Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Сегодня я не могу. Мне же после завтрака идти на производство. Ты забыл? Или ты нигде не работаешь сам? Или в вашем Департаменте вольный график работы? – она опять пристально вгляделась в лицо своего Ва-Лери. – Завтра. Приходи рано утром. Я приготовлюсь. Или ты не можешь?
– Я могу. Приду, – он обнял её, устав от её нападок и желая совсем другого. Она прижалась к нему пылающими маленькими грудями, похожими на бархатные персики. Рубашечка была с умыслом спущена вниз, чтобы даже во время как бы обвинений её пригожий, послушный её желаниям и властно присвоенный ею, Ва-Лери не переставал соблазняться ею.
– Не кричи так громко, – попросил он, – а то Финэля подумает, что я тебя убиваю.
– Она старая. Она понимает, что такое любовная
Рамина легла ему на грудь, заелозила как горячая узкая змея, слегка покусывая ему плечи и шею. Она давно уже напитала его кровь сладким токсином, сделала его податливым и мягким. Сделала его добычей. Валерий ужасался своей задумке притащить местную змею на глубоко законспирированный объект. Проще было порвать все отношения с Раминой. Таких Рамин в каждом столичном доме яств столько, что не устаёшь поражаться их разгульному накалу, не сбитому никакими прошлыми катаклизмами. Рамину нельзя брать в горы, в подземелья. Это чревато и глупо. А Рамина, отдаваясь взаимной страсти, не подозревала, что её любовное сумасшедшее, каким оно и бывает в юности, счастье уже на исходе, что внезапное отрезвление и болезненное похмелье самого Ва-Лери с последующим вхождением в нормальный и здоровый прежний алгоритм его существования наступит совсем скоро. Он не знал, входя в неё как в невозможное блаженство, давно забытое за годы странствий, любит ли он эту недоразвитую инопланетянку с фиолетовыми глазами? С её узкими гладкими плечиками, очевидно полными, но всё равно по-детски хрупкими. С её несколько выпирающим животиком, несколько коротковатыми ногами с их игрушечными по размеру, если для девушки, ступнями, круглыми атласными на ощупь коленками, кичащуюся своим аристократизмом, смешным для него.
Он не понимал этого. Он только ощущал её как острое желание входа туда, куда всякая женщина и заманивает мужчину, делая вид своей невольной уступки при этом. Он желал её, уже находясь в подземелье, когда возвращался от неё, желал, удаляясь, желал, приближаясь к ней. И вот настал тот час, когда не внешнюю, а внутреннюю змейку в себе надо будет придавить. Яд в себе нейтрализовать, её облик из активной памяти стереть. Но обещание, которое нельзя было исполнить, уже было дано. Проще было не возвращаться вовсе, чем его не выполнить при возвращении.
Рамина, счастливая и вспотевшая, откинулась на голубоватое и застиранное до дыр бельё. Она на всём экономила. Бельё было старое, но душистое и чистое безупречно, пока они его не отмечали своей молодой и обильной страстью. Валерий встал, не давая себе времени разнежиться рядом с нею, и тем самым, отменить своё же решение расстаться с Раминой.
– Уф! – сказала она, – ты опустошил меня настолько, что я не смогу дойти до работы. Но прогулять я не могу. Меня отправят в исправительные работы на поля. Это ещё хуже. Ола и так устала выручать меня из-под тягот общественных наказаний, каким награждаются провинившиеся и загульные без меры особы. Ведь бывает, что девушки не приходят на работу неделями. А разницы никакой. Хоть месяц прогуляй, хоть один день – всякую нарушительницу отправляют в поля под палящие лучи или сырые тучи. Так что, если уж гулять, то вдоволь.
– Что же, и за месяц и за день – одинаковая расплата? – спросил он без всякого интереса, поскольку обсуждение темы наказаний для загульных девиц было её любимой темой. Она рассказывала об этом не раз и не два.
– За месяц гуляний – месяц работы на общенародных сельхоз. угодьях. За день – целую неделю. Это справедливо, ты считаешь?
– А за год? – спросил он. – А за целую жизнь?
– Наверное, тогда сажают в дома неволи и увозят совсем уж далеко на край континента. Для работы, которая никому не нравится, поскольку тяжёлая или грязная. Я не знаю таких случаев. Все же боятся.
– А что, на краю
– Не знаю. Может, там всё то же самое. Да ведь привыкаешь к тому месту, где и живёшь.
– Значит, и там привыкнешь. Ко всякому месту можно привыкнуть.
– Нет. Я умру без своего лесопарка и своего любимого чистенького павильона. А как же тогда моя Финэля?
– Я же не умер вдали от Родины. Нигде не умер. А мест было столько, не представить тебе того никогда. А рассказывать-то я и не умею столь же красиво, как ты.
Рамина разинула рот от изумления. – Как? Ты сидел в доме неволи? Ты работал в подземных шахтах? Ты был преступником? Я всегда что-то такое за тобой подозревала.
– Сидел, сидел в таком смертельном ограничении, в таком замкнутом и без шанса его покинуть пространстве, какого ты и не представишь. И в подземельях работал, и на горных высях, но преступником никогда не был.
– Как же это?
– А так. Я же пришелец здесь. Как тебе такое?
– Какой пришелец? Откуда?
– Я так шучу. Развлекаю тебя. Нечто вроде контрастного душа. Для пользы здоровья. То тёплая водичка, а то ледяная.
– Всё же ты недоразвитый простолюдин. И шутки твои тупые.
Вот такими были её прощальные слова. Но сама она не знала, что прощается с ним. Она потягивалась и постанывала от недавно пережитого удовольствия, не желая вставать и окунаться в скучную обыденность. Валерий даже не поцеловал её, страшась безволия в самом себе. Он спустился вниз и направился на выход. Вышла Финэля, чтобы закрыть за ним дверь на внутренний замок.
– Чего же поесть не остался? – старуха глядела как бы сквозь него тёмными щёлками глаз, но было чувство, что она читает рассыпанные по дну его души некие письмена предательства, складывая их в целую фразу. Она шевелила ниточкой бледных губ, жуя схваченный смысл прочитанного. – Я знала, что ты уйдёшь от неё. Я ей говорила, не люби так, как твоя мать, ставшая тощей и злой от горя покинутости. Как было и с Ифисой, упавшей с ненормальной высоты собственного чувства в каменную грязь, сошедшей с ума. Только чудом она и исцелилась, чудом найдя великого мага, а так давно бы погибла, разбитая, заеденная болезнями и насекомыми в безвылазной грязи. Я о многом знаю, о чём мне некому сказать. Ты же видел Ифису? Она была приобщена к жизни людей из твоего небесного племени. Она была подругой Нэи, ушедшей на пламенеющей машине за небесный купол, где, как говорят жрецы, ничего нет. Уходи скорее! А то я стукну тебя на прощание пустой кастрюлей по твоей пустой голове! Я знаю, что ты уходишь насовсем.
– Откуда? – Валерий подавился собственным голосом.
– Оттуда. Свыше мне пришёл однажды дар, никому не нужный. Но если она родит, то ты о том не узнаешь. Уходи!
– Она не сможет родить от меня. Я проверял. Такие случаи – редкость.
– Так и уходи, не виня себя ни в чём. То, что для женщин смысл их существования, для вас всего лишь то, что в это самое существование вносит разнообразие. Ты не исключение. Хотя она думала иначе.
Валерий вышел. Но тут же на выходе он столкнулся с незнакомым молодым человеком. Тот был высок ростом, и как успел заметить Валерий, метнул в него взгляд ярко-зелёных глаз. Финэля даже не успела затворить дверь.
– Сирт? – удивилась старуха, – ты-то зачем припожаловал?
– В гости к нашей баловнице. Нельзя? Пустишь меня, вечный страж Финэля?
Финэля неучтиво толкнула в спину Валерия, пропуская того, кого она назвала Сиртом. И закрыла дверь. Валерий, озадаченный приходом незнакомца, послонялся вокруг дома. Заглянул в одно из вытянутых окон. Но в гостевом зале никого не было. Внезапно с той стороны он увидел прижатое к стеклу старое и серое лицо Финэли. Она свирепо ширила свои щёлочки, страшной гримасой отгоняя его от окна. Она была похожа на привидение из кошмарного сна, так что он невольно отшатнулся и даже неприятно испугался.