Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Чего бы я у него и просила хоть когда? Наглец! Животное! Доченька, неужели ты никогда не хотела ему изменить с нормальным и нежным мужчиной? – Ифиса с нежностью рассматривала тонкие черты лица дочери, её стройную шею, которой даже и не коснулось то, что принято называть увяданием. Ола была похожа на девушку. Если только не всматриваться в еле уловимые нюансы её внешности. Всё же завязь будущих морщинок на белой и тонкой коже лица можно было углядеть. И если не знать, что под золотой краской для волос таится уже много седины.
– Прекрати! Ты говоришь непристойности.
– Ах, ах! Какая ты у меня деликатная и тончайшая душа, вознесённая над грубой реальностью. Мне обидно, что ты даже не узнаешь, какие мужчины бывают на свете, какие…
– Грязные, развратные, жестокие, низкие,
– Сэт тебя зомбирует каждый день и каждую ночь. Это очевидно. Если ты его считаешь эталоном мужа, то уж и не знаю, что сказать.
– Каждую ночь? Ты шутишь? Разве бывают мужчины, имеющие такую силу, чтобы любить женщину каждую ночь даже в молодости?
– И не только каждую ночь, но и день прихватывают, если есть такая возможность, – сказала Ифиса, жалея дочь, лишённую с молодости познаний истинной страсти.
– Ужасно! – ответила дочь. – В таком случае, от женщины остался бы только растрёпанный остов, как от старой метлы, место которой в тёмном углу на задворках. Женщина должна себя беречь, лелеять, не давать себя мочалить низшим стихиям. Только в этом секрет её безмятежности и гармоничной внешности. Чем меньше женщина любит, тем она глаже и моложе выглядит даже в своей старости. А всё прочее выдумки развращённых людей. Для развития души нужно уединение и чистота внутри и снаружи.
– А любовь для тебя – грязь?
– Нет. Но она то, без чего можно обойтись.
– Я и вижу, как ты обходишься. Ты похожа на каменную скульптуру, у которой под кожей нет живого кровообращения. Неужели, ты никогда и никого не любила? А твой Сирт как же?
– Замолчи! – приказала Ола. – Сирт дан мне Надмирным Отцом после того, как Сэт построил Храм Надмирного Света в посёлке, где ты и живёшь по сию пору. Ты хоть в Храм Надмирного Света ходишь?
– Чего я там не видела? – презрительно ответила Ифиса. – Стеклянного купола и витражных окон? Нагляделась вдоволь. Разжиревших и сонных жрецов? Да они за целую жизнь не прочитали и части того, что я прочла только в своей молодости. Уж не считаю того, что читаю по сей день. У твоего отца Ал-Физа была огромная библиотека. Помню, как я выслеживала, таясь в зарослях парка, когда Айра оттуда выйдет, из библиотеки, чтобы зайти туда самой. Айра, надо отдать ей должное, любила чтение. Библиотека ведь и была наследием её отца. Сам-то Ал-Физ мало уважал отвлеченные умствования, он любил растворение в настоящем. А потом, когда разорили имение соседа Виснея Роэла, то и его библиотека перешла к Ал-Физу…
– Какой же мерзостью была вся прошлая жизнь, – перебила её Ола.
– Чья именно?
– Вся целиком. И твоя, и моего отца и моей матери Айры, и моя в чём-то.
Ифисе не понравилось, что Ола упомянула об Айре как о своей матери. – Она не была твоей матерью. Той, кто тебя родила и выкормила своим молоком. В основе всего твоего существа лежит моя телесность. Твоя кровь была создана из моей крови, а твой ум перешёл тебе от отца, как и тонкая душа от меня.
– Не ревнуй. Ведь Айры давно уже нет. Ты моя мать. Теперь уж тебе нет в этом соперниц, – спокойно и снисходительно отозвалась дочь, не меняя выражения благожелательного лица. Она откинула золотые волосы на спину высокой и хрупкой фигуры, затянутой бледно-лиловым тончайшим атласом. – Я люблю тебя мама Ифиса. Я никогда не оставлю тебя одну. Ты очень хороший человек, хотя ты и большая путаница. В тебе нет чётко выстроенной системы мышления, все твои понятия плавающие. Сегодня ты думаешь так, завтра иначе. Поэтому ты вносишь столько путаницы в головы своих учениц. За что на тебя и нападают твои же коллеги.
– Они косные догматики, недалёкие, безвкусные. Большинство из них равнодушные люди и не любят детей, которых учат. А я детей люблю. И дети мне платят взаимностью. Детям нужна только любовь и развитие внимания и вкуса к окружающему миру. Все прочие познания они найдут сами, если удастся пробудить в них интерес к тайнам Мироздания. Так я считаю.
– И я тебя в том поддерживаю. Так что тебя никто и пальцем не тронет. Приходи жаловаться ко мне и не трогай по пустякам Сэта. Обещаешь?
– Да нужен он мне, чтобы
– Что? – изумилась Ола. – Ты направилась к Сэту по поводу какой-то сломанной скульптуры? – дочь ширила свои тёмно- фиолетовые глаза на глупую старую женщину, кого жизнь-фокусница навязала ей в матери. – Да ты в своём уме?
– Да при чём тут скульптура! Я обнаружила на одной странной девушке кольцо Нэи! – выпалила Ифиса. Ола развернулась к Ифисе всем корпусом, платье сползло с её плеча, явив глазам матери несколько костлявую их фактуру. Ола изводила себя всевозможными диетами. Лицо она сохраняла поразительно молодым, а вот тело… Было оно на взгляд матери очень жалким по виду. Неудивительно, что муж редко посещает жену в её спальне. Хотя Сэт и сам старик. Но стареющие-то, да ещё властные особы, как раз самые разборчивые в объектах для утоления своей похоти. Ифиса знала о нём много. В прежние времена Сэт был неугомонный и даже чрезмерный бабник. И вряд ли он так сильно устарел, чтобы забыть о женщинах как о важной составляющей в жизни всякого функционирующего и деятельного мужчины. А он был пока ещё деятелен во всех сферах жизни, уж тем более в тех, что приносят человеку самые сильные удовольствия. Что наводило Ифису на мысль о том, что Сэт имеет любовниц за пределами видимости Олы. Такие как он иссякают только на смертном ложе. Но жалости к дочери в этом смысле у Ифисы не было. Чем меньше старое и вонючее животное мусолит её дочь, тем та чище. Она жалела её только за то, что Ола не знает любви мужчин красивых и молодых. Ведь дочь была совсем не старой. Всеохватная жалость и была её материнской любовью к дочери. А дочь жалела Ифису совсем иначе. Точно также, как жалела она и всякого, если он давал к тому повод. Ола была добра, честна, хотя и глубинно прохладна ко всем.
– С чего ты решила, что кольцо было Нэи? Мало ли у кого были такие кольца, – овладев явным волнением, спросила Ола.
– Ни у кого не было и не могло быть такого кристалла. Кольцо было уникальное. Я помню его настолько, как может только тот, кто разбирается в камнях как я. Коллекционер и тонкий знаток всяких диковин.
– И что из того следует? Может, Нэя подарила его кому-то, вот оно и всплыло так неожиданно.
– Нет. Она не дарила. Она улетела в другой мир, взяв кольцо с собою. Я точно знаю. Я последняя, кто провожала её за пределы купола нашего мира.
– И?
– Та девушка, а также тот парень, что с нею был, прибыли оттуда же, куда и отбыла в своё время Нэя. У них были небесные глаза. Их сияние не замаскируешь местной одеждой.
– Какое сияние? – Ола нервно закрыла своё голое плечо.
– Как у твоего Сирта.
– И что?
– А то. Не надо считать свою мать дурой. Она кое-что повидала за свою жизнь. Твой Сирт – не сын грубой скотины Сэта. Твой сын – потомок пришельца со звёзд.
– Молчи! – Ола закрыла лицо ладонями. Крашеные волосы упали на её бледные нежные щёки. – Если бы ты всё знала! Но я скажу тебе, мама, потому что устала носить в себе эту тяжесть. Инэлия дала мне семечко одного растения. Я, когда у меня был свой цветочный павильон для торговли, продала однажды семена цветов одному странному человеку. Цветы были смертельны для того, кому и были предназначены. Я распознала того мужчину как пришельца. Инэлия сказала мне, что пришелец, не зная того, передаст мою месть по назначению. Поэтому я думаю, что отца Сирта давно нет в живых. Инэлия так мне и сказала…
– Разве Инэлия такая злая? – у Ифисы перехватило дыхание. – Зачем тебе нужна была гибель отца твоего сына?
– Инэлия не злая. Но она также хотела мести хоть кому из рода пришельцев, лишивших её всего. Её дочери и внучки. Она сказала, они никому не принесли счастья. Ар- Сен – отец Сирта лишил меня того, чем одарена всякая женщина на свете. Он лишил меня вкуса к любви. С тех пор я стерильная, мама, и не могу испытывать уже ничего. Так что мне всё равно, кто спит рядом со мною. А Сэтом я дорожу, как самым близким мне и родным человеком.