Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Не переживай ты так, Ифиса, – сказала она, – мало ли что было у каждой из нас в молодости. Ну, так что же перстень Нэи? Точно ли ты его видела, или же только нафантазировала себе, как увидела красивую девчонку с красивым парнем. Ты же выдумщица, мама. Ты сочиняешь сказки на ходу. Тут я точно в тебя. Такая же сказочница. Так что считай всё сказанное выдумкой. Прошлое такая пластичная вещь, что из него всегда можно вылепить всё, что угодно.
– Ты любила свою сестру Рамину? – спросила Ифиса, очнувшись от погружения в тот самый мир, который живописала дочь. Она на миг даже ощутила себя прежней, лёгкой и юной, гуляющей по той самой воздушной галерее, где пели свои утренние песни птицы в ажурных закрытых сооружениях, пытаясь перепеть тех, что порхали снаружи. Ифиса не любила птиц, лишённых воли. Однажды она всех их выпустила в лесопарк, и они умчались навстречу сияющему небу, многие на погибель и хищникам в пасть. А те
Ифиса вдруг поняла в свои за шестьдесят, как она была полна неведением о своём личном очаровании, о своём непомерном влиянии на того, кто в те времена тискал её настолько часто, что она радовалась не его присутствию рядом, а своему одиночеству. Когда могла погулять и помечтать одна. Она была чиста и бескорыстна абсолютно в те времена. Она полюбила бы его и нищего или испачканного рабочей пылью, она бы готовила ему нехитрую вкусную еду своими лилейными тогда руками талантливой танцовщицы, стелила простую, но всегда безупречно-чистую постель, где любила бы его не за его поместья и дома, а за то, что он есть. Возможно, что спустя годы, давно её выкинув из своей жизни, он и понял, каким искренним сокровищем обладал – её любящей душой. Конечно, он понял, но и тогда в ней не нуждался как в той, кем желал утешаться. Или ему было больно тревожить себя тем, что прежнюю Ифису ему никто уже не вернёт, как и саму молодость. И вот его давно нет. Нет и Айры, выдержанной внешне, но люто её ненавидящей соперницы, что естественно. Кто же любит своих соперниц? Нет и самого аристократического сословия целиком. Их дома используются многочисленными людьми из тех, кто прежде и близко не подходил к их ажурным по виду и непроходимым решёткам, к их великолепию. Их бескрайние имения принадлежат всей стране, её нуждам, её процветанию, а не персональному лицу и его своеволию. Тут уж они получили по заслугам, Ифиса признавала. Она всхлипнула, с трудом глотнула воздуха, поскольку даже атмосфера в её оживших видениях была другой. Напоенная ароматами свежих, а всё равно тёплых, ласкающих ветров, прилетевших из сизых нехоженых лугов, влажностью водных источников, в которых не ловили рыбу люди с трудовыми мозолями, и не купались озорные крикливые простонародные дети. Только иногда изнеженные аристократические особы и окунались в хрустальную воду природных и рукотворных озёр. В том числе и она сама.
– Когда бы я успела её полюбить, если вскоре после её рождения ушла из дома навсегда.
– Ты о ком? – Ифиса опять забыла о сути беседы. Оказавшись в комнате дочери, она даже невольно встряхнула своим подолом, будто к нему могли пристать насекомые из сочных и ухоженных трав тех парков. Правда, насекомых там стало ещё больше, а трав намного меньше, как и самих деревьев и цветов.
– Няня Финэля до сих пор любит Рамину, как когда-то любила и меня. Думаю, что она заменила девочке рано умершую мать.
– Негодница слишком уж эксплуатирует старуху. Та еле ногами двигает, а она всё заставляет её работать на себя. Тебе бы следовало заняться судьбой старой няни. Случись что, Рамина без сожаления вытолкает её прочь.
– Да, – согласилась Ола. – Я займусь судьбой няни. Я поселю её в доме для одиноких стариков. Хотя, в сущности, старый человек всегда одинокий. Но у Финэли так и не сложилось её личной женской жизни. Она всегда жила в доме моих родителей. Дома для одиноких старых людей, у кого нет семьи, всегда расположены в хорошем месте. Там будет уход и сытная еда. У общества, которое обрекает своих стариков на выброс за пределы человеческого социума, лишает их человеческого достоинства, обрекая на свалки и глухие заброшенные углы, не заботится о них, нет будущего. Такие люди хуже животных. И человеческого будущего у них не будет. Только деградация. У нас не прежнее время, когда стариков выбрасывали вон. А ты всё ругаешь моего Сэта и тех, кто его соратники. Разве сравнить нашу жизнь с тою повальной бедностью и несправедливостью, что была прежде?
– Зато скучно стало жить, как все стали одинаковыми в своей скудости, – сказала Ифиса.
– Я всегда чувствовала, что ты сокрушаешься об изменении жизни намного больше тех, кто действительно всё потерял. Ты-то чего лишилась? Ты только приобрела.
– Чего же?
– Хотя бы гарантированную работу, заботу правительства обо всех жителях независимо от их достатка. Спокойствие на улицах городов и на дорогах, где ликвидированы все прежние банды и разбойничьи гнёзда. Это таким как ты скучно – бывшей обслуге порочных богачей во всех смыслах. А прочим людям жить гораздо лучше. Рамина страдает, живя в роскошном доме, не питая благодарности ко мне, своей сестре, а между тем это я позаботилась о том, чтобы её никто не посмел тронуть там, где она
– Может, кто и жил. Я не жила никогда, – не согласилась мать, опять почти воочию видя тот самый дом, который и описывала дочь, словно бы забыв, что сама Ифиса некогда жила там. – А я всегда была бедной. Да и нынешний домик мне достался от Нэи. Не власть таких как Сэт мне его дала. Спасибо, что не отняли, – она опять поникла.
– Твой дом маленький. Ты же во дворцах никогда не жила. А вот я и мой Сэт мы отдали делу борьбы за справедливую жизнь для всех всё, что у нас было. А Рамина думала, что я обобрала её ради своей пользы. Нет. Мне ничего не надо. В отличие от Анит. Да по счастью Анит прибыла уже тогда, когда всё было поделено между мною и Раминой. А с Рамины взять ей оказалось уже нечего. Анит долго скандалила и до сих пор считает меня худшей из людей. Она злорадствует по сей день, что я всего лишилась, не зная о том, что я всё и отдала раньше, чем жизнь изменилась.
– Откуда же ты знаешь, что Анит злорадствует? Где она живёт?
– Мне известно многое и о многих людях. Анит живёт в доме своих прежних родителей – бывших бродячих акробатов. Она давно распрощалась с прежним актёрским ремеслом. Устарела. Да и театры перестали хаотично кочевать по стране как прежде. Люди должны быть оседлыми и работать там, где они нужнее. Конечно, иногда развлекающие людей балаганы и прочие зрелища кочуют, но строго по правилам, предписанным им государством. С их стороны соблюдение правил, со стороны государства – обеспеченная безопасность для жизни всех.
Какое-то время молчали. Ифисе было ужасно скучно слушать зануду – дочь, всю такую правильную и чиновничье-важную даже в собственной спальне. Ола как раз и заведовала Департаментом народной культуры. Уловив настроение матери, поскольку не была душевно-толстокожей, дочь грустно продолжила, – А между тем, жить в огромных имениях было невесело. У нас, к примеру, многие комнаты пропадали зря. Иные недостроенные, запущенные, пыльные и пустые. Да и у многих дома были пустые как пещеры, где жило только унылое эхо. Зато статус, зато они аристократы и на всех плюют. Это была очень плохая жизнь, мама. Не надо о ней и помнить.
– Зато ты с Сэтом живёшь и теперь в таком же дворце, что мало отличается от дома твоего отца.
– Сэту нельзя жить там, где все. У него охрана рядом, прочие нужные люди и служащие вокруг. Человек власти должен быть окружён непроницаемым кругом, эта древняя магия власти не может быть преодолена или отменена никем. Власть всегда сакральна, иначе её перестают уважать.
– А вот я его не уважаю. И думаю, что те, кто с ним спали, тоже его не чтят как нечто высшее.
– С ним никто не спит, кроме меня. Сэт не скотина, как ты его мнишь. Он человек строго ограниченный во всём. Он всего лишь один из многих исполнителей воли и проектов настоящего властителя. Вот кого бы я хотела увидеть хоть раз.
– Не видела?
– Нет.
Вечером же в дом Ифисы на окраине посёлка доставили на правительственной машине несколько больших коробок с её давними коллекционными куклами. Ифиса опешила, испытывая страшную слабость при одной мысли о том, что ей придётся идти на допрос к Сэту, пусть и в дом, где жила дочь Ола. Ведь Сэт ясно ей сказал, что с ним будет какой-то важный человек, о котором ей оставалось лишь гадать.