Космаец

Ачимович Тихомир Михайлович

Краткая пауза. Катица сняла шайкачу, надела на голову венок и стала подбирать рассыпанные цветы. А Мрконич пристально смотрел на нее. Она была загорелая, обветренная, но такая красивая. Он вздохнул.

— А тебе будет жалко, если я погибну? — вдруг спросил Мрконич и вперил в девушку совиные глаза. — Я чувствую, живым мне не быть. Жаль только, что обо мне и поплакать некому.

Катица по-детски надула губы, а лицо у нее покраснело.

— А что-нибудь более умное не приходило тебе в голову?

— Если ты погибнешь, я буду плакать. — Мрконич просунул руку сквозь ограду и осторожно коснулся девичьей руки. —

Буду плакать, потому что ты мне очень нравишься.

Девушка вздрогнула, отняла руку и словно хлестнула его резким взглядом.

— Как тебе не стыдно, — оскорбленно бросила она, повернулась к нему спиной и вышла из садика на широкий двор, где без дела слонялись бойцы.

«Напрасно ты притворяешься невинной, — провожая ее похотливым взглядом, подумал Мрконич. — Знаю я, чего ты стоишь. Поглядеть — так настоящий ягненок, а на кого ты похожа, когда спишь под одним одеялом с Космайцем?»

Катице и в голову не приходило, что о ней подумают, да и не было другого выхода: спать всегда приходилось рядом с кем-нибудь из бойцов, как рядом с ними приходилось идти в атаку.

И сейчас, как будто бы назло Мрконичу, она легким танцующим шагом пошла через двор и присела в тени дерева, где отдыхал Космаец. Осторожно, чтобы не разбудить, Катица смотрела на его сведенные тонкие брови и длинные ресницы. На сердце у нее потеплело. Как хороши эти минуты покоя. Все усыпила сладкая летняя тишина. Нигде не слышно выстрелов. А вместо удушливого запаха пороха она вдыхает аромат цветов, из леса доносятся веселые трели птиц, полные неги.

Катица, как и большинство девушек, не любила в редкие спокойные минуты вспоминать о прошлом, полном трудностей и бед. И не только на привале, даже на марше она думала о приближении дня победы и о свободе, которую принесет победа. В такие минуты глаза у нее становились огромными, а лицо светилось ясностью и весельем. И как тяжело становилось, когда вспоминалось прошлое, погибшие товарищи, когда казалось, что она снова слышит тяжкие стоны, видит изуродованные, окровавленные тела…

«Если бы горы могли говорить, господи, сколько великолепных сказок рассказали бы они. Но скалы мертвы. Они вечно молчат и хранят тайны нашей борьбы… сколько пролито крови, материнских слез, сколько осталось вдов и сирот? Никогда люди не забудут об этом, не забудут Сутеску и Зеленгору…»

Ветерок шелестел зеленой листвой, шуршали веточки на дереве, где-то пели птицы, и Космайцу показалось, что сейчас жатва, и он прилег отдохнуть после обеда. Вокруг пахло травой и цветами, где-то на другом конце села слышалась песня. Мысли юноши улетели далеко-далеко, он перенесся на свой каменистый Космай, такой милый и дорогой. Ему не хотелось открывать глаза, он понимал, что все сразу же исчезнет, хотелось продлить наслаждение, но как раз в этот момент его окликнула Катица.

— Раде, ты не видел во сне, когда мы выступаем? — спросила она.

— Мне снилось, что ты меня поцеловала, это куда приятнее, — пошутил Космаец.

— Смотри-ка! А я и не знала, что тебе так хочется моего поцелуя.

— Очень хочется, — пробормотал он и вытянул вперед потрескавшиеся губы, словно говоря: «Целуй меня, пока я жив».

Сердце заколотилось у него в груди. Тело пронизала сладкая истома. Рядом с ним сидела Катица, перебирала цветы и пела любимую девичью песню:

Я

сижу в холодке, Овцы к речке бредут. Дума сердце томит: За кого отдадут?

Космаец слушал песню и сквозь ресницы смотрел на девушку. Она была без куртки, в легкой кофточке с короткими рукавами. Грудь ее легко поднималась и опускалась. Девушка была так близко, что Космаец почувствовал солнечный аромат ее тела, и ему вдруг вспомнился один страшный бой. Целый день гнались они тогда за немцами и усташами по лесу, продирались вслед за врагом сквозь густые кустарники и ползли по каменистым склонам. Девушка старалась не отставать от мужчин. Нещадно припекало солнце, и тяжелый воздух дышал жаром. Катица вспотела, сбросила куртку и осталась в тонкой шелковой кофточке, которую ветер раздувал, как парус.

На бегу девушка не заметила куста ежевики, зацепилась за колючки и кофточка разорвалась на груди. Подул ветер, лоскутья затрепетали, как крылья перепелки, и Космаец увидел то, что так старательно лелеют и скрывают девушки.

— На вот, возьми мою куртку, — на бегу бросил ей Космаец. Катица, не слушая его, как безумная, бросилась в лес, а у Космайца все это крепко осталось в памяти. И много раз в бессонные ночи он видел мягкие линии крепких девичьих грудей — скоро ли придет время, когда он сможет свободно целовать и ласкать их…

Раде тихонько взял и поцеловал руку Катицы.

— Ты меня любишь?

— И ты еще спрашиваешь?.. Если бы мне не было стыдно, я бы день и ночь целовала тебя, как… как малое дитя.

— Поцелуй меня сейчас.

Она замотала головой. Космаец сжал ее руку сильнее:

— Ты меня не любишь. Наверное, приглянулся кто-нибудь другой.

— Не будь ревнивым, как воеводинец… Ты оторвешь мне руку, оставь, пожалуйста. Я знаю, что ты силен, как Кралевич Марко [14] . Наверное, тебя, как и его, вскормила вила Равийойла [15] .

14

Кралевич Марко — герой сербского народного эпоса.

15

Вила — сказочное существо в облике девушки. Вила Равийойла — покровительница Кралевича Марко.

Космаец отпустил ее, заложил руки под голову. Ему было приятно лежать вот так спокойно и слушать, как поют в лесу птицы и ветерок болтает с листвой.

Как мало было в их жизни таких чудесных дней…

IV

Командир пролетерского батальона Душан Павлович был еще молодой, стройный и высокий мужчина. Бывший студент университета, он оказался самым образованным человеком в батальоне. Был он молчалив и серьезен, успехи партизан составляли предмет его гордости. Первая седина, которая уже начала пробиваться в коротких черных бакенбардах, и уверенная походка говорили, что этот человек немало пережил на своем коротком веку.