика, Экспансия? Построй систему по важности.
— Я… не знаю!.. Это всё… вещи одного… порядка… Экспансия… превыше всего…
— А если встанет выбор? И придётся выбирать?
— Я… доверюсь Старшей… или Высшей… которую… уважаю…
Бинго! Вот она, республиканская система ценностей, собранная буквально в нескольких фразах. Однако мои странные импульсивные изыскания показались до жути неуместными. Там, на страшном пыточном агрегате, дожидается моя кошка! А я здесь, дурью маюсь… Подхватившись из кресла, я стрелой выметнулся из помещения. Сзади раздалась пара фырков — но не обидных, и даже не насмешливых, а скорей одобрительных.
Естественно, я не стал повторять приём Милены и взваливать Мису на плечо. Вместо этого бережно приподнял девочку на руках и прижал к сердцу. Она вся дрожала. До душа нёс её, стараясь согреть своими объятьями, своим дыханием, своими поцелуями. Пролившиеся с потолка струи горячей воды помогли мне в этом нелёгком деле. Однако дрожь из тела валькирии и не думала исчезать — даже острые согревающие струи не справлялись. Зато после купания, когда мы уже шли по коридору, девочка подтянулась на руках, обнимающих мою шею, и в самое ушко, точно мучимый жаждой путник, прошептала жалобно: «Войди в меня, котик!» Меня эта просьба, признаться, повергла в ступор. Она же только с пыточного стола — и туда же! После такого неудивительно, что даже последние чаяния настоящей республиканки — там, на солнечной станции — посвящены мальчику.
Пришлось внять странной просьбе и расположить девочку так, чтобы ей было удобно наслаждаться процессом. Дрожь сразу как рукой сняло, метиллия издала прочувственный стон, упала ко мне на плечо и принялась довольно порыкивать. Боюсь даже предположить, какую гамму эмоций она сейчас испытывала. Чувствительность сразу после «процедуры» должна быть запредельной…
В комнате нас уже ждали. Настойчивые руки сестёр усадили на знакомую уже циновку. Сзади порывисто прижалась Сайна. Мисель завозилась на мне, амплитуда её движений возросла: кошка явно шла на поправку! В какой-то момент нежность к этой пепельноволосой бестии стала запредельной, я что есть силы притиснул её к себе и, не удержавшись от рвущегося наружу умиления, выдал: